Домой

Самиздат

Индекс

 

 

 

Игорь Островский. Иллюстрированные химеры

 

 

Поскольку мой материал должен - если я правильно понимаю намерения редактора – следовать непосредственно за статьею Дмитрия Хмельницкого, то это обстоятельство избавляет меня от необходимости обстоятельного цитирования текста, на который я отвечаю.

Рецензируемая статья составлена в трудноопределяемом жанре как нечто среднее между полемикой на исторические темы и лирическим монологом. Вторую часть целесообразно было бы оставить в стороне: о симпатиях и антипатиях, в конце концов, не спорят. Ну, не нравится Д.Хмельницкому Советский Союз. До такой степени не нравится, что наблюдения «молодого немецкого архитектора» приобретают в его глазах статус истины в последней инстанции. Опубликованы, кстати, эти наблюдения были в 1933 г., то есть уже в нацистской Германии, в которой процесс приведения общества – и прессы и книгоиздательства одними из первых – к одному знаменателю завершился с феноменальной быстротой в течение считанных месяцев. Уже одна дата выхода брошюры Вольтерса должна была бы Д.Хмельницкого насторожить. Однако же не насторожила.

Ни для кого не секрет, что практически всякий человек охотно верит тому, во что ему хочется верить, и с неохотой – тому, во что не хочется. Это, пожалуй, общее правило, различия лишь в степенях и пропорциях. Д.Хмельницкий охотно верит, что «к 1932 году Сталин уже вылепил общество, готовое воспринимать реальность не собственными органами чувств, а через газеты - черным по белому. И придумал для него все необходимые мифы - черным по белому. Вождь был гениальным режиссером и психологом. Он дал одураченным до идиотизма людям самое главное - ощущение своей ценности, нужности и благородства. Сплоченное сталинскими мифами общество сумело пережить и самого вождя и его имидж и формальную смену государственной системы.»

Ну что же, если Д.Хмельницкому угодно считать своих дедов и родителей инфантильными идиотами и преступниками, то это его законное право. Мне же позвольте заявить – и полагаю, что очень многие в этом пункте со мною согласятся, - что предлагать и мне распространить это обобщение на моих предков, да и на себя самого, было бы совершенно бесперспективной затеей.

Прояснив подробности личного плана, перейдём к собственно истории. Вряд ли кого удивит, что упомянутые выше особенности мировосприятия определяют целиком и полностью и исторические взгляды Д.Хмельницкого. Это следует выделить особо: не изучение исторического материала привело к столь негативному взгляду на отечественную историю, а негативное отношение к отечественной истории привело к безоговорочному восприятию более чем сомнительных исторических концепций – по принципу «чем хуже, тем лучше». Чем более ужасным предстаёт СССР в той или иной концепции, тем охотнее верят в неё люди определённого склада.

Разумеется, не любить СССР это вполне законное право Д.Хмельницкого, как и любого другого индивидуума. Но нелюбовь нельзя делать основным критерием исторической истины. Эмоции эмоциями, факты фактами.

Д.Хмельницкий вполне верно констатирует, что миф о Великой Отечественной войне играет в сознании бывшего советского народа (во всяком случае, в сознании народов России, Белоруссии, отчасти Украины) одну из ключевых ролей. В данном случае речь идёт именно о мифе. Общественное сознание в принципе мифологично и иным быть не может. Миф тут это то «предание старины», на котором основывается представление о собственной идентичности. Мифологический уровень сознания лежит глубже идеологического.

Такого рода миф может совпадать с исторической правдой в диапазоне от 0 до 1, и на практике почти всегда представляет собою смесь правды и выдумки в той или иной пропорции. Признак мифологичности, однако, не несоответствие конкретного мифа историческим фактам, а эмоционально-мировоззренческая нагруженность. И «разрушетели мифов» атакуют не те или иные фактические неточности, которые, конечно же, имеются в изобилии, а именно мировоззренческую значимость мифа.

Со временем мифы стареют и разрушаются, но заменены они могут быть только мифами же. Д.Хмельницкий не первый и не последний, кто хотел бы разрушить тот или иной миф. Вопрос, однако, что придёт на смену? Какова, так сказать, позитивная программа?

