§ 34. Старый порядок и попытки обновления (Саксония, Бавария, Мекленбург, Баден).
- Во многих государствах Германии евреям не удалось добиться гражданского равноправия даже в короткий промежуток французского господства. Никаких уступок не добилась горсть евреев Саксонии, правительство которой, больше всех пресмыкавшееся перед Наполеоном, умудрилось, однако, отстоять своё старое юдофобское законодательство (§ 2). Здесь евреи всё ещё были едва терпимы, размножаться им не давали, а у всех городских застав, при переездах, с них взимали ту «скотскую пошлину», которая была уже отменена почти во всех государствах Германии. От этой оскорбительной дани освобождались, в угоду Наполеону, только французские и вестфальские евреи. Пошлина была упразднена лишь с начала освободительной войны (1813), когда союзная прусско-русская армия заняла Саксонию и учредила там временное правительство.

Упорно отстаивала своё право на еврейское бесправие Бавария, где 30 тысячное еврейское население ⁽²⁶⁾ билось в тисках исключительных законов. Но здесь, по крайней мере, намечалось движение, борьба новых веяний со старым порядком. Эта борьба не могла увенчаться значительным успехом в стране, где католичество признавалось господствующей религией и где даже протестанты подвергались некоторым ограничениям. Слывший «либеральным» курфюрст (с 1806 года - король) Максимилиан Иосиф, издав эдикт о веротерпимости в пользу протестантов (1800), не распространил его на евреев, а только выразил пожелание, чтобы «этот несчастный класс людей, которых нельзя изгнать из государства, не навлекая на себя обвинения в жестокости и несправедливости, получил такую организацию, при которой он мог бы постепенно доразвиться до степени полезных граждан. Поощрённые этой «милостивой» резолюцией, евреи Франконии обратились к вюрцбургскому профессору теологии Обертиру, желавшему играть роль благородного аббата Грегуара, с просьбою ходатайствовать перед троном о даровании им всех гражданских прав и полного равенства с христианами (1803). Обертиру это требование показалось слишком смелым, и он из «дипломатических соображений» подал от имени евреев гораздо более умеренную петицию, им же редактированную, где излагалась «смиренная просьба франконского еврейства» об «облегчении их тяжкой доли» и об уравнении их с прочими подданными «в государственных податях, торговле и промыслах, вообще во всех преимуществах гражданского общества, поскольку это осуществимо и не противоречит другим государственным соображениям». Правительству не было надобности отвечать на эту уже слишком «смиренную просьбу», навязанную евреям смиренным теологом. Ведь сами просители заранее мотивировали возможный отказ, ибо какие гонения не могут быть оправданы «государственными соображениями».

Буря 1806 года очистила несколько воздух и в Баварии, примкнувшей к Рейнскому союзу. Новая конституция предоставила гражданские права всем жителям «независимо от исповедания», но в пределах христианской религии. Для евреев сделаны были только мелкие облегчения: отменили постыдный Leibzoll (1808) и допустили в общие школы. Ещё раньше их «удостоили» допущения в гражданскую милицию. Не приобщая ещё евреев к новой гражданской жизни, правительство поспешило сократить их старую общинную автономию: был запрещён раввинский суд для разбора внутренних споров. Против этого отнятия старых свобод без предоставления новых протестовала большая еврейская община города Фюрта (1809). В прошении к королю было указано, что раввинский суд для полюбовного разрешения внутренних споров необходим, ибо многие гражданские акты связаны с религиозными законами (брачные контракты, завещания и т.п.). Король уважил просьбу и согласился на временное сохранение раввинского суда. Зато всякие ходатайства о равноправии решительно отклонялись вплоть до 1812 года. В этом году особенно усилился напор еврейских ходатайств. Прусский мартовский эдикт об эмансипации ободрил баварских евреев. Общины Мюнхена и Бамберга обратились к королю с петициями, прося об эмансипации их «единоверцев» во всём королевстве на основании принципа «равных прав и равных обязанностей». Просители ссылались на решение парижского синедриона в доказательство того, что иудейская религия отнюдь не препятствует своим последователям быть добрыми гражданами, и при этом указывали на объявленную уже эмансипацию евреев во Франции, Голландии, Вестфалии, Герцогстве Франкфуртском и, наконец, в Пруссии.

