Глава II: Эмансипация евреев в странах Французского владычества.

§ 25. Голландия (Батавская республика и Голландское королевство). - Эмансипационное движение шло по Европе вслед за движением французской армии, республиканской и затем Наполеоновской. Там, где под французским влиянием утверждался республиканский или конституционный строй, равноправие еврейского населения устанавливалось - сразу или после парламентской борьбы - на всё время существования нового государственного строя. Так совершилась эмансипация евреев во всех эфемерных республиках той эпохи - Батавской (Голландия), Цизальпинской и Римской (Италия) и Гельветической (Швейцария), из которых первые две превратились в «королевства» во время Наполеоновской империи. Эмансипация оказалась эфемерной в Италии и Швейцарии, где она была навязана извне, но пустила корни в Голландии, где французское вторжение дало толчок к самостоятельному решению еврейского вопроса.

Раньше всего веяния французской революции проникли в Голландию, страну полусвободы и относительной веротерпимости. 50 тысяч евреев Голландии, из которых около 20 тысяч было сосредоточено в Амстердаме, составляли центр значительной культурной силы, не уступавший численно ядру французского еврейства и превосходившая его в смысле общественной организованности. Пасынки реформатской страны, где правовым ограничениям подлежали и католики (§ 8), голландские евреи не знали, однако, унизительных форм гражданского рабства, как их братья в соседних странах. Широкая общинная автономия поддерживала в них национально-культурную связь, которая лишь отчасти ослаблялась разделением общин на «португезов» (сефардов) и «ашкеназов». Твёрдая общинная дисциплина накладывала на массу голландского еврейства печать консерватизма, который явился задерживающей силой в новом эмансипационном движении. Только немногие представители амстердамского еврейского общества, находившихся под влиянием идей XVIII века и Мендельсоновской школы, оказались на первых порах восприимчивыми к лозунгам французской революции и вытекавшим из них требованиям внутренней реформы. Эти единичные пионеры освободительного движения примкнули к либеральному клубу «Felix libertate», образовавшемуся в Амстердаме ещё до занятия страны французами (1793-94). В этом клубе общественных деятелей, выставивших на своём знамени принципы Декларации прав человека, участвовали наряду с христианами и видные еврейские деятели Амстердама: коммерсант-законовед Моисей-Соломон Ассер и врач де-Лемон. В 1795 году мечта голландских «патриот-либералов» осуществилась: в союзе с ними войска Французской республики изгнали из страны штатгальтера, Вильгельма V Оранского, и преобразовали нидерландские штаты в Батавскую республику. Была издана декларация прав голландских граждан, установившая полное гражданское равенство лиц различных вероисповеданий. В день 4-го марта 1795 года евреи Амстердама соединились с христианами в республиканской манифестации: еврейские члены клуба «Felix libertate» и питомцы сиротских приютов участвовали в церемонии посадки «дерева свободы» перед зданием ратуши.

Единодушия, однако, не было в амстердамской еврейской общине. В то время, как свободомыслящее меньшинство восторгалось переворотом и ждало от него счастья для евреев, правоверное большинство видело - или скорее предчувствовало - в этом начало разрушения еврейства, как национальной организации. Консерваторы понимали, что прежняя общинная автономия, регулировавшая не только религиозную, но и общественную жизнь евреев, неминуемо будет уничтожена, как только евреи вступят в состав гражданского общества и разделяться по различным сословиям: исчезнут еврейский суд, еврейская школа, обиходные языки ашкеназов и португезов (немецкий и испано-португальский жаргоны), а под влиянием модного французского безверия ослабеет и религиозная дисциплина. К этим общим опасениям присоединялись и личные: раввины и старшины ашкеназской и португезской общин Амстердама, всемогущие «парнасы», не могли мириться с перспективой умаления их власти, с предстоящею отменой тех старых регламентов, которые давали им законную возможность играть роль правительства для еврейского населения. Вот почему, когда либеральные члены амстердамской общины обратились к парнасам с просьбой прочесть в синагогах республиканскую декларацию прав, они получили решительный отказ. Парнасы собрали множество подписей под заявлением, что чтение республиканской декларации в синагогах противно требованиям иудейской религии. Тогда либералы написали воззвание с протестом против действий заправил и расклеили его в синагогах; но парнасы велели сорвать эти прокламации. Так возник раскол среди голландских евреев в момент, когда единство было всего нужнее, ибо начались выборы в Национальное собрание Батавской республики. Евреи беспрепятственно допускались к выборам, но вследствие внутренних раздоров принимали слабое участие в избирательной компании, и поэтому не удалось провести ни одного еврея-депутата в первый парламент республики. Когда Национальное собрание открылось, туда поступило прошение, подписанное еврейскими членами клуба «Felix libertate» (от ашкеназов - Моисей Ассер и его юный сын Карл, Герц Бромет и Исаак Йонге; от сефардов врач де-Лемон и Яков Саспортас). Вожди еврейской либеральной партии просили членов Национального собрания заботиться об уравнении евреев в правах с прочими гражданами. Сделавшись фактически гражданами, - говорилось в прошении, евреи ждут юридического признания их равноправия; приняв участие в выборах, еврейское население вправе считать христианских депутатов и своими представителями и требовать от них защиты своих интересов (март 1796 г.). Национальное собрание избрало особую комиссию для рассмотрения еврейского вопроса.