Когда ставишь вопрос таким образом, то обычно ничего, кроме патетических формул о торжестве истины любой ценой, в ответ не получаешь. Но истину ли предлагают нам в данном случае господа Резун и Хмельницкий?

***

Д.Хмельницкий полагает, что «мы» должны быть благодарны г-ну Резуну «за важные исторические исследования, закрывшие гигантские белые пятна в советской истории». Проблема, однако, в том, что мы будем называть исследованием. Является ли исследованием нагромождение слухов, сплетен, препарированных цитат, произвольных допущений, необоснованных выводов и, наконец, прямой лжи? Увы, ничего другого в сочинениях г-на Резуна при сколько-нибудь внимательном чтении не обнаруживается. Мне и самому пришлось как-то внимательнейшим образом, с карандашом в руках, читать некоторые главы из сочинений г-на Резуна. Вывод был однозначен – у г-на Резуна нельзя принимать на веру ни единого слова. Это следует понимать буквально.

В сущности, г-н Резун весьма скверный фальсификатор. Он берёт, скорее, нахрапом. Тот «грандиозный комплекс доказательств Суворова», о котором говорит Д.Хмельницкий, не выдерживает даже поверхностной проверки. Под пристальным взглядом с доказательствами г-на Резуна происходит то же самое, что со снегом под лучами весеннего солнца, - они теряют «товарный вид», скукоживаются, от них, наконец, остаётся лишь мокрое место, а затем не остаётся уже и мокрого места. Факты оказываются по большей части вымышленными, выводы притянутыми за волосы, гипотезы лишёнными логики и здравого смысла.

Вспомним хоть, сколько красноречия (и всю 10-ю главу «Ледокола») потратил г-н Резун на вопрос, почему Сталин велел взорвать линию Сталина! Однако архивные документы, найденные Михаилом Свириным, показывают, что взрывать линию никто и не думал, напротив, весной 1941 г. она продолжала достраиваться (http://www.priozersk.ru/index_prn.shtml?/1/text/0014.shtml). Но и до того было хорошо известно и неоднократно упоминалось в литературе о роли, сыгранной укреплёнными районами на линии старой границы, например, при обороне Киева. Публиковались даже карты и схемы этих укрепрайонов в контексте боевых действий.

Г-н Резун, тем не менее, сумел обнаружить в не имевшем места взрыве линии Сталина какие-то доказательства советской агрессивности. Обратим внимание на логику его аргументации: линия Сталина была взорвана, чтобы не мешать разворачиванию Красной Армии вдоль новой границы, ибо укреплённые районы якобы оставляли для передвижений войск и военных перевозок лишь узкие проходы между собою. Однако, как могли бы укрепрайоны старой границы помешать работе транспорта? Они же не строились в виде Великой китайской стены, которую солдатам надо было бы преодолевать с помощью приставных лестниц, а представляли собою рассыпанную на местности систему отдельных огневых точек, огневых позиций и т.п., которая отнюдь не образовывала сплошной полосы и никоим образом не препятствовала движению войск по дорогам. А войска, естественно, двигались по дорогам, в первую очередь, по железным, а не по целине. Но даже если б по целине, укрепрайоны этому никак не могли быть препятствием. А если тот или иной отдельный дот мешал прокладке новой дороги, то зачем бы было взрывать всю систему укреплений?

Читатель может знать, что линию Сталина никто не взрывал, а может и не знать, тем более, что легенды насчёт взрыва действительно бытовали, но простой логический анализ идеи г-на Резуна о том, что взрыв линии Сталина доказывает агрессивные намерения СССР, тут же обнаруживает совершеннейшую абсурдность приведённой аргументации. Принять такой аргумент можно только при полном отказе от критического мышления.

Как уже сказано, проблеме с линией Сталина г-н Резун уделил целую главу. А всего в «Ледоколе» 33 главы. Таким образом, достаточно одной минуты спокойного размышления, чтобы аннулировать 3 процента представленной в этой книге аргументации.