Все эти настойчивые ходатайства вынудили, наконец, баварское правительство издать новый закон о евреях (10 июня 1813). Но закон принёс тяжёлое разочарование борцам за эмансипацию: вместо свободы, евреям преподнесли старое рабство в новой окраске. Возвещая во вступлении начало «полной свободы совести», эдикт в своих 34 параграфах даёт нечто совершенно этому противоположное. Новый закон оставил в силе два главных устоя старого бесправия: позорное Shutzjudentum, то есть право жительства только на основании особой, дорого оплачиваемой привилегии, и нормировку еврейского населения. Каждое еврейское семейство, законно поселившееся в Баварии до 1813 года, должно быть снабжено особым «матрикулом», который даёт ему право жительства в данном месте и переходит по наследству от отца к старшему сыну. Старший сын вправе обзавестись семейством, младшие же сыновья должны дожидаться вакантного матрикула, то есть смерти или выселения одного семейства, чтобы получить разрешение на женитьбу. В виде исключения такое разрешение выдаётся при покупке нового матрикула с уплатой за него до тысячи гульденов. Цель всей этой регламентации откровенно высказана в § 12 эдикта: «Число еврейских семейств в местах, где они дотоле (до издания закона) существовали, должно по правилу не увеличиваться, а напротив - постепенно уменьшаться, если оно слишком велико». Кроме прямой нормировки, идеал постепенного сокращения еврейства достигается целой сетью жестоких ограничений в праве передвижения и торговли. Новое поселение в стране евреям-торговцам вовсе запрещено, и матрикулы могут выдаваться королём только фабрикантам, ремесленникам и земледельцам.

Так откликнулось баварское правительство на «требование времени». Оно называло новый эдикт «исправительным» или «воспитательным» законом, имеющим целью перевоспитать евреев путём репрессий, дабы потом ввести их в обетованную землю свободы. Но правители только доказали этим, что они сами нуждаются в политическом исправлении и перевоспитании. Справедливо заметил один баварский историк (Лерхенфельд), что ссылка на свободу совести в начале эдикта звучит насмешкой... Новый фараоновский закон вызвал вопли негодования в еврейских общинах. Возмущение усилилось ещё тем, что тот же закон нанёс удар общинной автономии: правительство опять запретило раввинский суд, как бы уравновешивая эти оказанные евреям «благодеяния» по части гражданских прав. И снова раздался протест старого еврейского Фюрта, гордившегося своим раввинатом, учёными, учебными и благотворительными учреждениями. «Больно нам читать это правило (статью эдикта о желательности сокращения числа евреев) - писали фюртские кагальные старшины в своей петиции. Мы до сих пор видели в приросте или уменьшении нашего общества признак подъёма или упадка благосостояния, как нашего собственного, так и всего города. В приказе же вашего величества мы усматриваем стремление к застою (Stillstand) в нашем благосостоянии, - а ведь продолжительный застой в организме невозможен без его полного упадка. Мы не можем также скрыть опасения, что это высочайшее определение будет истолковано в простонародье в смысле абсолютной вредности евреев, и вызовет ещё большее угнетение и презрение». В заключение, фюртская община просит о сохранении в ней института раввинского суда. Король исполнил последнюю просьбу в виде изъятия для одного только Фюрта, на протест же против фараоновского эдикта не обратил никакого внимания. Позорная баварская хартия оставалась в силе ещё долгое время, во всю следующую эпоху реакции.

