§ 28. Общее положение. - Внутренняя политика германских государств изменилась не под влиянием французской революции, а под давлением Наполеоновской империи. Французские идеи покорили известную часть немецкого общества, французское оружие покорило немецких правителей и прямо или косвенно привело их к реформе государственного строя. Моментом политического перелома является 1806 год - год разгрома Пруссии Наполеоном, год создания Рейнского союза и французского протектората на значительной части германской территории... В прямой связи с этим переломом находились судьбы германских евреев. Тёмная полоса бесправия в духе старого порядка тянется от 1789 до 1806 года, светлые пятна - попытки эмансипации - выступают там и сям в короткий промежуток 1807-1813 годов.

В начале эпохи, веяния великой революции и пример вызванной ею эмансипации французских евреев повлияли в правительственных кругах Германии лишь настолько, что в некоторых государствах приступили к канцелярской разработке еврейского вопроса: учреждались комиссии, чиновники строчили умереннейшие проекты «реформ», но из всей этой канцелярской стряпни ничего не выходило. Бесправие евреев так срослось со старым порядком, что упразднить его нельзя было без нанесения удара всему режиму. Более глубокое брожение вызвала освободительная эпоха в среде угнетаемых. Просвещённое, приобщившееся к европейской культуре, еврейское общество Германии научилось бороться за своё равноправие, требовать гражданских прав во имя неотъемлемых «прав человека». Когда все эти усилия разбивались об упорство забронированных абсолютизмом германских правительств, борцы обращались к международным организациям: они стучались в двери европейских конгрессов и дипломатических конференций, столь частых в конце XVIII и начале XIX века, когда вследствие наполеоновских войн перекраивалась карта Европы.

Ранштадтскому конгрессу (1797-1798), призванному закрепить за Францией её завоевания на левом берегу Рейна и в северной Италии, были представлены две записки по еврейскому вопросу, обращённые главным образом к послам Германии и Австрии. Анонимный автор одной из этих брошюр ⁽¹⁸⁾ взывает к членам конгресса о необходимости «восстановить в человеческих правах верный и трудолюбивый народ», который «не может любить государство, его угнетающее». Он ставит покойного австрийского императора Иосифа II в образец «доброму королю Пруссии и прочим правителям Германии. Евреев нужно отвлечь от торговли, которая «неспособна создать благородную нацию, а создаёт только англичан» (дань англофобии того времени); нужно привлечь их к земледелию, учреждать для их детей немецкие школы, уничтожить их обособленность, коренящуюся, между прочим, «в их безобразном диалекте (жаргоне)», - и тогда все предрассудки против евреев исчезнут. В другой записке адвокатом еврейства выступил немецкий юрист Христиан Грунд ⁽¹⁹⁾ , выдвинутый еврейскими деятелями Берлина. Но голос защитников равноправия не был услышан в шуме Ранштадтского конгресса, деятельность которого была прервана новым взрывом австро-французской войны.

Когда после Люневильского мира 1801 года заседала в Регенсбурге «имперская депутация» из представителей германских государств, для новой развёрстки раздробленных Бонапартом германских территорий, туда поступила петиция от имени «немецкого еврейства» (im Namen der deutschen Judenschaft), поданная тем же адвокатом Грундом ⁽²⁰⁾ . В этой петиции указывалось на бедственное положение германских евреев, местами сдавленных в гетто (Франкфурт), местами унижаемых скотской податью Leibzoll и опутанных сетью ограничений в торговле. Петиционеры просят имперскую депутацию снять с евреев рабское иго и предоставить им гражданские права, дабы «слить этот народ с немецкой нацией». Петицию поддержал в совещании Богемский посол; но безуспешно: не до евреев было представителям распадавшейся империи, думавшим только о залечивании ран, нанесённых Бонапартом.