Г-н Резун уделил много внимания и концентрации советских войск в западных районах СССР как доказательству подготавливаемого нападения. Однако анализ показывает, что приграничная группировка Красной Армии не располагала силами, достаточными для наступления. Вот отрывок из материала, любезно предоставленного мне Алексеем Исаевым:


« На участке от Перемышля до Припяти со стороны СССР непосредственно у границ находились, с севера на юг: 45 сд, 62 сд, 87 сд, 124 сд, 3 кд, 41 сд, 159 сд, 97 сд, 99 сд, 41 тд. Итого восемь стрелковых дивизий, одна танковая и одна кавалерийская.Со стороны немцев на том же самом участке утром 22 июня 1941 года располагались: 56 пд, 62 пд, 298 пд, 44 пд, 168 пд, 299 пд, 111 пд, 75 пд, 57 пд, 297 пд, 9 пд, 262 пд, 24 пд, 295 пд, 71 пд, 1 горная дивизия (1. Gebirgs-Division), 68 пд, 257 пд, 101 пд. В непосредственной близости к границе располагались 11, 13, 14 танковые. 25 моторизованная дивизии. Итого восемнадцать пехотных дивизий, одна горная пехотная дивизия, три танковых и одна моторизованная. Источником сведений является карта из «открытого источника», из первого тома воспоминаний К.С.Москаленко «На юго-западном направлении», уточненная по Germany and the Second World War, Volume IV, Maps, Deutsche verlagsanstalt, Stuttgart, 1983.
На направлении главного удара, в сокальском выступе, против 87 и 124 советских дивизий 5-й армии приходилсь шесть пехотных дивизий, это 298 пд, 44 пд, 168 пд, 299 пд, 111 пд, 75 пд, 57 пд. То есть выполнялось правило трехкратного превосходства на острие главного удара. Из восьми советских сд построить ударную группировку против 17 пехотных дивизий и одной легкопехотной нереально. Это если не обращать внимание на резервы немцев, например 100 пд за спиной правого фланга 68 пд. Выдвигавшиеся к границе корпуса, сформированные в Киевском Особом Военном округе находились в это время в сотне километров от тех, кто встретил Вермахт ранним утром 22.06.1941 г. 200 сд Людникова, к истории которой обращается В.Суворов, находилась в тот момент в районе р.Горынь и ничем не могла помочь сражающейся с немцами 87 сд Бланка. Если бы дивизия И.Людникова вместе со всем 31 стрелковым коорпусом выдвинулась бы к границе чуть раньше, то соотношение сил стоявших по разные стороны войск не было бы таким разгромным для РККА. Выдвигавшийся пешим порядком 31 ск был жизненно необходим для обороны. Объявлять его выдвижение однозначным признаком подготовки агрессии, как это делает В.Суворов, может только человек, ни разу внимательно не смотревший на карту взаимного расположения советских и немецких войск у границы.
Совсем удручающую картину мы увидим в полосе Западного Особого Военного Округа. Возьмем южный фас Белостокского выступа. Возьмем участок к северу от только что рассмотренного нами, от границы КОВО и ЗапОВО до железной дороги Варшава-Белосток. С советской стороны непосредственно у границы находились, с севера на юг: 86 сд, 113 сд, 49 сд, 6 сд, 42 сд (эти две были дислоцированы в Бресте), 75 сд, 22 тд. Итого шесть стрелковых и одна танковая дивизия. Со стороны немцев на том же участке, с севера на юг: 268 пд, 263 пд, 137 пд, 292 пд, 252 пд, 134 пд, 131 пд, 167 пд, 31 пд, 45 пд, 34 пд, 1 кд, 267 пд, 255 пд. Непосредствено за спиной этих войск стоят 17 пд и 78 пд, 268 охранная дивизия. Итого 13 пехотных и одна кавалерийская дивизиии в первой линии. Плюс к этому числу у немцев в первой линии были 17, 18, 3 и 4 танковые дивизии. На направлении главного удара, в районе Бреста и окрестностей, у немцев против советских трех дивизий (6 сд, 42 сд, 22 танковая дивизия 14-го мехкорпуса) находилось восемь дивизий: 167 пд, 17 пд, 18 тд, 31 пд, 45 пд, 34 пд, 3 тд, 4 тд. Учитывая, что 22 тд имела всего одил полк пехотинцев, соотношение сил все то же классическое троекратное преимущество. Южнее Бреста , против 75 сд соотношение такое же: 1 кав.дивизия, 267 пд и 255 пд. Данные взяты из изданий по ВОВ, в которых приводятся карты обстановки на границе. Это, например К.С.Москаленко "На юго-Западном направлении", 1-й том, Л.М.Сандалов "На московском направлении", "1941 год - уроки и выводы", "Краснознаменный Киевский" и т. д.
Вышеприведенные расчёты суть простой пересказ обстановки, изображенной на карте.
Если нужны плотности в км на дивизию, то они приводятся у В.А.Анфилова "Бессмертный подвиг". На 720 километров границы в полосе Прибалтийского особого военного округа приходилось две армии, 8-я и 11-я с плотностью войск 48 км на дивизию. В Западном особом военном округе дела были чуть лучше. Полоса обороны 3-й армии достигала 120 км, 10-й - 200 и 4-й -150. В округе в среднем на дивизию приходилось 36 км, в 3-й армии - 40, 10-й - более 33, в 4-й - 37,5 км. Примерно то же самое наблюдалось в Киевском Особом военном округе. На пять стрелковых дивизий 5-й армии приходилась полоса границы шириной 170 км. 6-я армия занимала тремя стрелковыми дивизиями полосу 140 км, 26-я армия тоже три стрелковых дивизии на 130 км, 490 километров на южном фасе львовского выступа занимали 6 стрелковых дивизий 12-й армии. То есть тоже свыше 30 км на дивизию. На границе с Румынией, с плотностями еще хуже. На 650 км фронта 9-й армии имелось 7 стрелковых, две кавалерийских дивизии. В резерве округа на этом направлении находилось три стрелковые дивизии и два мехкорпуса. При любых расчетах это означало плотность свыше 50 км на дивизию

