§ 69. Система гнёта в Богемии, Моравии и Галиции. - Широкое поле для своих упражнений австрийсский государственный деспотизм имел среди густых еврейских масс Богемии, Моравии и Галиции. В первых двух провинциях, где во всей строгости действовала старая нормировка еврейского населения (§ 37), заботы правительства были направлены к тому, чтобы не росло сверх нормы число еврейских семейств и чтобы прогрессивно росли доходы казны с них. С целью препятствовать территориальному распространению евреев, закон создавал для них «черту в черте». В чешской Праге и во многих других городах ещё оставались замкнутыми еврейские кварталы, откуда лишь единичные избранники могли переселиться на «христианские улицы». Ряд городов был совсем закрыт для евреев. Таковыми были крупные торговые центры Моравии - Брюнн, Ольмюц и Цнаим, куда евреи допускались только во время ярмарок, с обязательством жить в особых загородных подворьях. Для поселения новой еврейской семьи в Богемии и Моравии в пределах «нормы» требовалось особое разрешение или «концессия», стоившая очень дорого. Но и выселение законной семьи из страны обходилось чрезвычайно дорого: каждый эмигрант получал паспорт на выезд не иначе, как по уплате в казну 15-20% своего капитала для возмещения потери казны от убыли одной податной семьи. Часто довольствовались гарантией, что за выбывающую семью община будет вносить налоги и впредь. В Моравии существовал налог даже на временную отлучку (Entfernungssteuer). Главные виды «еврейской подати» (Judensteuer) в обеих провинциях были: имущественный, семейный и потребительный налоги (с кошерного мяса). Кроме них существовали ещё особые обременительные «таксы»: брачная, выселенческая и другие. Казённые подати взимались под круговой порукой общин, которым в случае неаккуратности полиция грозила закрытием синагог и даже военной экзекуцией. Когда в 1840 году общины жаловались на непосильное бремя податей, от которых многие плательщики спасаются бегством в другие края, - император ответил: «если хоть один еврей останется в стране, он обязан уплатить всю сумму податей». Только в 1846 году, в смутном предчувствии политического переворота, появился императорский декрет о том, чтобы специальные еврейские подати в Богемии были отменены постепенно, в течении семи лет.

Против естественного размножения евреев в Богемии и Моравии продолжал действовать старый аппарат «брачного права» (§ 37). Но хитрому инстинкту размножения рода нередко удавалось обходить эту преграду. Так как в «законный брак» с благословения начальства могли вступать только немногие счастливцы, добившиеся концессии в пределах нормы и прошедшие через процедуру экзамена по катехизису Гомберга, - то участились случаи «тайных» или «диких браков», совершавшихся раввином «по закону Моисея и Израиля», но без казённого благословения. Правительство свирепо боролось с этим «злоупотреблением». Обнаруживая такой «незаконный» брак, власти его немедленно расторгали, приказывая раввину развести мужа с женой, разлучить детей с родителями. Совершавшие бракосочетания раввины и сами брачующиеся жили под постоянным страхом кар за совершённое «преступление».

В наиболее населённой части австрийского Египта, в Галиции, правительственный деспотизм беспрепятственно производил свои опыты над политически неразвитыми, культурно отсталыми массами. Прежде всего, эти массы подвергались бессовестному грабежу со стороны казны. Из них выколачивались огромные специальные подати: около 700 тысяч гульденов ежегодно. «Еврейская подать» в Галиции состояла из двух сборов: мясного и свечного. Сбор с кошерного мяса (Koscherfleischgefalle) удваивал цену этого продукта первой необходимости для еврейских потребителей и вынуждал бедные слои воздерживаться от употребления мяса, то есть обрекал их на физическое вырождение. Свечной сбор, изобретённый союзом корысти и предательства (§ 38), давил на религиозные потребности еврея. С каждой свечи, зажигаемой в частных домах и синагогах в субботние и праздничные вечера или в торжественных случаях - на свадьбах и поминках, взимался налог от 5 до 30 крейцеров. Этот тяжёлый налог особенно давал себя чувствовать. Если от мясного сбора бедняк мог избавиться путём голодовки, то свечного сбора он не мог избегнуть, ибо не мог нарушать религиозный обычай и сидеть впотьмах в субботний и праздничный вечер, отказаться от «йорцайт» - поминок родителей и т.п. Тяжесть податей усугублялась тем, что они ежегодно в каждой общине отдавались на откуп какому-нибудь из богатых её членов. Откупщик, большею частью из местных кулаков, зорко следил за соблюдением казённого интереса, который был и его собственным. Он всегда имел к своим услугам полицейскую силу для устрашения уклоняющихся от платежа подати. Наживаясь за счёт населения, эти мироеды властвовали над общинами, захватывая первые места в кагальном управлении и внося туда дух полицейского произвола. Избирательный ценз в общинах определялся количеством субботних свечей, оплачиваемых членом общины в кассу откупщика, что уже обеспечивало успех на выборах за состоятельными людьми, которые могли себе позволять субботнюю иллюминацию из 7-11 свечей (требуемый законом минимум для права быть избранным в члены общинного правления). Откупщик налога, желая иметь в общинном правлении единомышленников, наделял излюбленных кандидатов наибольшим количеством «податных свечей», - конечно, фиктивно, - и проводя их, таким образом, в правление, мог командовать общиной как ему было угодно. Так просачивался яд деспотизма из государственных правящих сфер в общинное самоуправление, отравляя народный организм.

