§ 73. Конец царствования Александра I. - Своеобразные формы приняла общеевропейсккая реакция в России. Один из триумвиров Священного союза, увлекавшийся больше консервативными, чем реакционными его задачами, император Александр I едва ли мог предвидеть в 1815 году, что в России принцип «отеческого управления» очень скоро выродится в грубую аракчеевщину, а идеал «христианского государства» - в обскурантизм Фотиев и Магницких. Конец александровского царствования искупил либеральные «грехи» его начала и расчистил путь железному абсолютизму следующего царствования, который на 30 лет сковал политическую и общественную жизнь России. С судьбой восточной монархии была связана судьба наибольшего центра диаспоры. Венский конгресс расширил пределы европейской России, включив туда почти всю территорию бывшего Герцогства Варшавского, под именем Царства Польского. Около двух миллионов евреев ⁽³⁶⁾ ютилось на западной полосе российской империи, и над этой огромной самобытной массой производились самые разнообразные опыты, вытекавшие из общего политического курса данного момента. Три системы чередовались за это время в политике по отношению к евреям: 1) смешанная система «сердечного попечения» и тяжёлых репрессий - в конце царствования Александра I (1815-25) 2) военная система «исправления» еврейства путём суровой рекрутчины и казарменного воспитания молодёжи, начиная с малолетних детей, - система принудительной религиозной ассимиляции, сопровождаемая небывалым усилением бесправия и гнёта (первая половина царствования Николая I, 1826-40) 3) «культурная» система исправления еврейства посредством насаждения «казённых училищ» и упразднения автономного строя еврейских общин, при сохранении жестоких правовых ограничений (1840-48). Все эти исправительно-воспитательные опыты, в связи с воскрешением ритуальных процессов и массовых гонений средневекового типа, превращают историю российских евреев данной эпохи в сплошную трагедию.

Начало эпохи, казалось, не предвещало ничего дурного. Император Александр I возвращался с Венского конгресса без агрессивных планов по отношению к евреям. Он помнил патриотические услуги евреев во время войны 1812 года, а также своё обещание в Брухзале - «улучшить их положение» (§ 49). Действительно, скоро начались приготовления к какой-то реформе, выразившейся в изменении канцелярского порядка управления еврейскими делами. Указом от 18 января 1817 года предписано было сенату представлять все дела, касающиеся еврейских обществ (кроме судебных), на заключение главноуправляющему духовными делами иностранных исповеданий, А.Н. Голицыну, сподвижнику царя по части христианского пиетизма и мистических упражнений. В октябре того же года было учреждено, под начальством Голицына, соединённое «Министерство духовных дел и народного просвещения», как символ утверждения просвещения на основах «христианского благочестия», - и в учредительном акте указывалось, что все «дела еврейские, производящиеся в сенате и у министров», должны быть препровождаемы к главе нового министерства. Таким образом, еврейский вопрос был официально связан с ведомством духовной культуры, которое тогда заняло центральное место в управлении. В связи с этой ведомственной переменой была произведена реформа более существенная: правительство признало необходимым создать при министерстве духовных дел постоянный совещательный орган из выборных представителей или «депутатов еврейских обществ». Толчок к этому дало то временное и случайное еврейское представительство, которое находилось при главной квартире русской армии во время заграничного похода, в лице депутатов Зонненберга и Дилона (§ 49). Когда Александр I в Брухзале обещал этим депутатам улучшить положение их народа, он повелел им явиться по окончании похода в Петербург для передачи кагалам предначертаний правительства. Депутаты явились в Петербург и вступили в отправление обязанностей ходатаев по еврейским делам (1816-17). Сознавая, однако, что они не вправе называть себя представителями всех еврейских общин России, депутаты (в особенности Зонненберг) возбудили ходатайство о назначении выборов во всех кагалах для избрания уполномоченных. Правительство согласилось. В наказ новоиспечённому министерству духовных дел был включён пункт о том, что «депутаты еврейских обществ, по избрании их, представляются министром на высочайшее утверждение». Осенью 1817 года все крупные кагалы получили от губернаторов предписание - приступить к избранию выборщиков, по два от каждой губернии. Избранные от 11 губерний 22 выборщика съехались в Вильно для избрания из своей среды трёх депутатов и кандидатов к ним (август 1818). Избранными оказались, кроме прежних депутатов Зонненберга и Дилона: Михл Айзенштадт из Шклова, Бениш Лапковский (Барац) и Маркус Файтельсон из Витебской губернии, Самуил Эпштейн из Вильно. Для покрытия расходов на снаряжение избранных депутатов в Петербурге и содержание их там, виленский съезд выпустил воззвание, чтобы во всех еврейских общинах был произведён «позументный сбор», то есть, чтобы срезывались и обращались в деньги серебряные галуны или позументы, украшавшие воротники «кителей» (молитвенные саваны под «талесом») у состоятельных людей. Разрешалось также взамен этих украшений жертвовать их стоимость деньгами. Прямой денежный сбор был бы, очевидно, не по силам населению, разорившемуся за время войны.