Не произвело впечатления на правящие круги Германии и ранее обнародованное воззвание молодого еврея-юриста из Франции, Михаила Берра, обращённое «к чувству справедливости народов и королей», представленных на Люневильском мирном конгрессе (Appel a la justice des nations et des rois, ou adresse d'un citoyen francais au Congres de Luneville, 1801). Сын Исаака Берра, борца за еврейскую эмансипацию во Франции, Михаил Берр принадлежал уже к новому поколению, пропитанному духом ассимиляции. Он сам заявил в своём воззвании, что «чувствует себя больше французом, чем евреем», - и, тем не менее, счёл себя в праве выступить «от имени всех жителей Европы, исповедующих еврейскую религию». Его воззвание проникнуто гордостью француза в настоящем и еврея в прошлом. «Не как член угнетённого класса - пишет он - взываю я к чувству справедливости королей и народов, ибо громко могу сказать: французские евреи, наконец, вступили в гражданскую жизнь. Как французский гражданин, как друг человечества, выступаю я для защиты правого дела тех, которые своими пороками обязаны жестокой ненависти своих врагов, но своими добродетелями - только себе... Вопреки всем пыткам, мукам смерти и ужасам жизни, устояли они против потока времени, смывшего в своём беге народы, религии и века. В то время как от Рима и Греции остались только блестящие воспоминания, ещё шевелится народ из нескольких миллионов человек, прошедший сквозь тридцать веков самостоятельной жизни и шестнадцать веков преследований». Автор призывает ближе присмотреться к нации, которую «только несчастье унизило», оценить её роль во время французской революции и террора, когда «ни одного еврея нельзя было найти ни в рядах террористов» ⁽²¹⁾ , ни в рядах вандейцев, «внесших огонь и меч в одну часть Родины»... «Пусть новое столетие - гласил конец воззвания - откроется этим возвышенным актом освобождения евреев от гнёта и унижения, актом полного гражданского уравнения их во всей Европе, как они уже уравнены во Франции и Голландии».

Но заря XIX века взошла под кровавым знаком наполеоновских войн. «Короли и народы» в этот момент меньше всего думали об эмансипации евреев, и только спустя несколько лет кризис германской империи и подчинение многих её частей протекторату Наполеона создали почву для иноземного цветка - равноправия граждан. Как совершился переход евреев от гражданского рабства к свободе или полусвободе, мы увидим из обзора их жизни в отдельных государствах Германии, особенно же в главном из них - Пруссии.

§ 29. Пруссия: бесправие и проекты «реформ». - В те декабрьские дни 1789 года, когда в парижском Национальном Собрании горячо обсуждался вопрос о признании евреев «активными гражданами», прусские чиновники в Берлине решали еврейский вопрос в своих канцеляриях. В этот момент созрели плоды трудов особой комиссии, учреждённой королём Фридрихом Вильгельмом II для смягчения некоторых жестокостей юдофобского «Регламента» его предшественника, «великого» Фридриха (выше, § 4). После двухлетних размышлений, правительственная комиссия изготовила проект «улучшения быта» евреев, и генерал-директориум представил его королю. Проект реформ оставлял в силе старую иерархию «терпимых» и «покровительствуемых» евреев, вся жизнь которых опутана сетью унизительных ограничений; но он давал и своеобразные «льготы»: отменял круговую поруку членов общины при уплате податей, сохраняя, однако, неприкосновенными все исключительные подати, разорявшие еврейское население; предоставлял свободу торговли, но только богатым и только в тех местах, где нет достаточного количества купцов-христиан; разрешал занятие земледелием, но без права покупки обработанных земель; ремёсла допускались лишь нецеховые. За все эти блага проект требовал чтобы евреи онемечивались: они должны употреблять в публичной жизни только немецкий язык и брать немецких учителей для своих школ; тогда еврейская молодёжь удостоится со временем великой чести - быть допущенной на военную службу. В заключение авторы проекта великодушно разрешают евреям именоваться не «juden», а «мозаистами» или «деистами», о чём хлопотали некоторые просвещенные берлинцы. Представляя этот проект королю, генерал-директориум прибавил: «Впрочем, весьма вероятно, что в третьем поколении, лет через 60-70, евреи утратят отделяющие их от христиан религиозные особенности, за исключением немногих, совершенно безвредных или безразличных для государства, - и тогда можно будет отменить и те ограничения, которые в настоящее время ещё необходимы».

