§ 60. Борьба за эмансипацию в Баварии.
- Из внепрусских государств Германии наиболее выделяется в истории эмансипационного движения той эпохи Бавария. В этом государстве, где сосредотачивались относительно большие еврейские массы (50-60 тысяч), правовое их положение регулировалось двумя законодательными системами. В старой Баварии действовал эдикт 1813 года - жестокий «воспитательный закон», нормировавший рост и передвижение еврейского населения в целях его «постепенного уменьшения» (§ 34). В рейнских же провинциях Пфальца, воссоединённых с Баварией после освободительной войны, оставался в силе (согласно известному решению Венского конгресса) - прежний французский закон о равноправии, но с течением времени это равноправие постепенно урезывалось. Когда в 1818 году Королевство Баварское получило конституцию с сословным представительством, было объявлено, что евреи лишены права участия в представительных учреждениях не только в старой Баварии, но и в зарейнском Пфальце. Среди общего ликования, вызванного дарованием конституции, особенно резко оттенялось положение обездоленных. В том же году им было нанесено новое оскорбление: при муниципальных выборах в городе Фюрте, где евреи составляли пятую часть населения, в магистрат не попал ни один еврей, между тем как даже при старом порядке местная еврейская община посылала туда двух своих представителей. По жалобе общины, баварский король Максимилиан-Иосиф выразил свою волю, чтобы впредь такое «странное поведение» со стороны муниципалитета не повторялось и чтобы евреи всегда имели представителя своих интересов в магистрате. Фюртская еврейская община была так тронута этим вниманием короля, что отправила ему благодарственный адрес, в котором проводилась мысль, что «религия, святыня сердца, не может отделять стеной граждан от граждан, короля от подданных». Адрес кончался патетической фразой: «О, если бы народы поняли эту истину (идею равенства граждан), почувствовали её и в её духе действовали! Тогда они бы братски обнялись, и различие вер замечалось бы только в формах богослужения в домах молитвы. Тогда израэлиты первые предложили бы своим христианским собратьям братский поцелуй».

Изливая свои гражданские чувства в адресах королю, руководители баварского еврейства в то же время стремились воздействовать и на представительные учреждения. В апреле 1819 года в Мюнхене состоялся съезд еврейских нотаблей, которые постановили: ходатайствовать перед баварским ландтагом о дополнении новой конституции статьёй о равноправии евреев. В этом смысле была составлена раввином С. Розенфельдом и подана ландтагу «Записка к высокому собранию сословий о положении евреев и их гражданском устройстве». Записка стала достоянием гласности. Мюнхенское христианское купечество подало в ландтаг контр-петицию, настаивая на сохранении ограничительных законов для своих еврейских конкурентов. Еврейский вопрос обсуждался тогда и в литературе. Эрлангенский профессор Липс опубликовал в марте 1819 года книгу: «О будущем положении евреев в германских союзных государствах», в котором подверг обстоятельному разбору причины охватившего тогда Германию антиеврейского движения (§ 55). Отмечая «пробуждение средневековой вражды к евреям», Липс сходится с Рюсом и прусскими юдофобами в объяснении причин этой вражды: своеобразие еврейской религии, обособляющей своих адептов от христианского общества, односторонность их экономической деятельности и т.п. Но автор не согласен с выводами юдофобов: он преклоняется перед историческим подвижничеством еврейской нации и верит в её «исправимость», в то, что она «очистит свою религию и нравы и сольётся с нами (немцами)», то есть, перестанет быть нацией. К этому результату, по мнению Липса, может скорее привести либеральное законодательство, чем репрессивное. Книга Липса произвела впечатление не в одной только Баварии. Еврейская ассимилированная интеллигенция выразила свою солидарность с выводами либерального профессора.