Перед комиссией стояла трудная задача: разрешить вопрос, с которым было связано так много предрассудков в христианском обществе, и который разделил на два лагеря само еврейское общество. Народные представители Голландии должны были считаться с тем - исключительным в истории эмансипации фактом, что равноправия добивалось только меньшинство еврейского общества между тем как большинство тяготело к старому порядку. Чтобы ослабить действие этого факта, горсть евреев-прогрессистов развила усиленную агитацию. В парламентскую комиссию поступил от них ряд записок в защиту равноправия, между прочим, и сочинение Давида Фридрихсфельда, германского уроженца, представителя Мендельсоновской школы (16) .

В августе 1796 года комиссия представила Национальному собранию доклад, составленный в либеральном духе. Начались общие прения в палате, длившиеся восемь дней (22-30 августа) и отличавшиеся чрезвычайной страстностью. Докладчиком от комиссии выступил депутат Ган (Hahn), произнёсший убедительную речь в защиту эмансипации. Голландские евреи - говорил он - были приверженцами старого порядка и Оранской династии, которая им покровительствовала, но республика может привязать их к себе гораздо сильнее, если сделает их свободными и равноправными; к таким результатам уже привела эмансипация в Северной Америке и Франции. Оратор затронул и самое больное место эмансипационной борьбы: вопрос о еврейской национальности. «Можем ли мы считать нацией или особым народом людей, которые почти две тысячи лет не имеют своего государства? Термин «нация» применим только к государственному союзу людей, но не к религиозному: не называем же мы этим именем последователей Лютера или Кельвина в различных государствах. Правда, евреи верили в будущее восстановление их древнего палестинского государства, но ведь мы то, христиане, убеждены, что эта мессианская вера несбыточна»... Гану возражал депутат Гамельсфельд: «Евреи - чужие, а не граждане. Гонимые в других странах, они некогда пришли в Голландию и нашли там приют и терпимость; этим они должны довольствоваться, но не требовать гражданских прав. Ведь они сами называют себя нацией, да и мы их так называем и не считаем их составною частью голландской нации». Возражая Гану на довод относительно мессианской догмы, оратор говорит: «Я тоже христианин, и тем не менее верю, что обетование Бога исполнится - и евреи когда-нибудь возвратятся в свою землю». Далее оратор ссылается на то, что из пятидесяти тысяч евреев Голландии только малая часть добивается равноправия, а прочие, может быть, не желают его; он напомнил, что в 1787 году, во время восстания «патриотов» против штатгальтера Вильгельма Оранского, евреи держали сторону последнего. Он закончил свою речь выводом, что можно предоставить евреям равноправие лишь после того, как они откажутся от своих обычаев, общин и учреждений (кроме чисто-религиозных) и будут представлять собою только ряд отдельных «индивидов» среди батавских граждан.