Излишне говорить, что с такими плотностями не только нельзя было наступать, но невозможно было и обеспечить устойчивую оборону.


Примерами такого рода можно было заполнить том приличных размеров, но в данном случае это было бы неуместно. Всякий желающий может самостоятельно ознакомиться в Сети со значительной частью накопленного, конечно, весьма неравноценного материала, например, по следующим адресам:

http://www.militarism.ru/suvorov/index.htm

http://www.battlefield.ru/shame/rezun/rezun_r.html

http://armor.kiev.ua/Tanks/WWII/rizun/ledokol.html

Я не могу не остановиться на следующем моменте: не без известных оснований Д.Хмельницкий отмечает: «В нападках на Суворова есть психологически странные моменты. Его недоброжелатели воспринимают к качестве главного оскорбления (и главной идеи книги) тезис о предполагаемом нападении Сталина на Гитлера в июле 1941 года. Все усилия противников Суворова направлены на то, чтобы доказать - нет, не хотели, не готовы были, а если и хотели, то не раньше 1942-го. Казалось бы, чего плохого в превентивном нападении на Германию?».

Тут я должен присоединиться к Д.Хмельницкому, в идее превентивного удара против гитлеровской Германии действительно нет ничего плохого. Нападение Германии на СССР было предрешено, поэтому превентивный удар был бы законным средством необходимой обороны. Я иду даже дальше и считаю, что если бы гитлеровское руководство и не планировало в 1941 г. вторжения в СССР, то и тогда советский первый удар был бы вполне оправдан. Нацизм как абсолютное зло должен был быть уничтожен любой ценой. Так что, имелись планы советского превентивного удара или не имелись, это чисто техническая проблема, не имеющая морального измерения.

Но ведь версия г-на Резуна – зачем же кривить душой? – отнюдь не сводится в гипотезе о советском превентивном ударе 6 июля 1941 г. Она включает в себя гораздо больше: войну СССР против всего остального мира, сознательный привод к власти в Германии Гитлера, провоцирование Второй мировой войны, наконец, концепцию гитлеровской Германии как спасительницы европейской цивилизации. И весьма близко к этому понимает версию г-на Резуна и Д.Хмельницкий, как явствует из его высказываний. И именно это и вызывает его живейшие симпатии.