Вскоре возникла особая канцелярия «депутации еврейского народа», как часто называли эту депутатскую коллегию, во главе которой стоял энергичный деятель Зонненберг. Коллегия действовала, в полном или частичном составе, в течение семи лет (1818-25), но круг её деятельности не соответствовал ожиданиям еврейского общества. Не оправдались надежды депутатов на то, что их будут привлекать к совещаниям по общим вопросам об улучшении участи евреев. Правительство перестало думать тогда о законодательных реформах, а позже стало изобретать способы осуществления тех репрессивных статей Положения 1804 года, действие которых было приостановлено накануне войны 1812 года (§ 48). Находившиеся в Петербурге депутаты узнавали в канцеляриях об этих «предначертаниях» правительства и секретно оповещали о них кагальных деятелей в провинции, стараясь в то же время - не всегда успешно - о предотвращении бед путём переговоров с сановниками. С другой стороны, депутаты передавали министру духовных дел Голицыну различные ходатайства кагалов и жалобы их на местную администрацию. Силою обстоятельств депутаты превратились в простых ходатаев по делам евреев. В этой роли некоторые из них, особенно Зонненберг, были неутомимы: они часто утомляли высшее начальство своими просьбами и представлениями. Петербургская бюрократия начала тяготиться этими непрестанными ходатайствами и вмешательством в её планы. С течением времени опустились руки и у самих депутатов, убедившихся в своём бессилии бороться против поднимающейся реакционной волны, и часть их совершенно покинула Петербург. С падением Голицынского министерства духовных дел, подкопанного Аракчеевской партией, должно было пасть и своеобразное еврейское представительство при нём. Преемник Голицына на посту министра народного просвещения, обскурант С.А. Шишков, сделал представление царю о необходимости упразднить институт еврейских депутатов, «ибо многократные случаи доказывают, что пребывание их здесь не только не нужно и бесполезно, но весьма вредно. Под предлогом ходатайства об общественных делах, они собирают с евреев понапрасну деньги и преждевременно разглашают постановления, и даже самые предположения правительства». В 1825 году «депутация еврейского народа» была упразднена. Погибло прекрасное по идее, но искажённое в действительности учреждение, которое могло бы служить суррогатом еврейского общинного представительства в Петербурге и смягчить режим произвола и тягостной опеки, всё более внедрявшегося во внутреннюю политику России.

Сообразно с духом эпохи, попечение правительства о евреях выразилось, прежде всего, в попытке спасения их душ. Одолеваемые модным тогда христианским пиетизмом, мистически настроенные Александр I и его министр духовных дел Голицын задумали быть пособниками «Высшего Промысла» в деле обращения евреев в христианство. Эту миссионерскую задачу пытался осуществить Голицын, который в качестве председателя российского Библейского Общества ревностно подражал своему английскому образцу - миссионерскому Библейскому Обществу в Лондоне. 25 марта 1817 года был опубликован царский указ об учреждении «Общества израильских христиан» для покровительства крестившимся или готовящимся к крещению евреям. «Известно нам учинилось - говорится в указе - тягостное положение евреев, кои по благодати Господней, убедились в истинах христианства, восприняли оное или готовятся присоединиться к стаду доброго Пастыря и Спасителя душ. Евреи, отделяясь от собратий своих по плоти христианской религией, лишают себя всякого с ними сообщества и не только отчуждаются от всякого права на вспоможение от них, но и подвергают себя гонению от них и угнетению всякого рода. С другой стороны, между христианами, яко новыми собратьями по вере, коим они ещё не известны, не находят они вскоре готового пристанища. Посему мы, приемля соучастие в судьбе евреев, обращающихся к христианству, и подвергнуты будучи благоговением к гласу благодати, призывающему сих чад Израилевых из разсеяния их во общение веры Христовой, признали за благо постановить меры к обеспечению их». Обеспечение новообращённым назначено весьма солидное: каждой группе выкрестов отводятся даровые казённые земли в южных или северных губерниях, с правом заводить там всякого рода селения, местечки и города, с предоставлением им всех гражданских прав, широкого общинного самоуправления и особых льгот по уплате податей. Все эти группы или колонии евреев, обратившихся в православие, католичество или лютеранство, должны войти в состав «Общества израильских христиан», состоящее под покровительством царя и управляемое особым комитетом в Петербурге. Этот царский указ всей торжественностью своего стиля свидетельствовал, что правительство задалось не скромной целью вспомоществования случайным неофитам, но широким планом поощрения массовых крещений и организации новообращённых в особые привилегированные колонии, которые должны были служить приманкой для верных своей вере евреев. Воображению петербургских законодателей рисовались именно еврейские массы, идущие в «общение веры Христовой», привлекаемые не только небесной, но и земной «благодатью».