В мае 1819 года выяснилось и отношение баварского ландтага к еврейской петиции. Ландтаг постановил: предложить правительству заняться пересмотром эдикта 1813 года в целях расширения прав евреев. Король одобрил это решение и обещал, что министерство внутренних дел немедленно займётся этим, «ранее уже намеченным», пересмотром и представит ближайшему собранию сословных представителей соответствующий законопроект (22 июля)... Не прошло и двух недель после этого обещания, как на улицах баварских городов послышался тот погромный клич hep-hep, который послужил сигналом к погромам в различных местах Германии (§ 55). В Вюрцбурге, Бамберге и других городах немецкие лавочники громили своих еврейских конкурентов, протестуя этим против предполагаемого равноправия. Имея свой источник в общем реакционно-патриотическом угаре тогдашней Германии, баварское погромное движение, несомненно, вызывалось и желанием заинтересованных сословий запугать евреев и либеральное правительство призраком «народной мести» в случае дарования евреям равноправия. Цель была достигнута: правительство отложило обещанный «пересмотр эдикта», а еврейское общество долго не могло оправиться от грубого удара, полученного в ответ на предложенный «братский поцелуй».

Только в конце 1821 года в Мюнхене снова состоялось собрание еврейских нотаблей, поручившее трём членам мюнхенского общинного совета подать королю петицию о «полном уравнении, как в правах, так и в обязанностях». В петиции выражается мысль, что презрительное отношение христианского общества к евреям питается их правовым неравенством. Петиционеры просят, между прочим, о запрещении употреблять в официальных сношениях обидные выражения «Jude» и «Shutzjude» и заявляют, что «израэлиты готовы принести величайшие жертвы» для улучшения своего внутреннего быта в духе современной цивилизации. Но теперь правительство уже не было расположено считаться с требованиями евреев. Оно дало выговор мюнхенским властям за допущение на съезде еврейских нотаблей суждений, «несовместимых с конституцией», ибо правительство не может допустить, чтобы еврейство (Judenschaft) рассматривало себя как корпорацию». Когда же в мае 1822 года президиум ландтага запросил министерство, скоро ли будет готов обещанный законопроект о евреях, последовал ответ, что правительство «не находит своевременным пересмотр еврейского эдикта» и полагает, что евреям «открыты ещё пути постепенного вступления в гражданскую жизнь», если они будут дальше преуспевать в «начатом образовании». Это значило: пусть стараются заслужить равноправие в будущем, но пусть не рассчитывают на него в настоящем.

И евреи старались. Некоторая часть из них отошла от односторонних занятий к ремёслам и сельскому хозяйству. Еврейские школы усердно онемечивались не только по языку, но и по программе преподавания. Немецкие гимназии и университеты наполнялись евреями. Появились учёные, адвокаты, врачи, - но кафедры университетов, государственные и общественные службы оставались для них закрыты... И когда наступил момент общего политического пробуждения - 1830 год, в еврейском обществе накопилось уже достаточно энергии для новой борьбы за право. В 1831 году еврейские общины Фюрта, Ансбаха и Вюрцбурга подали баварскому ландтагу петицию, в которой звучал тон протеста: «50 тысяч жителей государства, несущих все повинности и исполняющих все гражданские обязанности наравне с христианскими гражданами, всё ещё лишены не только гражданских прав, но и важнейших, священных и неприкосновенных человеческих прав, лишь потому, что они исповедуют религию, которая является матерью христианства... 50 тысяч жителей стонут под гнётом жестоких и несправедливых исключительных законов, изменение и отмена которых торжественно были обещаны 12 лет назад. Неотчуждаемым правом человека является право иметь своё отечество, развивать свои духовные и физические силы, владеть собственностью, приобретать оседлость, вступать в брак, воспитывать детей и оставлять им в наследство отечество, родной очаг и обеспеченное пользование человеческими правами. Но там, где приказано уменьшать число семейств, где их размножение запрещено, и право оседлости ограничено лишь некоторыми местами, - там наши дети не имеют отечества, собственности, профессии. Там они осуждены оставаться безбрачными, отрекаться от прав личных и семейных, гибнуть физически и нравственно»...