За этими двумя речами, в которых ярко отразилась двоякая постановка еврейского вопроса в его политической и национальной форме, последовал длинный ряд речей, повторявших доводы то одного, то другого из первых двух ораторов. С большей выпуклостью, чем во французском Национальном собрании, здесь выступало основное разногласие между сторонниками и противниками эмансипации: обе стороны признавали несовместимость гражданственности с национальностью евреев, но одна сторона отрицала наличие еврейской национальности, а другая возможность еврейской гражданственности. Депутат Фло (Floh) предложил спросить самих евреев: считают ли они себя по национальности батавцами, или евреями? Оратор выразил уверенность, что все, кроме кучки «атеистов или натуралистов», признают свою принадлежность только к еврейскому народу; тем не менее, он предложил уравнять евреев в гражданских правах условно, а именно: чтобы каждый еврей в течение года выдал обязательство, что он не будет состоять членом какой бы то ни было народности, кроме батавской. Другой влиятельный депутат, известный государственный деятель Шимельпеник, отстаивал равноправие для евреев, как «отдельных индивидов», но не как народного союза. Эта абстрактная идея (повторение лозунга Клермон-Тоннера; выше § 15) объединила сторонников и противников эмансипации и заставила их под конец забыть о конкретных разногласиях. После восьмидневных прений, в которых приняли участие около тридцати депутатов, Национальное собрание пришло к благоприятному для евреев решению. Этот результат был ускорен давлением французского посланника Ноэля, настаивавшего на провозглашении эмансипации евреев по французскому образцу. 2 сентября 1796 года было оглашено в форме декрета следующее решение: «Ни один еврей не может быть лишаем прав и преимуществ, которое связано с батавским гражданством и которым он пожелает пользоваться, при условии, что он удовлетворяет всем требованиям и выполняет все обязанности, установленные общей конституцией для каждого гражданина».

Этим декретом упразднялось прежнее широкое самоуправление еврейских общин со всеми их автономными учреждениями, кроме чисто-религиозных, то есть сбылось опасение, волновавшее консервативно-национальные круги амстердамского еврейства. Они почувствовали удар внутренней свободе нации в том акте, который для прогрессистов являлся торжеством справедливости и гражданской свободы. После этого, прогрессисты не могли уже остаться в составе старой общины. Небольшая группа выделилась и образовала в Амстердаме особую общину, под именем «Adat Jeshurun», с особым раввином и своей синагогой. Новая конгрегация ввела у себя ряд реформ: она положила в основу религиозного воспитания изучение Библии, вместо Талмуда, разрешила в синагоге проповедь на голландском языке, отменила обычай раннего погребения покойников, исключила из молитвенника устарелую форму проклятия евреев перешедших в христианство, и т.п. На этот открытый раскол старая ортодоксальная община ответила анафемами и репрессиями. Парнасы затеяли против «раскольников» судебный процесс, требуя от каждого уплаты тысячи гульденов за ущерб, причинённый общине выходом из неё и прекращением платежа специальных податей. Амстердамский магистрат и городские судьи поддерживали эти претензии ортодоксов, основанные на старинных привелегиях, и прогрессистам грозили тяжкие последствия. Тогда в дело вмешалось правительство, вдохновляемое французским послом Ноэлем. Оно объявило через муниципальных чиновников, что старые уставы амстердамской общины, регулировавшие не только религиозные, но и гражданские дела евреев, утратили свою силу с изданием декрета о равноправии, а потому прежняя администрация в лице парнасов лишилась своих полномочий: парнасы подлежат устранению от должностей, и на их место должна быть избрана временная коллегия из пяти лиц для управления делами общины на основании нового положения (16 марта 1798). Тотчас же реформа осуществилась. Новые старшины были избраны из среды прогрессивного меньшинства, мирившегося с урезанным общинным самоуправлением. Таким образом, добытая гражданская равноправность нанесла удар не только косности и фанатизму охранителей старины, но и самой автономной организации еврейства, завоёванной усилиями веков. Эмансипация исцеляла одной рукой, нанося раны другою...

