§ 15. Дебаты в Национальном Собрании об активном гражданстве евреев.
- Под впечатлением торжественного момента 14 октября, французские евреи некоторое время находились в приподнятом настроении. Им казалось, что вырвавшийся из глубины их сердца призыв к равенству и братству нашёл отклик в сердцах тех, которые только что вотировали высокие заповеди «Декларации прав». Оптимистам хотелось верить, что ласковый ответ председателя Фрето выражает настроение всего Национального Собрания и что последнее действительно «сочтёт себя счастливым, если ему удастся доставить евреям спокойствие и счастье». Суровая действительность скоро разбила эти иллюзии. Когда с высот принципов еврейский вопрос сошёл на практическую почву, выяснилось, что далеко не все члены собрания считают решение его простым выводом из «Декларации прав». Выяснилось, что ретроградные и клерикальные депутаты из партии «черных» (les noirs) готовы бороться до последней крайности за такие устои старого порядка, как бесправие или гражданское неравенство евреев; что пропитанные вековыми предрассудками сословия дворянства и духовенства органически не способны признать политически равными себе людей, с которыми привыкли обращаться как с париями.

Еврейский вопрос стал на очередь в Национальном Собрании на заседании 21 декабря 1789 года, когда обсуждались условия «активного гражданства», то есть права избирать и быть избираемым на административные и муниципальные должности. Либералы внесли предложение о распространение «активного гражданства» на некатоликов, главным образом протестантов. Встревоженные консерваторы, желая испортить проект, потребовали, чтобы рядом был поставлен вопрос о правах активного гражданства лиц низких профессий комедиантов и палачей. Не смущаясь этим, либеральный депутат Клермон-Тоннер предложил следующую формулу закона: «Национальное собрание решает, что никакой активный гражданин, удовлетворяющий условиям избираемости, не может быть ни исключаем из списка избираемых, ни лишён права занимать общественные должности из-за своей профессии или своего вероисповедания». Поднялся вопрос о применении предложенного закона к евреям. Эльзасский депутат Ревбель, ярый юдофоб, сказал: «Я думаю об евреях так, как сами они о себе думают: они себя не считают гражданами. В этом именно смысле я допускаю формулу Клермона, ибо, употребив выражение «активный гражданин», он тем самым исключает евреев из предлагаемого им закона». На это задорное замечание Клермон-Тоннер с достоинством ответил, что он причисляет и евреев, удовлетворяющих формальным условиям закона, к разряду активных граждан. В собрании поднялся шум, разгорелись страсти, и пришлось отложить прения до следующего заседания.

На другой день стало ясно, что собрание мало интересуется и вопросом о протестантах, положительное решение которого было обеспечено, и грубым курьёзом о комедиантах и палачах, и что всё его внимание сосредоточено на споре о политических правах евреев. Этот вопрос был пробным камнем для обеих партий: либеральной и реакционной. Лидеры первой должны были доказать на деле свою верность Декларации прав; консерваторам же предстояло устранить «опасность» политического уравнения евреев, которое было бы смертельным приговором всей их системе. В день 23 декабря, зал Национального Собрания огласился такими горячими прениями, которые были в редкость даже в этом бурном парламенте. Клермон-Тоннер, выступив с мотивированной речью в защиту своего предложения, посвятил значительную часть её евреям. «Вы говорил он, уже успели высказаться, заявив в Декларации прав, что никто не должен подвергаться стеснениям даже из-за своих религиозных убеждений. Но не значит ли существенно стеснять граждан, когда желают лишить их самого драгоценного права (активного гражданства) вследствие одних только их убеждений? Закон не может посягать на исповедание человека, не имеет никакой власти над его душою; закон имеет власть только над действиями человека и должен им покровительствовать, если только они не вредны обществу. Бог хотел, чтобы люди сходились в общих нравственных истинах, и позволил нам создавать законы нравственные; но законы догматические и область совести он предоставил самому себе. Оставьте же совесть свободною! Пусть то или иное направление чувства и мысли к небу не считается преступлением, за которое общество должно карать лишением социальных прав! В противном случае, установите национальную религию, вооружите её мечом и разорвите вашу Декларацию прав!.. Всякое вероисповедание должно представлять только одно удостоверение - удостоверение в своей этической доброкачественности. Если бы нашлась такая религия, которая предписывала бы воровство и поджёг, то её последователям нужно было отказать не только в избирательном праве, но их следовало бы просто изгнать. Этого, конечно, нельзя сказать об Иудаизме. Евреям делают множество упрёков. Из этих упрёков самые важные несправедливы, другие относятся только к поступкам. Говорят, евреи занимаются ростовщичеством… Но люди всё состояние которых составляют только деньги, могут жить не иначе, как пуская в оборот эти деньги, а вы ведь всегда препятствовали им владеть чем-либо иным… Евреям, как нации, следует отказывать во всём, но евреям, как людям, следует всё предоставить. Необходимо, чтобы они были гражданами. Говорят, будто они сами не желают быть гражданами; пусть они это скажут и их изгонят, ибо не может быть нации в нации… Но в своём прошении они требуют, чтобы на них смотрели именно как на граждан. Закон обязан признать за ними это звание, в котором только предрассудок мог им отказать».