В начале 1790 года канцелярский проект «реформы» был предъявлен тем «депутатам», уполномоченным берлинской и других общин, по просьбе которых была предпринята реформа. Как ни мало ожидали еврейские общественные деятели от реакционного прусского правительства, но проект, суливший евреям всякие блага в третьем поколении и сохранявший позорное бесправие в настоящем, жестоко их разочаровал. И вот в феврале 1790 года известный берлинский деятель, ученик Моисея Мендельсона, Давид Фридлендер и другие уполномоченные подали генерал-директориуму заявление, что они не уполномочены своими общинами принять новые обязательства при сохранении прежних ограничений. Они просят об отмене исключительных законов, особенно по части торговли и промыслов, соглашаясь на строжайшие репрессии против нечестной торговли и ростовщичества. Заявление уполномоченных кончается следующим торжественным обещанием правительству, принадлежащим перу Фридлендера: «Пора снять с нас оковы, так долго нас давящие. Правительство должно стремиться ослабить, насколько возможно, гражданские различия, вызванные различием религий. Это может осуществиться лишь тогда, когда мы будем поставлены в условия полного равенства с прочими подданными, когда в законах страны упоминание о еврее не будет сопровождаться выражением презрения к нему или недоверия к его нравственности, - словом, когда правительство сочтёт достойным себя не только открыть евреям источники пропитания, но и восстановить их гражданскую честь... Если же провидению будет угодно обмануть нашу надежду, мы с глубокой сердечной скорбью должны выразить наше желание - ужасное желание, в котором, однако, сходятся все члены нашей колонии, а именно: чтобы его королевское величество соизволил оставить нас в прежнем положении, - хотя мы видим, что бремя с каждым днём становится всё более невыносимым»...

Это была гордая, красивая демонстрация. Представители угнетённых отвергли подачку угнетателей. Глубокий трагизм этого отказа не тронул, однако, сердец под мундирами чиновников генерал-директориума. При рассмотрении ответа еврейских депутатов, член «комиссии реформ» сказал: «Это только остроумная софистика в оправе красивой, привлекательной декламации»... Декламацией казались прусской бюрократии и стоны бесправных, и слова, обличавшие в них чувство достоинства. Спокойно похоронили чиновники «проект реформ», и два года еврейский вопрос не поднимался.

Старый порядок остался во всём своём безобразии. Ещё в 1790 году король подписал приказ о нормировке еврейского населения в одном из главных его центров, Бреславле. До тех пор еврейские жители Бреславля делились на разряды, по следующей нисходящей степени «терпимости» к ним: обще-привилегированные, привилегированные, терпимые, «фиксантристы» (от слова fix-entrеe - приезжие, платящие подать за въезд), «шуцгеноссы», приказчики, прислуга и иногородние. К ужасу прусского правительства, «с некоторого времени (говорится в королевском приказе) туда под разными предлогами проникло большое число евреев, которые ко вреду христианских купцов занимаются различными, им недозволенными промыслами». В виду этого, король устанавливает точную норму еврейского населения в Бреславле, а именно - не более 160 семейств. Главы этих семейств, распределённые по названным разрядам, признаются законно-проживающими shutzjuden остающиеся же сверх этого числа «могут быть терпимы только пожизненно». Но и вошедшие в норму счастливцы подвергаются фараоновским ограничениям в деле размножения, во избежание превышения нормы. Каждый Shutzjude имеет право женить только одного сына, который унаследует его семейный «номер»; другой же сын может жениться только при двух условиях: если он переселится из Бреславля в другое место, или если его невеста имеет вакантный номер из числа 160. Далее идёт ряд тончайших правил, регулирующих изменения семейного состава в пределах роковой «нормы», временное допущение «сверхсметных» евреев, специальные подати, круг деятельности общинных «старшин», подчинённых особому полицейскому комиссару и т.п. Этот королевский декрет считался в то время ещё «мягким», поскольку он устранял некоторые жестокости старого регламента Фридриха II. И король счёл себя вправе, во вступлении к декрету, упомянуть о своём «попечении о благе подданных, к коим подлежат и исповедующие иудейскую религию». Он, впрочем, тут же оговаривается: «Хотя мы желаем уравнять вполне эту нацию с другими гражданами государства и допустить её к участию во всех гражданских правах, - однако, для осуществления этого нашего намерения встречаются ещё препятствия, коренящиеся частью в её (еврейской нации) религиозных обычаях, частью во всём её строе (Verfassung), и делающее невозможным полное проведение (равноправия), по крайней мере, для настоящего момента».