Этим миссионерским настроением русских правителей воспользовался вскоре представитель лондонского Библейского Общества, Льюис Вей (Way). Проникнутый апокалиптической верой в грядущее спасение Израиля через христианство, Вей питал, вместе с тем, глубокое уважение и к настоящему, ещё не обращённому Израилю, как носителю великой божественной миссии в истории человечества, и возмущался гражданским угнетением евреев в различных странах Европы. Когда монархи, заключившие Священный союз, собрались со своими министрами и дипломатами на Аахенском конгрессе (осенью 1818 г.), Вей представил Александру I «Записку о положении евреев» (Memoire sur l'etat des Israelites), в которой убеждал русского царя эмансипировать евреев в своём государстве и воздействовать в этом смысле также на прусского и австрийского монархов. «Во время моего продолжительного путешествия по землям Польши для собирания сведения о положении евреев, - писал Вей, - я убедился, что Провидение не напрасно поставило столько десятков тысяч евреев под опёку трёх христианских монархов: это свершилось во исполнение обетований, данных патриархам». Чтобы евреи стали чадами Христа, надо обращаться с ними как с детьми, как с равными членами гражданского общества. Пленный Израиль должен быть освобождён материально, прежде чем освободиться духовно. И Вей просит русского царя показать в этом направлении пример, который «повлияет на весь мир». Записка Вея была передана Александром своему министру иностранных дел Нессельроде для обсуждения на конгрессе. 21 ноября 1818 года, на заседании министров-уполномоченных 5 государств - России, Австрии, Пруссии, Англии и Франции - обсуждалась записка Вея вместе с его подробным проектом общеевропейской «реформы гражданского и политического законодательства» о евреях. Совещание дипломатов, менее всего интересовавшееся еврейским вопросом и не желавшее сделать это «домашнее дело» каждого правительства предметом международного трактования, приняло следующую резолюцию: не входя в обсуждение взглядов авторов проекта, совещание признаёт,однако, справедливость общей его тенденции, причём уполномоченные Австрии и Пруссии (Меттерних и Гарденберг) изъявили готовность дать о положении еврейского вопроса в обоих монархиях всякие сведения, могущие служить к «выяснению проблемы, долженствующей одинаково занимать и государственного человека и друга человечества». Этой пустой, ни к чему не обязывающей фразой, дипломаты отделались от неприятного вопроса, вскоре затронутого на конгрессе только из внимания к русскому царю. А затем правительство каждой из трёх союзных монархий, поделивших бывшую Польшу, продолжало обращаться со «своими» евреями так, как того требовала домашняя реакционная политика, не прикрытая фальшивой этикеткой гуманности.