Попытки обновления имели больше успеха в Мекленбурге, также примкнувшем к Рейнскому союзу (1808). Увлёкся французской модой тот самый герцог Фридрих-Франц I, который раньше держался принципа нормировки еврейского населения (§ 2); но в попытке реформ ему пришлось выдержать борьбу с юдофобскими «сословными чинами» в ландтаге. В 1811 году депутаты от Мекленбургских еврейских общин подали герцогу петицию о равноправии. Петиция была передана ландтагу с резолюцией герцога о желательности уравнения евреев в правах, для устранения «известных зол причиняемых еврейским подданным их нынешним положением в государстве». Ландтаг, состоявший из дворян и купцов, признал желательность улучшения быта евреев, в силу «требований разума, человечности и государственности», но в то же время оспаривал возможность полной эмансипации в силу шкурных интересов. «Свободный еврей - говорили сословные чины - употребит присущие ему торговые способности для вытеснения христиан из торговли». А потому ландтаг предложил ряд условий для постепенной эмансипации: 1) чтобы евреи отказались от «несущественных» особенностей своей религии, к которым причислили соблюдение субботы, законы о пище и брачные обряды; 2) чтобы молодое поколение перевоспиталось путём принудительного обучения в немецкой школе; 3) чтобы разрешить отцу приобщать к торговле только одного сына, прочих же к ремёслам, земледелию и искусству (январь 1812). Этот проект полицейской регламентации семейной и духовной жизни возмутил мекленбургских евреев. Депутаты от общин обратились к заступничеству ростокского профессора богословия Тиксена, престарелого учёного, знатока еврейской литературы, трудившегося много лет - без успеха, конечно - над распространением христианства среди евреев. Депутаты просили Тиксена употребить своё влияние на герцога с целью отклонения коварного плана ландтага. Профессор исполнил их просьбу, хотя в то же время продолжал твердить свою миссионерскую истину, что без отречения от своего Талмуда и Шулхан-Аруха евреям не ужиться с христианами. Герцог, впрочем, и без того склонялся в сторону реформы. Прусская эмансипация 1812 года придала ему больше смелости, и в феврале 1813 года он издал эдикт, составленный по прусскому образцу, но значительно урезанному. Еврейские семейства, уже снабжённые «охранными письмами», получают звание «туземцев» и уравниваются в правах с христианами, но с известными ограничениями. Их дети, ещё не имеющие семейных «писем», должны получить от правительства особую концессию на звание «туземцев», которая выдаётся им после определения их правоспособности. Все промыслы открыты для евреев, кроме разносной торговли, коробейничества (Hausierhandel), на которую нужно исходатайствовать особое разрешение. Евреи принимаются на военную службу и в магистраты, но не на государственную службу, которая может открыться для них лишь «с течением времени». За эти льготы евреи должны отказаться от раввинского суда и даже от своих законов по части браков и разводов, ибо эти дела подведомственны общим гражданским учреждениям. Допускаются смешанные браки между евреями и христианами с тем, чтобы бракосочетание совершалось по христианскому обряду, и чтобы дети воспитывались в христианской религии. - Однако и эта куцая эмансипация вызвала недовольство в «сословиях», и в течение 1813-1814 годов, когда еврейские юноши проливали свою кровь на полях сражения в рядах освободительной армии, Мекленбургское дворянство и купечество осаждали герцога просьбами о спасении страны от еврейского «равноправия».

Смесь новых эмансипационных стремлений с прежними дисциплинарными мерами составляли в ту эпоху отличительную черту политики по отношению к евреям в Бадене. В этом соседнем с Францией великом герцогстве, где ещё до нашествия Наполеона сказывалось влияние зарубежных вольных идей, кризис 1806 года дал перевес либеральным стремлениям. В силу конституции 1808 года, баденские евреи были перечислены из податного сословия (erbpflichtig) в разряд «потомственно-свободных граждан» (erbfreie Staatsburger), но для получения связанных с новым состоянием прав требовалось в каждом случае удостоверение, что данный еврей имеет «одинаковый с христианами источник пропитания», то есть, не занимается мелкой торговлей, маклерством, ростовщичеством. В этом исправительном или дисциплинарном духе был составлен специальный эдикт великого герцога Карла-Фридриха о евреях, от 13 января 1809 года. Евреям Бадена, как «вероисповедной группе в стране» (Religionsthell des Landes), предоставляются права общинного и местного гражданства (Gemeinde-order Ortsburgerrecht) лишь в тех случаях, когда они пользуются гражданскими способами пропитания». Кроме коробейников, маклеров и занимающихся ссудой денег, из гражданского состояния исключаются торговцы скотом, которых было особенно много среди баденских евреев. Таким образом, большая часть еврейской массы, которая - если не считать ростовщиков - состояла из бедных торговцев («Nothhandel», как презрительно называет закон их занятия), была обречена на прежнее бесправие. Зато попечительное начальство позаботилось о переустройстве еврейских «религиозных» общин. Французская консисториальная организация, пересаженная на баденскую почву, получила в упомянутом эдикте следующую форму. Каждая местная синагога имеет своего раввина и подчинена областной синагоге, руководимой областным раввином. Высший орган управления «Верховный совет израэлитов» (Oberrath) находится в столице (Карлсруэ) и состоит из восьми духовных и светских лиц, назначаемых герцогом. Верховный совет, председателем которого должен быть образованный раввин или мирянин, устанавливает однообразные нормы общинного самоуправления и заботится о внутренних реформах. В 1812 году в состав совета был введён и правительственный комиссар, без санкции которого постановления совета не имели силы. - Много добрых намерений лежало в основе баденского эдикта 1809 года, но проникнутый духом опеки и сортировки граждан на разряды, он отнюдь не был эмансипационным актом, каким представлялся в позднейшую эпоху реакции.