Но симпатии, как уже говорилось, дело совершенно приватное. Как быть с фактами? Касаться фактов Д.Хмельницкий не торопится, что, впрочем, вполне гармонирует с общим характером его статьи. И всё же какие-то намёки на аргументацию порою проскальзывают, например, в пассажах, посвящённых Георгию Владимову. Д.Хмельницкий полагает, что Г.Владимов не прав, утверждая, что армия, готовая к наступлению, не может оказаться беспомощной в обороне. «Суворов едва ли не целую книгу посвятил объяснениям и доказательствам того, почему Сталин не мог одновременно готовить оборону и нападение.», - парирует аргументы Г.Владимова Д.Хмельницкий.

Проблема, однако, в том, что готовить оборону и нападение одновременно это самое естественное дело: и для того и для другого служит одна та же армия. Бывают армии, способные обороняться, но неспособные наступать, но армий, способных наступать, но неспособных обороняться, не бывает. Г-н Резун предложил вниманию читателя ложную альтернативу: тут нет никакого или-или. Всякие боевые действия состоят из чередования наступательных и оборонительных действий и никакой непроходимой пропасти между ними не существует - разве что в фантазии г-на Резуна и тех, кто ему верит.

Столь же безосновательна критика тезиса о возможности использование воздушно-десантных войск в ходе стратегической обороны. Примеры такого рода легко находятся в истории Второй мировой войны, например высадка 4 воздушно-десантного корпуса в январе-феврале 1942 г. в районе Вязьмы. Но дело даже не в этом, а в том, что весь шум, поднятый вокруг пяти советских воздушно-десантных корпусов, несколько напоминает бурю в стакане воды. Дело в том, что штатная численность советского воздушно-десантного корпуса составляла 8020 человек. Таким образом, во всех корпусах, взятых вместе, было всего лишь около сорока тысяч десантников, что, согласитесь, несколько маловато не только для захвата Европы, но даже и одной Германии. Не говоря уж о том, что на лето 1941 г. не было в наличии ни достаточных средств десантирования, ни даже достаточного количества парашютов для этих сил. Формирование воздушно-десантных корпусов продолжилось и после начала войны, когда её характер выявился уже в достаточной степени. Г-н Резун находит для этого довольно таки смешное объяснение: в суматохе первых месяцев войны довоенный приказ об их формировании якобы забыли отменить. Заметим, кстати, что донесения военной разведки весною 1941 г. содержат сообщения о создании в составе вермахта и люфтваффе нескольких дивизий парашютистов. И это само по себе было в глазах советского командования вполне достаточной причиной для симметричного ответа (http://www.geocities.com/suvcomments/ib/ib12.htm).

Никак не поддерживают версию г-на Резуна и известные «Соображения по плану стратегического развёртывания...», написанные рукою Василевского и датированные маем 1941 г. Рукописный текст «Соображений» испещрён многочисленными поправками и дополнениями, никем не подписан и выглядит, скорее, как черновой набросок. Имеющиеся насчёт «Соображений» версии сводятся к трём основным вариантам: этот документ был подготовлен в генштабе по собственной инициативе и остался на уровне черновика; план был доложен Сталину и в резкой форме отвергут им; план был принят к исполнению. Однако в последнем варианте должны были бы быть обнаружены и какие-то следы его исполнения: директивы, спущенные округам, планы развёртывания самих округов и т.п. Но такого полноценного документального подтверждения пока не имеется. Да и передвижения войск в последние недели перед войной плохо сообразуются с наметками, изложенными в «Соображениях».

Но всё это сугубо второстепенно. «Соображения» говорят об упреждении вероятного противника в развёртывании, которое, как достоверно известно, шло полным ходом с ясным и конкретным планом нападения на СССР. Поэтому превентивный характер «Соображений» не вызывает никаких сомнений, а сама его подготовка свидетельствует лишь о добросовестном выполнении генштабом своей обязанности иметь наготове планы действий на все вероятные случаи.