Весенняя атмосфера политической свободы производила, между тем, своё действие. Евреи всё больше приобщались к политической жизни страны. В выборах во второе Национальное собрание Батавской республики они участвовали в большем числе, нежели прежде, и провели двух депутатов из своей среды - амстердамских либералов де-Лемона и Бромета (1797). То были первые в Европе парламентские депутаты из евреев. Выборы в третье Национальное собрание (1798) выдвинули нового еврея-депутата, Исаака да-Коста Атиаса, состоявшего раньше членом городского совета Амстердама. Выдающиеся лица допускались к муниципальным и судебным должностям; так, вышеупомянутый Моисей Ассер был назначен чиновником министерства юстиции.

Эти явления «бурной юности» Батавской республики не дают, однако, верного представления о действительных переменах в социальном положении евреев. В действительности наблюдается и здесь обычный порядок: данное на бумаге равноправие туго прививалось на практике, с трудом преодолевая вековые навыки. В то время, как еврейские депутаты заседали в парламенте, еврейские дети не допускались в голландские общественные школы. Оставался в силе ещё целый ряд ограничений, дававших себя чувствовать особенно в последние годы эфемерной республики, когда освободительные порывы поостыли. Довершить дело эмансипации суждено было уже правительству Голландского королевства, которое волею Наполеона сменило в 1806 году Батавскую республику. Новый правитель страны, брат французского императора, Людовик Бонапарт заботился о соблюдении либеральных статей конституции и по отношению к евреям, к которым он вообще относился весьма доброжелательно. Людовик, между прочим, отменил старую оскорбительную для евреев присягу «more judaico» в суде; во внимании к религиозным убеждениям евреев, он приказал перенести ярмарочные дни с субботы на понедельник.

Первый год его царствования совпал с торжественным моментом деятельности «еврейских парламентов» в Париже - собрания нотаблей и синедриона. Радостное возбуждение охватило тогда передовых людей голландского еврейства. Они напряжённо следили за деятельностью собрания нотаблей, решения которого так близко подходили к давнишним их идеалам. Когда же, осенью 1806 года, в Амстердаме получили циркуляр парижского собрания о созыве «великого синедриона» с приглашением прислать туда уполномоченных, радости прогрессистов не было границ. Дирекция реформированной общины «Adat jeshurun» постановила (на заседании 15 октября 1806) отправить депутацию в Париж, для содействия «великой цели» синедриона, созываемого «Наполеоном Великим, спасителем Израиля». Предводители общины, представившиеся королю Людовику, просили его разрешения на посылку такой депутации; при этом они изъявили свой восторг перед «блестящими добродетелями, свойственными только семье Наполеона», и выразили надежду, что при новом правителе опять вернуться те светлые дни свободы, которые в последние годы Батавской республики сменились частичным восстановлением старого порядка. Король разрешил послать в Париж депутацию, которая составилась из трёх лиц: бывшего члена парламента де-Лемона, молодого адвоката Карла Ассера и талмудиста-математика Иегуды Литвака, выходца из Польши, ставшего в ряды вождей реформированной амстердамской общины. Депутация прибыла в Париж уже после открытия синедриона, и впервые присутствовала во втором его заседании (12 февраля 1807). Все три члена депутации обратились к собранию с приветственными речами на французском и древнееврейском языках (по еврейски говорил И. Литвак). Речи были наполнены выражениями радости по случаю созыва синедриона, который создаёт новую эру в истории еврейского народа - эру счастья, свободы и просвещения. Депутаты передали председателю собрания письменное заявление от общины «Adat jeshurun», уполномочивавшее их присоединиться к решениям синедриона по вопросам, предложенных ему Наполеоном. Полномочие было добросовестно исполнено: амстердамские депутаты нашли все решения синедриона мудрыми, направленными к благу еврейства, и высказали это в своих прощальных речах, произнесённых на последнем заседании. Карл Ассер напомнил в своей речи, что просвещённые принципы синедриона вполне совпадают с теми, которые вдохновляли учредителей общины «Adat jeshurun» ещё в 1796 году; оратору рисуется «храм терпимости», в котором народы объединятся в служении «Отцу всех людей», хотя и разными способами. Де-Лемон говорил, что просвещённые евреи найдут в решениях синедриона успокоение для своей совести и санкцию необходимым религиозным реформам. Литвак предсказал синедриону вечную славу в памяти потомства... Потомство, однако, не вполне подтвердило эти предсказания.