§ 35. Новая литература и новая школа. - Выше уже указывалось, что внутренний и культурный кризис в германском еврействе совершался гораздо быстрее и решительнее, чем кризис политический. Передовое еврейское общество поспешило выбросить за борт слишком много из багажа старой культуры, где наряду с отжившими элементами были и животворные начала нации, в то время, когда правительства и народы очень туго расставались со старыми формами общественности, враждебными еврейскому равноправию. Там же, где политическая перемена отразилась на положении евреев в смысле полной или частичной эмансипации, последняя являлась только лишним толчком к безоглядной ломке внутреннего строя жизни. Все эти кризисы нашли очень бледное отражение в еврейской литературе того времени, которая не поспевала за быстрым темпом жизни.

Революционная и Наполеоновская эпоха с её резкими потрясениями была крайне неблагодарна для еврейской просветительной литературы, тогда ещё молодой, неокрепшей. Прежде всего, потерпел от культурного кризиса еврейский язык, национальная форма литературы. Разговорный язык народных масс - «жаргон» в эпоху Мендельсона всячески изгонялся из школы и семьи. Предпринятое накануне революции кружком Мендельсона национальное дело - создание новой литературы на обновлённом библейском языке подвигалось крайне медленно и скоро совсем заглохло в Германии. Периодический сборник «Союза любителей древнееврейского языка» («hамеасэф»-Собиратель) издавался более или менее регулярно до 1790 года, затем выходили с большими перерывами случайные выпуски до 1797 года, после чего издание приостановилось. Последняя попытка возобновить издание была сделана в 1809 году, но спустя два года выпуск сборника был окончательно прекращён (за всё это время трижды менялось и место издания: Кёнигсберг, Берлин, Бреславль). Причина была проста: национальный язык быстро исчезал из школьного и литературного обихода «просвещённых» евреев, воспитанных в немецкой школе и на немецкой литературе. Редели ряды «любителей древнееврейского языка», а с ним хирел и «Собиратель», который, за неимением свежих литературных сил и растущего круга читателей, застыл в своём элементарно-воспитательном направлении, пока совсем не выбыл из строя. Редактор, сделавший в 1809 году последнюю попытку воскресить «Собиратель» (Шалом hаКоген), горько жалуется: «Со стеснённым сердцем видели мы упадок нашей священной речи, которая всё более чахнет. Со дня на день уменьшается число её любителей... Неужели нет надежды, поднять её значение, показать народам её красоту?» Оказалось однако, что не только «народам», но и единственному народу, для которого «священная речь» должна была составлять культурную ценность, не было до нее дела в тогдашней Германии. Орган на еврейском языке должен был уступить место органу на немецком языке.

В 1806 году начал выходить в Дессау, родине Мендельсона, ежемесячный (позже - двухмесячный) журнал, под заглавием «Суламит - повременное издание для поощрения культуры и гуманности среди еврейской нации». Постоянным редактором был Давид Френкель, директор еврейских училищ в герцогстве Ангальт-Дессау и временно член Якобсоновской консистории в Вестфальском королевстве. Возникший в момент созыва собрания нотаблей в Париже, журнал «Суламит» сделался глашатаем идей этого съезда и сменившего его парижского синедриона. Идеалы «культуры и гуманности» выражались на практике в двойном лозунге ассимиляции-эмансипации. На первых порах ассимиляционное направление проводилось в журнале в весьма умеренной форме, но по мере поступательного движения французской эмансипации в Германии, это направление становилось более радикальным. После 1807 года, с заглавного листа журнала исчезает надпись «среди еврейской нации» (unter der judischen Nation) и заменяется модным термином «среди израэлитов» (unter der Israeliten). В период 1808-1812 годов журнал сделался фактически органом Израиля Якобсона и вестфальской консистории (§ 33), деятельным членом которой состоял редактор. В числе сотрудников «Суламит» фигурируют Давид Фридлендер и позднейшие ратоборцы религиозной реформы (Саломон, Клее, Иолсон и др.). По содержанию и литературной форме «Суламит» представляет собой значительный шаг вперёд в сравнении с элементарным «Собирателем», но молодое поколение отходило и от немецкого органа, как и от его еврейского предшественника: оно утратило не только свой язык, но и всякий интерес к еврейской литературе на любом языке.