Однако мелкие и крупные отклонения от истины, которые позволяет себе столь щедро г-н Резун, логическая несостоятельность его аргументации блекнет в стравнении с главным. В формулировке Д.Хмельницкого, «....главное содержание книг Суворова - цельный и логичный анализ всей сталинской политики тридцатых годов, смысл которой - подготовка и развязывание второй мировой войны.» Или: « Главный тезис Суворова - Сталин пятнадцать лет готовил начало второй мировой войны.»

Тут мы сталкиваемся с тем, что далеко выходит за рамки фактологии, анализа документов, отбора и интерпретации информации и прочего, чем обычно заняты историки.

Тут мы имеем дело с недоразумением мировоззренческого масштаба. Суть идеи можно было бы выразить так: г-н Резун представляет себе международную политику в виде шахматной партии, в которой цена выигрыша – власть над миром. Это могло бы послужить захватывающим сюжетом, скажем, для фильма вроде «Властелин колец» , поскольку для серии о Джеймсе Бонде это слишком направдоподобно. Конспирологические фантазии на тему всемирного заговора уже не первое столетие пользуются успехом у людей определённого склада. (Тут уместно также вспомнить довольно таки популярный жанр мистического триллера – о Люцифере, пытающимся завладеть миром; любопытно было бы произвести сопоставление текстов г-на Резуна с романами из этой серии – мода на них началась где-то в 60-х, так что они вполне могут оказаться источниками его вдохновения.)

Конструируются такие концепции простейшим образом: всякое историческое изменение рассматривается не как результат развития, взаимодействия и противоборства общественных сил, стран или народов, а как итог реализации таинственного плана закулисных сил. И уж конечно, речь в такой фантазии должны идти не менее, чем о власти над миром – иначе получится не так захватывающе и романтично.

Вот поэтому, как уверяет г-н Резун, Сталин ещё в 1927 г. начал покровительствовать нацистам, выпестовал их и привёл к власти, помог вооружиться и натравил на Европу. Нетрудно видеть, что всё это взято прямо из романов соответствующего жанра и к реальной истории отношения иметь в принципе не может. Разумеется, и заговоры и закулисные интриги в реальной политике были, есть и будут, но в качестве, скорее, сносок на страницах истории, а не основного текста.

Д.Хмельницкий ставит вопрос об альтернативе упомянутой выше резуновской концепции советской внешней политики. Как будто это действительно представляет собою проблему! Советский Союз в этом плане мало отличался от остальных крупных держав, которые действовали примерно таким же образом, с поправкой на местные условия.

***

Обратимся теперь к документу, «равнозначному плану Барбаросса». Говоря словами самого Д.Хмельницкого: «Это стенограмма речи Сталина на заседании Политбюро и руководства Коминтерна 19 августа 1939 года, за четыре дня до подписания пакта Молотов-Риббентроп. ... Текст известен по французской копии, сделанной, вероятно, кем-то из Коминтерна. Оригинал по-прежнему засекречен, но пока никто не попытался объявить текст фальшивкой.»

Тут Д.Хмельницкий крупно ошибается: этот текст уже был неоднократно объявлен фальшивкой. И в первый раз самим Сталиным на страницах «Правды» 30 ноября 1939 г. В 1958 г. это сделал немецкий историк Э.Йеккель, подробно изучивший историю документа. В 2004 г. – московский историк С.Случ в статье «Речь Сталина, которой не было» («Отечественная история», 1/2004 ), на которую я опираюсь в ходе дальнейшего изложения.

Вся история с публикацией этой «стенограммы» французским агентством „Havas“ (с 1944 г. Агентство Франс Пресс) 28 ноября 1939 г. излагается в 6-й главе «Ледокола». Разумеется, у г-на Резуна нет ни малейших сомнений в подлинности текста, но аргументация его сводится лишь к двум весьма сомнительным доводам:

Сталин опровёрг публично сообщение „Havas“ (в „Правде“ за 30 ноября), то есть, стал оправдываться, а следовательно виноват (это звучит как шутка, но именно такова аргументация г-на Резуна);

содержание речи совпадает с теми представлениями о советской внешней политике, которые разделяет и сам г-н Резун