Продолжалась домашняя политика и в России. Царь, благосклонно выслушавший за границей слова Вея о необходимости гражданской эмансипации евреев независимо от грядущего спасения их душ, оставлял у себя дома всё по старому, надеясь на частичное разрешение еврейского вопроса несбыточным путём - при помощи «Общества израильских христиан». Несмотря на то, что в течение трёх лет на торжественный призыв указа 1817 года не откликнулась ни одна группа выкрестов - просто потому, что таких групп не было, а были только крайне редкие единичные случаи крещения, большею частью притворного, - правительство отвело в 1820 году большой участок земли в Екатеринославской губернии для будущей колонии «израильских христиан» и назначило даже для заведования ею особого чиновника с титулом «попечителя». Но вот шли годы. Ждала поселенцев свободная земля, ждал опекаемых сидевший без дела чиновник-попечитель, а подходящие поселенцы не являлись. В 1823 году какая-то самозванная группа «израильских христиан» из 37 семей в Одессе изъявила желание получить землю и всяческие права и льготы, но по наведению о них справок через канцелярию Новороссийского генерал-губернатора оказалось, что кандидаты на казённый пирог не обладают свидетельствами о крещении и даже видами на жительство, - и авантюристам было отказано в ходатайстве. Поняв, наконец, несообразность всей этой миссионерской затеи, князь Голицын предложил Александру I в 1824 году упразднить мифическое «Общество израильских христиан» с его петербургским «комитетом опекунства». Однако, царь не хотел официально ликвидировать дело, столь торжественно возвещённое, и общество без членов, с опекунством без опекаемых продолжало числиться в списке правительственных учреждений вплоть до 1833 года. В этом году Николай I коротким указом уничтожил канцелярский призрак, «именовавшийся «Комитетом опекунства израильских христиан». В распоряжении этого монарха были уже иные, вовсе не призрачные средства, обращения евреев в православие: солдатская казарма и институт кантонистов.

Между тем, как правительство Александра I мечтало о десятках тысяч окрещенных евреев, перед ним встала картина обратного порядка - обращение десятков тысяч христиан в близкое к иудейству вероучение. Раскрылось движение субботников иудействующих в Воронежской, Саратовской и Тульской губерниях, где еврейских поселений вовсе не было и, следовательно, не могло быть попыток миссионерства со стороны евреев с целью образования христианских израильтян. Новая ересь «жидовствующих» обратила на себя внимание правительства в 1817 году, когда группа крестьян Воронежской губернии обратилась к царю с наивной жалобой на «притеснения, претерпеваемые ими от местного начальства, духовного и гражданского, за исповедание ими Моисеева закона». По царскому повелению, Голицын распорядился «строжайше расследовать» факт возникновения такой секты, с целью пресечь её дальнейшее распространение и вернуть в православие отступников. От воронежского архиерея поступило донесение такого рода: секта возникла около 1796 года (по позднейшим сведениям - в 1806) «от природных жидов» и распространилась в нескольких селениях Бобровского и Павловского уездов. «Существо секты, не представляя прямо ветхозаветного иудейского богослужения, содержится в некоторых только обрядах - в праздновании субботы и обрезании, в составлении супружеств и разводов оных по произволу, в погребении умирающих и в собраниях для моления». Число явных сектантов простирается до полутора тысяч обоего пола, а «тайных едва ли не более». Для искоренения секты, воронежский архиерей предложил ряд мер церковного и полицейского воздействия, между прочим - высылку из края солдата Рогова, распространителя ереси. Подобные донесения поступили вскоре из тульской, орловской и саратовской епархий. Ересь иудействующих росла в сёлах и городах, среди крестьян и купцов. Взятые на «увещание» сектанты заявили, что желают вернуться к Ветхому Завету и «содержать веру отцов своих - иудеев». На обращённый к сектантам вопрос одного губернатора: кто их научил еврейскому закону - был дан ответ: «одна древняя старуха, очень мудрая, которой имя - Библия». В Петербурге встревожились и решили принять чрезвычайные меры против распространения раскола. Комитет министров одобрил в 1823 году следующий драконовский проект графа Кочубея: начальников или наставников иудействующих сект отдать в солдаты, негодных к воинской службе сослать в Сибирь. Выслать всех евреев из уездов, где обнаружена ересь. Всячески затруднять общение православных с сектантами, запретить «всякое наружное оказательство» секты, то есть молитвенные собрания и совершение обрядов, «не имеющих сходства с христианскими». Наконец, для возбуждения «презрения» к сектантам - именовать субботников Жидовской сектой и оглашать, что они подлинно суть жиды, ибо настоящее их наименование Субботников или придерживающихся Моисеева закона не даёт народу точного о секте сей понятия и не производит того к ней отвращения, какое может производимо быть убеждением, что обращать стараются их в Жидовство». Все эти полицейские меры и ещё ряд предложенных Синодом церковных дисциплинарных мер «к истреблению Жидовской секты» - были утверждены двумя указами Александра I, в феврале и сентябре 1825 года. Применение этих репрессий привело к трагическим последствиям уже в следующее царствование: целые селения были разорены, тысячи сектантов сосланы в Сибирь и на Кавказ, причём у них отбирали малолетних детей для воспитания в православии. Многие, не выдержав гонений, возвращались в православие, но часто лишь притворно, тайно исповедуя свою сектантскую веру. Непосредственный результат этих гонений для евреев был незначителен, ибо крайне ничтожно было число тех еврейских жителей, которые в силу указа подлежали изгнанию из охваченных расколом великорусских губерний, где еврей мог оказаться лишь случайно, в качестве заезжего купца или винокура. Косвенно же движение иудействующих вредно отразилось на направлении еврейского вопроса. В религиозно настроенных петербургских сферах были раздражены тем, что из паствы правоверных уходят туда, откуда правительство тщетно манило прозелитов, что гостеприимно приготовленные колонии «израильских христиан» пустуют, между тем, как иные великорусские деревни приходится опустошать, загоняя в Сибирь жителей, тяготеющих к иудейству. У министра духовных дел Голицына составилось мнение, что «евреи по своему учению считают обязанностью обращать всех в свою веру». Так создавалось в Петербурге настроение, благоприятное репрессиям, какое-то нравственное для них оправдание, - и последние годы царствования Александра I ознаменовались усилением гнёта, принимавшего иногда размеры массовых гонений.