Замечательно, что во всю переходную эпоху «первой эмансипации» еврейство в Германии не выдвинуло ни одного выдающегося писателя. Второстепенные литературные силы, скоро позабытые, группировались вокруг названных периодических изданий. Литературные работы Давида Фридлендера имеют только временное агитационное значение, в связи с его общественной деятельностью, а Лазарь Бен-Давид занимался философией Канта и еврейству уделил пару незначительных брошюр. Иссякло еврейское творчество в это переходное время, когда шло сплошное разрушение в рядах ассимилированной интеллигенции. Ортодоксальная же масса, ещё не затронутая процессом разложения, стояла оцепеневшая перед ужасом грядущего, бессильная со своим ветхим оружием против напора новых исторических стихий.

Космополитизм эпохи революции увлёк в своём потоке всё свободомыслящее в тогдашнем еврействе. Догмою прогресса стало уничтожение всех перегородок между нациями, слияние всех народных типов, ибо для тогдашнего верхоглядства все такие культурно-исторические деления казались столь же искусственными, как деления гражданские, следствия абсолютизма и сословного строя. На практике, однако, еврейский космополитизм сводился только к отрицанию еврейской национальности, ибо другая догма эпохи - ассимиляция - толкала евреев в круг национальных интересов окружающих народов, делая их патриотами германскими, французскими и т.п. Нелегко давалось евреям вступление в немецкое общество, где ещё не исчезли юдофобские предрассудки - оскорбления и унижения выпадали часто на долю вступающих новичков. Развилась рабья привычка скрывать среди христиан свою принадлежность к еврейству. Людвиг Берне, учившийся в Гейдельбергском университете, пишет Генриэтте Герц (1807): «Здесь учатся некоторые евреи из хороших семейств. Любопытно видеть, как заботливо эти люди стараются скрывать, что их праотец прихрамывал. Никогда не встретишь здесь двух евреев гуляющими вместе, или даже разговаривающими (в публичном месте)». Историк Иост, слушавший в 1813 году лекции в Геттингене, свидетельствует, что его еврейские товарищи стояли уже на пороге крещения. В своей «Истории новейшего времени» он отмечает тогдашнюю страсть нравиться христианам (Gefallsucht), которая нередко подавала повод к обидным насмешкам. Глаза образованного еврея были устремлены только наружу: оправдаться перед окружающим миром, показать своё душевное родство с ним и отчуждённость от старого еврейского мира, который для него был символом смерти и пустоты.

Немецкая школа - низшая, средняя и высшая, куда устремилась еврейская молодёжь того времени, играла роль сильнейшего ассимилирующего фактора. Не менее ассимилировала и новая еврейская школа, скроенная на немецкий лад. В берлинской Freischule, директором которой состоял с 1806 года философ Бендавид, и в Якобсоновской школе-приюте в Зеезене совместно обучались еврейские и христианские дети, и преподавание приноравливалось к догме онемечивания еврейских детей ⁽²⁷⁾ . Бреславская Wilhelmsschule, основанная в 1791 году по инициативе правительства, но на средства еврейской общины, служила источником нескончаемых раздоров между ортодоксами и «просвещёнными»: первые видели в новой школе гибель еврейства, последние - спасение и возрождение. Победили просвещённые, поведшие воспитание юношества в духе ассимиляции. Такой же дух господствовал и во франкфуртском «Филантропине» (§ 33) и в других новых «нормальных» школах, превращённых в питомники немцев иудейского вероисповедания.

Культурный переворот среди немецких евреев был связан не только с политическими и идейными кризисами тогдашней Германии, но и с глубоким экономическим переворотом, совершившимся в еврейской жизни. Частью под влиянием эмансипационного движения, частью вследствие экономических потрясений наполеоновской эпохи, торговля перестала быть единственной формой еврейской экономической деятельности: рядом с ней встали фабричный промысел, ремесло и свободные профессии. К последним особенно устремилась молодёжь, воспитанная в высших учебных заведениях. В наполеоновскую эпоху ей улыбались широкие перспективы государственной и общественной службы, местами уже открытой для евреев (Вестфалия), а местами (например, в Пруссии) обещанной в близком будущем. Эти профессии или приготовление к ним наиболее способствовали онемечению еврейской интеллигенции, которая выбивалась из сил, чтобы доказать свою полную гражданскую и политическую правоспособность.

Примечания.

⁽²⁶⁾ Эта цифра относится ко второй половине периода (с 1801 по 1806 года), когда вследствие наполеоновских войн к Баварии отошли новые территории Франконии и Швабии.

⁽²⁷⁾ В отчёте Freischule за 1815 год выражается радость по поводу совместного обучения, гарантирующего сближение евреев с христианами, а в том же году последовал взрыв юдофобии в Германии.