Все эти петиции рассматривались в особой комиссии ландтага, а 5 ноября 1831 года в баварской палате депутатов происходили горячие прения по еврейскому вопросу. Докладчик комиссии, д-р Ланг, всецело поддерживал петиции евреев, приводя в их защиту ряд сильных принципиальных доводов о существовании правового государства, несовместимого с угнетением определённой группы граждан. Он предложил палате резолюцию: просить короля о немедленном пересмотре законов о евреях и скорейшем представлении ландтагу законопроекта, основанного на началах равенства граждан перед законом. Но в месте с этой резолюцией докладчика была доложена другая резолюция, предложенная в той же комиссии и требовавшая только «удовлетворения обоснованных жалоб еврейства и облегчения их гражданского положения», да и то при условии, чтобы «последователи Моисеевой религии отказались от Талмуда и перенесли празднование субботы на воскресенье». Эта возмутительная формула, требовавшая от евреев религиозных уступок взамен гражданских, была отвергнута голосами всех депутатов против одного. Ряд сильных ораторов выступил в защиту равноправия. «Превратите конституцию в действительность! - восклицал депутат Кульман. Конституция говорит о свободе веры - и допускает угнетение евреев, она желает полного равенства перед законом - и даёт это равенство евреям только по части повинностей и обязанностей». Депутаты указывали на быстрое увеличение числа евреев, занимающихся ремёслами и земледелием вместо мелкой торговли, или получивших высшее образование и подготовленных к либеральным профессиям. Палата единогласно приняла резолюцию, предложенную Лангом, и в ответ на это получило обещание от правительства, что «будет предпринят всесторонний пересмотр законов и распоряжений, касающихся евреев».

Решение баварского ландтага вызвало ликование в рядах борцов за эмансипацию. Риссер, написавший по этому поводу горячую статью, заявил, что день 5 ноября 1831 года сделается такой же эрой эмансипации германских евреев, как 27 сентября 1791 года - для французских. Но радость оказалась преждевременной. Осуществляя обещанный «пересмотр», баварское правительство увлеклось самим процессом этой работы, забыв о её цели. Оно направило свои изыскания не столько на социальное положение евреев, сколько на их внутренний быт, общинный строй и даже религиозные верования. С немецкой основательностью собирались сведения о всех сторонах жизни евреев, и этот процесс занял более трёх лет. Когда сведения уже были собраны, правительство столкнулось с «большим затруднением». Оказалось, что в еврейских общинах борются религиозные течения, что ортодоксы и реформисты расходятся в понимании задач иудаизма (см. §§ 63-65), - а потому правительство решило, что до выработки законопроекта о равноправии необходимо установить, возможна ли реорганизация расколотых еврейских общин. Это был, конечно, только удобный предлог для оттягивания гражданской реформы, которая имела весьма слабую связь с религиозным расколом внутри общин. Но правительство сделало вид, что оно сильно озабочено, чуть ли не расстроено, отсутствием единства среди евреев. В ноябре 1835 года министерство внутренних дел разослало всем провинциальным властям циркуляр, в котором указывалось, что в виду разногласия среди евреев в области религиозных догматов, богослужения, воспитания и вообще «церковного строя» (kirchliche Verfassung), необходимо созвать во всех округах королевства еврейские «церковные собрания», для установления однообразного устройства еврейских общин и объединения их под высшей «церковной властью», стоящей под контролем правительства.