На почве церковного рвения выросло законодательное ограничение средневекового типа - запрещение евреям держать в домашнем услужении христиан. Это запрещение, предложенное далёким от юдофобии Голицыным, официально мотивировалось (в сенатском указе 22 апреля 1820 года) мнимым прозелитизмом евреев: указывалось на движение иудействующих в Воронежской губернии, на сообщение херсонского губернатора об усвоении еврейских обычаев и обрядов христианками, служащими в еврейских домах, и т.п. В силу таких же мотивов, подкрепленных давнею тенденцией правительства вытеснить евреев из деревень, были усилены строгости против арендования евреями помещичьих имений с крепостными «душами». Указами 1819 и следующих годов предписывалось местному начальству преследовать всякие арендные сделки, известные под именем «крестенций» и состоявшие в том, что помещик сдавал еврею в аренду сбор урожая данного года с правом пользоваться услугами крестьян при уборке хлеба и сена и исполнении других сельскохозяйственных работ. Усматривая в этом преступное посягательство евреев на регалию дворян владение крепостными «душами», правительство отбирало у евреев такие сельские аренды, разоряя арендаторов и предоставляя им «разведаться особо» с помещиками в своих расчётах.

В то же время правительство приступило к осуществлению своей заветной мысли - удалению евреев из сёл и деревень, намеченному ещё Положением 1804 года, но приостановленному вследствие выяснившейся жестокости этой меры, грозившей разорением десятков тысяч семейств. Были забыты все разумные доводы еврейского комитета, убеждавшего и убедившего в 1812 году царя в нецелесообразности такого насильственного переселения народов. Снова центральные и местные власти были охвачены жаждой боевой политики. Для возобновления похода против сельского еврейства прибегли к испытанному со времён Державина приёму. Когда в 1821 году злосчастную Белоруссию постиг неурожай, от которого косвенно пострадали и евреи, местное дворянство снова поспешило отклонить от себя ответственность за разорение крестьянства, свалив всю вину на евреев-арендаторов и шинкарей. Помещики предлагали правительству выселить из края всех евреев или, по крайней мере, запретить им продажу вина в селениях, потому что они «доводят крестьян до разорения». В таком же духе высказались местные губернские власти, мнения которых были собраны командированным в Белоруссию сенатором Барановым. Вопрос обсуждался в петербургском комитете для оказания помощи белорусским губерниям, в котором участвовали некоторые министры со всесильным Аракчеевым, и репрессивный проект дворянства был здесь одобрен. За него высказался и Комитет министров. Результатом этого был суровый указ 11 апреля 1823 года на имя двух белорусских губернаторов, которым предписывалось: 1) во всех селениях Могилёвской и Витебской губерний воспретить евреям содержать аренды, шинки, кабаки, постоялые дворы, почты, «и даже жить в них» (деревнях), причём все арендные контракты такого рода теряют силу с 1-го января 1824 года; 2) в обеих губерниях переселить евреев из селений в города и местечки к 1 января 1825 года. Подписывая этот указ, нёсший горе и бедствия тысячам семейств, Александр I словесно приказал, чтобы комитет министров указал белорусскому генерал-губернатору Хованскому «способы промышления и прокормления тамошних евреев, на местах их нового жительства». Но никакими «способами» нельзя было смягчить бедствия людей, обречённых на изгнание из старых гнёзд, на разорение и скитания. Тотчас по получении указа, власти принялись выдворять сельских евреев с беспощадной жестокостью. К январю 1824 года было уже выселено из деревень обеих губерний свыше 20 тысяч евреев обоего пола. В переполненные города и местечки стекались эти несчастные толпы изгнанников с жёнами и детьми. Там бродили они по улицам почти в рубищах, помещались десятками в одной комнате, ютились в синагогах, а многие за недостатком жилищ подолгу оставались на улице с семействами в зимнюю стужу. Между ними стали развиваться болезни и усиленная смертность (особенно в городе Невеле)... Нужно ли было для блага страны это человеческое жертвоприношение? Ответ на это дало само правительство, но уже слишком поздно. «В Белоруссии опыты не оправдали предположений о пользе означенной меры (выселения из деревень) - говорилось в Государственном совете в 1835 году. - Двенадцать лет протекло со времени приведения оной в действие, но из сведений, имеющихся в Департаменте законов, известно токмо, что сие разорило евреев, и отнюдь не видно, чтобы улучшилось от того состояние поселян».