Речь Клермон-Тоннера вызвала отповедь со стороны аббата Мори, лучшего оратора правой, «обладавшего острым умом, но сомнительным нравственным цензом» (Олар). Вольтерьянец в душе, умевший заигрывать с революцией, Мори защищал дело «трона и алтаря» с пафосом, едва ли искренним, прибегая в речах к недобросовестным полемическим приёмам. Этот «чёрный» аббат был антиподом «красного» аббата Грегуара, благородного борца за равноправие евреев. Для своей атаки на еврейство, аббат Мори воспользовался не только ржавым оружием из юдофобского арсенала, но ещё одним замечанием, вскользь высказанным Клермон-Тоннером: что евреям надо дать все права как людям, но никаких прав как нации. Коварный Мори сделал этот пункт точкой опоры для своего вывода, что еврею ничего нельзя дать, так как в нём человек неотделим от национального индивида. Возражая Клермон-Тоннеру, он сказал: «Прежде всего я замечу, что слово еврей не есть название секты, а название нации (nation), которая имеет свои законы, постоянно следовала этим законам и желает им следовать впредь. Называть евреев гражданами (Франции) - всё равно что сказать, что англичане или датчане, не получившие права натурализации и не перестающие считать себя англичанами или датчанами, могут стать французами… Евреи прошли сквозь строй семнадцати веков - и не смешались с другими народами. Они ничем не занимались, кроме торговли деньгами. (Далее оратор впадает в исторические и бытовые курьёзы, утверждая, что и во времена царей Давида и Соломона евреи не были земледельцами, что кроме суббот у них в году на 56 праздников больше, чем у христиан, и т.п.)… Пот христианских рабов орошает те нивы, где зарождается еврейское богатство, между тем как евреи, имея свои поля возделанными, занимаются только взвешиванием дукатов и вычислением того, сколько ещё можно вытянуть из этих монет, не подвергаясь каре закона… В Эльзасе в их руках находятся ипотеки на недвижимость на сумму двенадцать миллионов. Через месяц они могут оказаться собственниками половины этой провинции. Через десять лет они её, пожалуй, завоюют целиком, и она сделается еврейской колонией. Народ питает к евреям ненависть, которую возрастание еврейского благосостояния неизбежно приведёт к взрыву. Ради блага самих евреев, не следовало бы и толковать об этом вопросе. Евреев не нужно преследовать: они - люди и, следовательно, наши братья, - и проклятие тому, кто стал бы говорить о нетерпимости! Никто не должен терпеть преследования из-за своих религиозных убеждений. Вы признали этот принцип и тем самым обеспечили евреям самое широкое покровительство. Пусть же им покровительствуют, как людям вообще, но не как французам, ибо они не могут быть гражданами».

Многие в парламенте и вне его заметили извращение фактов истории и современности в речи аббата Мори. «Journal de Paris», раскрыв на другой день в обширной статье ряд фактических ошибок в речи Мори, заметил по поводу её заключительных слов о «покровительстве» евреям: «Люди не должны покровительствовать людям: такое покровительство пахнет тиранией. Покровителем всех людей без различия является только закон, но закон есть акт насилия, если в его выработке не участвовали те, к которым он применяется». Должную оценку нашёл себе также в прессе грубый софизм Мори, что евреи должны остаться навеки иностранцами, так как до сих пор их не натурализовали во Франции, то есть продолжать насилие, так как оно совершалось до сих пор. Но едва ли кто даже из друзей евреев мог тогда, в ответ на верное замечание Мори, что евреи не «секта» (религиозная группа), а нация, возразить, что отсюда вытекает необходимость предоставления им, наряду с гражданскими, и национальных прав. Последнего термина не было в лексиконе французской революции. Она допускала равноправие сословий, религиозных групп, но не национальностей. Устами Клермон-Тоннера тогдашний либерализм выразил это формулой: все права евреям как людям, никаких - как нации. Это значило, что условием активного гражданства является полная культурная ассимиляция еврейства вне области вероисповедания.

Аббату Мори возразил Робеспьер, тогда ещё не выступивший в первых рядах деятелей революции. «О евреях - заметил он в своей короткой речи - вам наговорили вещи, до крайности преувеличенные и часто противоречащие истории. Недостатки евреев проистекают из состояния унижения, в которое вы их погрузили. Они станут хорошими, когда увидят, что выгодно быть таковыми… Я думаю, что нельзя отнимать ни у кого из индивидов этого класса тех священных прав, которое дает им звание человека. Этот вопрос - общий и его следует решить согласно принципу».