В первые месяцы 1836 года состоялись окружные съезды представителей еврейских общин в различных городах Баварии: Вюрцбурге, Байрете, Ансбахе, Аугсбурге, Шпейере, Регенсбурге и Мюнхене. В съездах участвовали раввины, школьные учителя, именитые купцы. Общее число делегатов всех съездов превысило 400. Тут были представлены все партии, но большей частью тон задавали реформисты, особенно из раввинско-учительской группы, которые ухватились за вмешательство власти в религиозную жизнь с целью легализации своих нововведений. Заседания проходили в каждом округе под наблюдением правительственного комиссара. Съездам был представлен на разрешение длинный ряд вопросов, выработанный в каждом округе местной христианской администрацией в меру её богословского разумения. Вопросы касались источников, догматов и обрядов иудейской религии, организации общин, раввината, школ. Попадались весьма курьёзные вопросы: признаёт ли еврейское вероучение догмат «божественной Троицы, основанный на Пятикнижии»? Считают ли евреи только себя потомками Адама и Евы? Что подразумевается под словами «гой» и «шабес-гой»? Среди вопросов фигурировали также те, постановка которых, как условие равноправия, была ранее отвергнута баварским ландтагом: возможно ли перенести празднование субботы на воскресенье? Обязателен ли авторитет Талмуда? - Большинство вопросов вызвало страстные прения на съездах. Коренные разногласия между ортодоксами и реформистами оказались бы непримиримыми, если бы обе стороны не сознавали, что здесь речь идёт не о решении богословских споров, а лишь о том, чтобы дать правительству ответы, благоприятные для дела равноправия. К этой цели и приспособлялись ответы, что давало везде перевес партии религиозных реформ, проявившей наибольшую готовность приспособления. Тем не менее, во многих ответах разногласия остались неустранёнными. В вопросах догматики большинство съездов признавало достаточным трёхчленный символ веры Иосифа Альбо (Б-г, откровение, воздаяние), но меньшинство отстаивало 13-членный символ веры Маймонида. Резко разошлись мнения о мессианском догмате: реформаторы отвергали идею национального мессии и признавали таковым только нравственного освободителя мира. Ортодоксы же стояли за политического мессию - восстановителя еврейского государства. Особенно горячие прения вызвал вопрос об обязательности Талмуда. Вюрцбургский съезд решил, что обязательны лишь содержащиеся в Талмуде древние предания. Байретский съезд высказался за упразднение «двойных дней» праздников и других талмудических законов. В Ансбахе и Мюнхене перевес получило мнение о неприкосновенности талмудического законодательства. Такие же споры разгорелись вокруг вопросов о форме богослужения, о немецкой проповеди в синагоге, об исключении молитв о пришествии мессии и так далее. Однако, перенесение субботнего празднования на воскресенье было отвергнуто всеми съездами. Централизацию общинного самоуправления под властью верховного казённого раввината особенно энергично отстаивала партия религиозных реформ.

В виду разноголосицы в ответах окружных съездов, правительство должно было созвать общееврейский съезд для улаживания противоречий. Но оно этого не сделало, ибо для него был выгоден именно этот отрицательный результат съездов, как доказательство преждевременности гражданской реформы. Возмущённые этим вторичным вероломством правительства, еврейские общины Баварии снова стали штурмовать короля петициями. От общин Фюрта, Ансбаха, Мюнхена и других поступали в 1837 году прошения и записки с горькими жалобами на тяжесть норм, установленных эдиктом 1813 года. В петициях указывалось, что угнетаемые «матрикулами», нормировкой жительства и браков, многие евреи покидают Баварию и эмигрируют за океан, в Соединенные Штаты Америки. Напоминая о неисполненных обещаниях, петиционеры просили о «выработке законопроекта, соответствующего духу конституции и прогрессу еврейства». Некоторые из прошений передавались королю особыми еврейскими депутациями. Король и министры читали подаваемые петиции, иногда похваливали их стиль и клали их в архив. Утвердившееся с конца 1837 года консервативно-клерикальное министерство Абеля, стремившееся сократить даже права протестантов, и слышать не хотело о еврейском равноправии. Не оправдались и надежды реформистов на то, что правительство поддержит их партию. Благочестивая католическая власть стала охранять и еврейское благочестие. Министерским циркуляром (1838) доводилось до сведения еврейских общин, что правительство не одобряет «рационалистической критики иудейского вероучения и обрядовых законов», а также просвещения, которое приводит к «вредной неологии и религиозному индифферентизму». Так правительство, не давая обещанных гражданских прав, самовольно взяло себе право диктовать евреям правила религиозного поведения.

После долгого затишья, эмансипационное движение в Баварии возобновилось в 1845 году, одновременно с аналогичным прусским движением. 26 петиций от еврейских общин были поданы баварскому ландтагу в конце 1845 и начале 1846 года. Теперь обращались чаще к народным представителям, чем к королю и министрам. Но и ландтаг не оправдал надежд. При обсуждении еврейского вопроса в ландтаге обнаружилось сильное либеральное течение в пользу евреев, но речь известного теолога Диллингера, изобразившего в тёмных красках культурное состояние еврейства, повернула настроение депутатов в другую сторону. Была принята резолюция (7 мая 1846), требовавшая пересмотра «еврейского эдикта» для устранения лишь некоторых ограничений, но не для установления равноправие. С этой резолюцией правительство согласилось, но всё же не спешило её осуществить. Все попытки еврейских деятелей добиться хоть частичных правовых облегчений ни к чему не привели, вплоть до революции 1848 года.