Таким образом, ад еврейской жизни в Пруссии был вымощен добрыми намерениями короля, - от чего, конечно, легче жить там не стало. Но всё же Фридрих Вильгельм II был лучше своих министров - реакционных Вельнеров и Бишофсвердеров. Генерал-директориум с радостью похоронил в канцелярском архиве даже мизерный план реформы, а король, спустя два года снова вспомнил о нём. Повлияло ли тут провозглашение эмансипации евреев во Франции (сентябрь 1791), или другое обстоятельство - неизвестно; знаем только, что в январе 1792 года король приказал директориуму возобновить работы по еврейскому вопросу. Снова был выработан «план реформы» с жалкими «льготами», законодательная комиссия его одобрила, и он только ждал утверждения короля. Но в этот момент разгорелась война с революционной Францией - и король приказал приостановить движение законопроекта до окончания войны. Правительство должно было к этому времени подготовить к практическому осуществлению дело, которое «уже осуществлено в других странах» (21 мая). Этой отсрочке суждено было, однако, длиться 20 лет, в течение которых Пруссия перенесла не одну войну.

Между тем, вследствие второго и третьего разделов Польши (1793, 1795), территория Пруссии увеличилась новыми областями с еврейским населением. К прежней польской провинции, именовавшейся Западной Пруссией, прибавились «Южная и Нововосточная Пруссия» - департаменты Познанский (новая часть), Калишский, Варшавский, Плоцкий и Белостокский. Надо было подвести под прусский казарменный регламент и пёструю еврейскую массу присоединённых земель, которая ещё не привыкла жить с приклеенным к каждой семье ярлыком или «номером». Это оказалось невозможным. И правительству пришлось выработать особую, приспособленную к местным условиям еврейскую конституцию. «Общий регламент для евреев Южной и Нововосточной Пруссии» (17 апреля 1797) разрешил жительство на прежних местах лишь тем из евреев, которые в момент присоединения этих провинций к Пруссии имели там постоянную оседлость и определённые занятия; лица же неоседлые, без определённых занятий, должны в установленный срок покинуть страну. Остающиеся должны быть зарегистрированы и снабжены паспортами или «охранными листами» (Shutzbriefe). Подати значительно увеличены; вместо польского «поголовного», установлены разнообразные налоги: за «покровительство», за разрешение на брак и т.п. Браки допускаются лишь для мужчин не моложе 25 лет, обеспеченных постоянным заработком или капиталом. Кагально-раввинское самоуправление ограничивается сферой религиозных интересов. Раввинский суд упраздняется. В школах вводится обязательное изучение немецкого и польского языков.

Этот законодательный акт, последний в царствовании Фридриха Вильгельма II, считавшегося тогда «либеральным». Выше ранга «терпимого» и «покровительствуемого» еврей не мог подняться. В таком же положении оставалось дело и в первое десятилетие царствования Фридриха Вильгельма III (1797-1840).

Примечания.

⁽¹⁸⁾ Apologoie fur die unterdruckte Judenshaft in Deuchland, an den Congress von Rasstadt gerichtet. 1798

⁽¹⁹⁾ Ist eine burgerliche Gleichstellung der Juden in Deuchland dem Recht und der Klugheit gemass? Regensburg, 1798.

⁽²⁰⁾ Bittschrift der Juden in Deutschland an die Reprasentanten unserer Nation um das deutsche Burgerrcht, von Hofrath Grund in Regensburg, 1802

⁽²¹⁾ Утверждение, фактически неверное. См. § 19