Горькое разочарование в «благодеяниях» Наполеона, последовавшее за роспуском синедриона, не ощущалось в Голландии так болезненно, как во Франции. «Позорный декрет» 1808 года не встретил подражания в законодательстве этого королевства. Туго прививалась здесь и реформа общин по французской консисториальной системе: этому мешали разъединённость общин, разрыв между консерваторами и прогрессистами и более старый раскол между ашкеназами и португезами. Правительство пыталось объединить эти разрозненные элементы путём создания «сильной власти», в лице «Центральной консистории», учреждённой в Амстердаме для заведования делами еврейских общин всего королевства (сентябрь 1808). Но власть 12-членной центральной консистории оказалась бессильной как против старого ашкеназо-португезского раскола (17) , так и против общего развала, вызванного быстрым политическим и культурным переломом в жизни евреев. Намеченное открытие провинциальных консисторий тормозилось. Амстердамская консистория, состоящая преимущественно из близких правительству реформистов, играла только роль особого правительственного департамента по еврейским делам. В 1809 году она приняла участие в деле привлечения евреев к отбыванию воинской повинности. Так как различные батальоны голландской гражданской милиции не принимали евреев в свою среду, было решено образовать особый полк из евреев-милиционеров. Одобренный королём Людовиком, этот проект скоро осуществился, и в том же году образовался оригинальный «еврейский корпус»: два батальона пехоты, по 883 человека в каждом, с евреями-офицерами во главе. Недолго просуществовала эта самобытная армия. В 1810 году, после отречения Людовика Бонапарта от престола, Голландия вошла в состав французской империи, и еврейские солдаты были распределены между различными французскими полками. Спустя два года, Голландия была занята немецко-русскими союзными войсками, изгнавшими французов, а в 1815 году была восстановлена Оранская династия. Переходная эпоха «первой эмансипации» кончилась.

То была бурная эпоха вызвавшая потрясения во всех областях жизни голландского еврейства. Кризис дал себя почувствовать больше всего в области экономической. Наполеоновская «континентальная система», направленная против торговли Великобритании, но ударившая по всей европейской торговле, в особенности разорила Голландию и её еврейское купечество, имевшее обширные сношения с Великобританией. Богатые негоцианты закрывали свои торговые фирмы и жили на накопленные средства; несостоятельные же классы терпели крайнюю нужду. Пауперизм достиг таких размеров, что две трети амстердамской общины ашкеназов жили на средства благотворительности. Население Амстердама в эпоху республики и империи увеличилось: в 1808-1813 годах община ашкеназов состояла из 30.000 человек, а община португезов из 2.800. В Гааге жило 2.180 евреев; значительные общины ашкеназов находились в Роттердаме, Лейдене и Гронингене. В области духовной культуры шла непрерывная борьба старого с новым. В широких массах ашкеназов ещё прочно держался немецко-польский «жаргон». На этом языке велось преподавание в еврейских школах - хедерах и в ешивах, которые далеко не были вытеснены реформированной еврейской школой. О последней, впрочем, мало заботились и реформисты: «новые люди» посылали своих детей в общие христианские школы, с тех пор как их стали туда допускать; но такие школы служили фабриками ассимилированных. Центральная консистория, цитадель новаторов, вела упорную борьбу с «жаргоном» и требовала, чтобы правления синагог писали свои деловые бумаги на голландском языке, но это требование редко исполнялось. Не был доведён до конца начатый перевод Торы на голландский язык. Вообще, относительная густота еврейского населения в Голландии делала здесь сопротивление ассимиляции более сильным и успешным чем в других странах.

 

Примечания.

(16) Записка Фридрихсфельда была впоследствии напечатана на еврейском языке ("Dibre Negidim"; см. Библиографию к настоящему §).

(17) До чего силён был старый антагонизм, видно из того, что ещё в 1812 году амстердамские португезы ходатайствовали перед министром исповеданий о разрешении им пользоваться особой синагогой, независимой от Центральной консистории, где преобладали ашкеназы. Ведь это практикуется - писали просители - среди различных христианских сект, которые «менее разнятся между собой в отношении догматов, ритуала и культа, чем еврейские общины - немецкая и португальская».