Белорусский разгром был только началом нового законодательного похода против евреев. Почти одновременно с указом об изгнании из белорусских деревень был учреждён (указом 1-го мая 1823 года) новый «Комитет для устройства евреев», в состав которого вошли министры внутренних дел, финансов, юстиции, духовных дел и просвещения. Комитету была поставлена широкая задача: «рассмотреть изданные доселе постановления о евреях, изложить мнение своё, на каком основании удобнее и полезнее было бы учредить пребывание их в государстве, какие обязанности должны они нести в отношении к правительству, - словом, начертать всё, что может принадлежать к устройству гражданского положения сего народа». В таких мягких выражениях рисовалась гласная задача Комитета - негласная же его миссия, обнаружившаяся на деле, была точно охарактеризована позднейшим признанием официального источника: «При самом учреждении Еврейского Комитета в число его обязанностей было поставлено, чтобы он имел в виду меры к уменьшению евреев вообще в государстве». К этому сводилось, очевидно, «гражданское устройство» евреев. Новому комитету дан был срок окончить свою работу к началу 1824 года, но он широко развернул свою деятельность только в следующее царствование.

Между тем, законодательная машина не бездействовала. Продолжался процесс территориального сдавливания еврейского населения. Для охраны западной границы государства от контрабандного промысла, решено было (по предложению правителя Царства Польского великого князя Константина Павловича) согнать евреев с пограничной полосы. В 1825 году последовали два указа об удалении на 50 вёрст от границы всех живущих там вне городов евреев, кроме лиц, владеющих недвижимостью. Опять кидали жителей с насиженных мест там, где разумная политика ограничилась бы усилением пограничной стражи. Вследствие нежелательного «размножения» евреев в пограничных губерниях, запрещено было еврейским эмигрантам из соседних государств (особенно Австрии) селиться в России (1824).