Кроме указанных главных податей, существовал ещё в Галиции ряд второстепенных: «штемпельный сбор» при получении от местной администрации разрешения на частные молельни (миньяним), поселенческая подать при новом поселении в данном месте и брачный налог. Последний был особенно тягостен. Он разделялся на 3 разряда по степени состоятельности плательщиков. Лица купеческого сословия, зарабатывавшие более 400 флоринов в год, платили за разрешение на женитьбу первого сына 30 дукатов, второго сына - 60 дукатов, третьего - 90 и так далее в арифметической прогрессии. Для торговцев с годовым доходом менее 400 флоринов брачная такса была установлена в размере 20 дукатов за первого сына, 40 за второго и так далее. Служащие в торговых заведениях или занимающие общественную должность уплачивали брачную подать в прогрессии: 12, 24, 36 дукатов. Даже для беднейшего класса ремесленников и рабочих, зарабатывающих до 100 флоринов в год - установлена была такса: за брак первого сына 3 дуката, второго - шесть и так далее. Эта непосильная подать была придумана, с целью препятствовать «размножению бедных». Таксировка тут играла такую же роль, как нормировка в Богемии и Моравии. К этой же цели был направлен предбрачный полицейский экзамен жениха и невесты по катехизису Гомберга (§ 38), экзамен, терзавший еврейскую молодёжь в Галиции, Богемии и Моравии. Патриархальный галицийский еврей ещё менее чешского мог мириться с полицейской регламентацией заповеди «плодитесь и размножайтесь», и он, не задумываясь, перескакивал через полицейские заграждения. Подчинялось официальному брачному закону только меньшинство населения. Большинство же совершало браки по религиозному закону, без разрешения «окружного начальства». Такие тайные, непризнанные законом браки стали обычными, официальные же составляли исключение. В 1825 году, например, в Галиции было официально зарегистрировано 137 «законных» браков, а в 1830 году - 119, что составляло ничтожную часть браков среди трёхсоттысячного населения, где безбрачие считалось почти преступлением. Наперекор австрийскому правительству росло еврейское население Галиции, но росла и бедность, та чудовищная «галицийская бедность», которая имеет своё подобие только в наихудших местах российской «черты оседлости». Наиболее содействовали этому обеднению те стеснения свободы промыслов в городах и деревнях, которыми и центральное правительство, и польская городская и сельская власти парализовали экономическую деятельность галицийских евреев.

Податному и экономическому гнёту сопутствовал культурный. Жестокая австрийская цензура вторгалась даже в старую религиозную письменность. В Галиции запрещалось, например, печатать молитвенники и другие богослужебные книги в еврейском подлиннике без немецкого перевода, и это часто вынуждало к тайному печатанию книг или к контрабандному провозу их из России. Сохранились ещё пережитки средневековья - в запрещении ярко украшать синагоги, устраивать публичные процессии с факелами, или выходить на улицу во время христианских церковных процессий. Кое-где, среди тёмного польско-русинского населения Галиции, возникали ритуальные обвинения (в Тарновском округе в 1829 и в 1844 годах и в других местах), но обыкновенно следствие обнаруживало, что детоубийство совершено самими обвинителями, большей частью соблазнёнными матерями внебрачных детей. Несмотря на всю свою реакционность, тогдашнее австрийское правительство не поощряло гнусных ритуальных процессов, как особого вида юдофобской политики.

В особом уголке Галиции - Краковской вольной республике, созданной Венским конгрессом - 15 тысячное еврейское население испытывало неволю особого рода. Сенат маленькой олигархической республики коротко расправился с прежним автономным строем еврейских общин. По «статусу для устройства старозаконных» (1817), кагал был упразднён, и на его месте водворён казённый раввинат только для религиозных и бракоразводных функций. Хедеры закрывались, и еврейских детей обязывали учиться в польских школах. Вступление в брак дозволялось только молодым людям с солидным денежным обеспечением и польским или немецким образовательным цензом. Насильственно ассимилируя евреев для приобщения к гражданственности, краковское правительство сохранило, однако, многое из старого бесправия: гетто в предместье Кракова, Казимир, служило тесным приютом для многочисленного еврейского населения, из которого только единичные личности (крупные капиталисты или известные художники и учёные) могли селиться в самом городе. Даже торговля вне гетто была ограничена. От этого двойного гнёта - духовного и материального - евреи Краковской области не могли освободиться и после местного польского восстания 1846 года, когда «вольная республика» была упразднена: территория её вошла в состав австрийской Галиции, - и евреи приобщились к галицийскому бесправию. Но это уже было незадолго до мартовской революции, которая изменила судьбу евреев всей Австрийской монархии.