Робеспьер снова поставил еврейский вопрос на почву общих принципов Декларации прав. Такая постановка была невыгодна противникам евреев, к числу которых принадлежал и епископ Лафар из Нанси. Единомышленник аббата Мори и своего земляка юдофоба Ревбеля, нансийский епископ не мог, однако, вследствие своего сана, прибегать к их полемическим приёмам. Его речь была сдобрена елеем служителя церкви. «Евреи - говорил он - претерпели много обид, которые следует загладить. Необходимо уничтожить законы, которые законодатель установил, забывая, что евреи - люди, и люди несчастные. Необходимо дать им покровительство, безопасность, свободу. Но следует ли впустить в семью племя (tribu), ей чуждое, непрестанно обращающее свои взоры к общей своей Родине, стремящееся покинуть землю, которая теперь его носит?.. Чтобы быть справедливым, я должен сказать, что евреи оказали большие услуги Лотарингии и в особенности, городу Нанси; но бывают вынужденные положения; мой наказ (депутатский) велит мне восстать против предложения, которое вами сделано (о признании евреев активными гражданами). Интерес самих евреев требует этого протеста. Для народа - они предмет ужаса; в Эльзасе они постоянно являются жертвами народных движений. Четыре месяца тому назад хотели в Нанси разграбить их дома. Я отправился на место восстания и спросил: что вы имеете против евреев? И вот одни мне заявили, что евреи скупают хлеб; другие жаловались, что они слишком размножаются, покупают красивейшие дома и вскоре завладеют всем городом. Один из мятежников прибавил; «да, владыко, если мы вас лишимся, то мы ещё, пожалуй, увидим еврея в качестве нашего епископа: так ловко они захватывают всё». Декрет, который бы предоставил евреям права граждан, может вызвать большое возмущение… Я предлагаю: образовать комитет и возложить на него пересмотр всего законодательства, относящегося к евреям».

По поводу угрозы Ревбеля и епископа Лафара, что провозглашение равноправия евреев вызовет против них погром, в парижской прессе («Le Patriote francais» от 24 декабря) было сделано меткое замечание: «Странно, что ссылаются на одну несправедливость с целью доказать необходимость совершить другую. Неужели закон должен быть постоянным участником изуверства и бессмысленных предрассудков?» На эту точку зрения стал оратор, возражавший нансийскому епископу, честный Дюпор (Duport), один из влиятельнейших вождей либерально-конституционной партии в Национальном Собрании, - человек, которому впоследствии суждено было завершить дело еврейской эмансипации. Закон, - говорил он, - есть воплощение строгой справедливости, и если обычаи и нравы противоречат справедливости, то закон должен их к ней склонить; «в конце концов, нравы сойдутся с законом». Дюпор предложил новую редакцию закона, где выражен только принцип равенства («ни один француз не может быть лишаем прав активного гражданства иначе, как по причинам, указанным в декретах Национального Собрания»), без упоминания о вероисповедании. Формула Дюпора была отвергнута большинством только в пять голосов (408 против 403).

Когда на другой день (24 декабря) дебаты возобновились, герцог Брольи внёс примирительное предложение: принять формулу Дюпора с оговоркой, что решение данного вопроса по отношению к евреям отсрочивается на другое время. За это предложение ухватились обе партии: правые надеялись отсрочкой оттянуть «опасность равноправия», и Ревбель тут же высказал это со свойственной ему циничной откровенностью; либералы, боясь из-за еврейского вопроса рискнуть всей формулой Дюпора, касавшейся главным образом протестантов, согласились на отсрочку. Даже Мирабо присоединился к предложению об отсрочке по той причине, что «вопрос недостаточно выяснен». Вождь Национального Собрания, вероятно, думал, что отсрочка будет непродолжительна и что дело права и свободы скоро восторжествует; он не предвидел, что он умрёт, не дождавшись эмансипации евреев… Решение Национального Собрания гласило, что некатолики получают активное и пассивное избирательное право и права государственной службы наравне с католиками, «причём не вводится ничего нового по отношению к евреям, о положении которых собрание предоставляет себе высказаться впоследствии».

В шуме прений было упущено одно весьма важное обстоятельство. Отсрочив решение вопроса об «активном гражданстве» евреев, т.е. о предоставлении им полных гражданских и политических прав, Национальное Собрание вместе с тем отодвинуло и решение вопроса об элементарных правах евреев, против которых не спорила и умеренно-правая оппозиция. Аббат Мори и епископ Лафар соглашались, что евреям закон должен «покровительствовать, как людям» и что многое в старом репрессивном законодательстве о них следует отменить, - а между тем вотум палаты гласил: «не вводится ничего нового (sans entendre rien innover) по отношению к евреям», т.е. оставлял их в прежнем состоянии личного бесправия. Дважды, таким образом, палата отложила решение еврейского вопроса: 23 августа, при вотировании пункта Декларации прав, касающегося свободы совести, и 24 декабря, при обсуждении условий активного гражданства.