Так относилось к евреям правительство. Как же относилось к ним тогдашнее русское общество? Революционное движение декабристов раскрыло настроение наиболее прогрессивной части русского общества в области еврейского вопроса, - настроение, в общем, неблагоприятное. В нём сказывалась крайняя отчуждённость, царившая тогда между еврейским и русским обществом в языке, нравах и культуре. Русскому человеку быт замкнутой еврейской массы был совершенно незнаком. Образованного русского пугали эта замкнутость патриархальной жизни, опутывающая её сеть непонятных религиозных обрядов, ригоризм раввинов, экстаз цадиков, странная возбуждённость хасидских масс. Он искал объяснений в книгах и находил их в тогдашней памфлетной литературе Германии или Польши: фанатизм «избранного народа», «государство в государстве» и т.п. Эти ходячие понятия эпохи реакции отразились во взглядах декабристов на еврейский вопрос. В «Русской Правде» Пестеля, в главе «О племенах, Россию населяющих», еврейский вопрос представлен в виде почти неразрешимой политической проблемы. Перечисляются те свойства евреев, которые делают их, по мнению автора, совершенно непригодным элементом гражданского общества. Евреи «неимоверно тесную связь между собой сохраняют». Они имеют «собственную свою веру, которая их уверяет, что они предопределены все народы покорить», и «делает невозможным смешение их с каким бы то ни было другим народом». Раввины (Пестель, очевидно, подразумевал цадиков, которых наблюдал в своей подольской резиденции Тульчине и в районе расположения «южной армии») имеют неограниченную власть над массой - они держат народ в духовной кабале, «запрещая ему, чтение каких бы то ни было книг кроме Талмуда». Евреи «ожидают прибытия Мессии, который должен их водворить в их царство», и поэтому «считают себя временными обывателями края, где находятся». Отсюда - их пристрастие к торговле и пренебрежение к земледелию и ремёслам, а так как одна торговля не может прокармливать большие массы, то в ней допускаются обманы и хитрости, вредные для христиан. Не замечая тяжёлого бесправия евреев, Пестель считает их привилегированной частью населения: они не дают рекрутов, имеют свой раввинский суд и «право воспитывать детей в каких правилах хотят», между тем как они «сверх того всеми теми же правами пользуются, как и прочие народы христианские» (!). Так писал русский политический деятель, не знавший или не хотевший знать о существовании железных тисков «черты оседлости», о совершавшихся в те годы жестоких выселениях евреев из деревень, вообще о всей сети исключительных законов, ставивших еврея на самую низшую ступень российского бесправия... Нарисовав такую картину еврейского быта, Пестель предлагает будущему революционному правительству («Верховное временное правление») два способа решения еврейского вопроса. Первый состоит в том, чтобы уничтожить «вредное для христиан влияние тесной связи евреев между собой». Для этого нужно созвать «учёнейших раввинов и умнейших евреев (очевидно, Пестель слышал о парижском синедрионе), выслушать их представления» и потом принять меры для искоренения еврейской обособленности, ибо «если Россия не выгоняет евреев, то тем более не должны они ставить себя в неприязненное отношение к христианам». Второй способ заключается в почётном изгнании евреев, а именно «в содействии евреям к учреждению особенного, отдельного государства в какой-либо части Малой Азии». Для этого Пестель предлагает «назначить сборный пункт еврейского народа и дать несколько войск им в подкрепление. Ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечества, не трудно будет преодолеть все препоны, какие турки могут им противопоставить, и, пройдя всю Еврейскую Турцию, перейти в Азиатскую и там, заняв достаточные земли, устроить особенное еврейское государство». Пестель склонялся к этому способу разрешения еврейского вопроса ⁽³⁷⁾ , но, сознавая, что это «исполинское предприятие требует особенных обстоятельств», он не ставил его в «особенную обязанность Верховному правлению». Таким образом, если бы осуществился первый план Пестеля (о втором фантастическом нечего говорить), евреи в России получили бы от Временного Верховного правления не гражданское равноправие, а суровый регламент австрийского или старопрусского образца, с целым рядом «исправительных мер», направленных к принудительной ассимиляции или обрусению, к разгрому всей культурной автономии еврейства, вплоть до элементарного «права воспитывать детей в каких правилах хотят», и наконец к экономическому «обузданию» - может быть в духе того правительства, против которого декабристы боролись... Взгляды Пестеля на еврейский вопрос разделялись, впрочем, не всеми декабристами. В проекте конституции вождя «Северного общества», Никиты Муравьёва, первоначально намечалось предоставление евреям политических прав только в черте их оседлости, но во второй редакции проекта эта оговорка была устранена, и установлен был принцип полного равноправия.

Примечания.

⁽³⁶⁾Статистика эпохи далека от точности, но всё же ближе к действительности, чем в предыдущую эпоху, так как с 1816 года правительство принимало ряд репрессий против евреев, уклонявшихся от регистрации (Сборник законов о евреях Леванды, №№ 87, 96, 105, 122). По официальным сведениям Иост (Neuere Geschichte d. Juden II, 122) определил в 1845 году число евреев в России с Царством Польским в 1.600.000, но с оговоркой, что считает действительную численность их гораздо большей.

⁽³⁷⁾Предпологают, что тут сказалось влияние декабриста Григория Переца, крещеного сына петербургского откупщика Абрама Переца (§ 53). Григорий Перец много говорил о необходимости учредить общество для освобождения рассеянных евреев и поселении их в Крыму или на Востоке «в виде отдельного народа».