Строго говоря, в «стенограмме» нет ничего, чего нельзя было бы вычитать в газетных комментариях осени 1939 г. В ней хорошо «предсказаны» события между предполагаемой датой заседания Политбюро и датою публикации текста «стенограммы», но это, согласитесь нетрудно, если фабриковать текст также в конце ноября. Как пишет С.Случ, «к числу «первоисточников» текста «речи Сталина» можно отнести, например, статью в «Эпок» от 2.11.1939, в которой, в частности, говорилось: «Советско-германский договор от 23 августа имеет целью завлечь Гитлера в ловушку... Хозяин Кремля... также желает, чтобы война была длительной, ибо, чем дольше война будет продолжаться, тем больше противники ослабеют. Когда наступит окончание войны» победившие демократические державы окажутся не менее истощенными, чем Германия, тогда для Сталина настанет момент действий».

Кстати, женевский корреспондент агентства „Havas“ А.Рюффен, утверждавший позже, что это он раздобыл текст речи Сталина (что вполне согласуется с первоначальной информацией агентства, указывавшей, что текст получен из Москвы через Женеву), рассказывал, что текст записан им со слов некоего высокопоставленного лица. Таким образом, даже по версии А.Рюффена, о настоящей стенограмме не может быть и речи.

В пользу подлинности текста нет никаких аргументов. Против подлинности говорит многое – и наличие в «речи» Сталина латинизмов, чего за ним никогда не наблюдалось; и тот факт, что стенограммы речей на заседаниях Политбюро велись лишь в редчайших случаях; и то, что заседания Политбюро 19 августа вообще не было – было лишь мелкое решение Политбюро, датированное 19 августа, но, как хорошо известно, к этому времени формальные заседания Политбюро были уже большой редкостью и вопросы решались, как правило, методом опроса руководящей «пятёрки» (Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Микоян), либо на совещаниях в узком кругу в кабинете Сталина, и лишь задним числом оформлялись как решения Политбюро (в 1939 г. состоялось всего два официально оформленных заседания Политбюро – 29 января и 17 декабря, а решений от его имени было принято 2855). В книге записей посетителей в секретариате Сталина под 19 августа не значится ни один из деятелей Коминтерна (в списке посетителей за этот день: Молотов, Микоян, секретарь Президиума ВС СССР А.Горкин, будущий полпред в Германии А.Шкварцев) . Впрочем, даже в преамбуле к публикации „Havas“ говорилось, что ни один из иностранных коммунистов, включая Димитрова, не был приглашён. Членами «русской секции» Коминтерна были, помимо самого Сталина, Жданов и Мануильский – ни тот ни другой не были у Сталина 19 августа.

Наконец, встаёт вопрос о путях утечки информации. Если Сталин и произносил эту речь, то в присутствии всего нескольких человек, так что круг подозреваемых должен был быть весьма узок. И насколько мы знаем Сталина, проигнорировать столь очевидный случай нелояльности он не мог. Головы должны были бы катиться, однако же не покатились. Следовательно, и утечки сверхсекретной информации, скорее всего, не было. Правда, чтобы обойти это препятствие, историк В.Дорошенко додумался до идеи, что утечку информации организовал сам Сталин. Надо полагать, из чистого коварства. Какими-либо доказательствами В.Дорошенко, конечно, не располагает.

Всё вышесказанное было известно и до публикации Т.Бушуевой. Что внесла нового в этот вопрос указанная публикация? Ответ – ровным счётом ничего.

Она могла бы разрешить спор о подлинности «стенограммы» - а Д.Хмельницкий имеет в виду, что спор разрешён, и именно в пользу тезиса о подлинности, - если бы Т.Бушуева представила независимый текст, текст из другого источника. Совпадение архивного документа с текстом, опубликованным в 1939 г. „Havas“, было бы сильным аргументом в пользу подлинности «стенограммы». Но то, что представила Т.Бушуева это вариант (подредактированный ею в нужном духе!) всё той же французской публикации, генетически с ней, несомненно, связанный: текст найден в трофейном отделе бывшего Особого архива в Москве, где находятся, само собой, трофейные же документы, в фонде 2-го бюро (разведка и контрразведка) французского генштаба; текст на французском языке и сопровождён пометками на официальном бланке Государственного секретариата по военным делам правительства Виши касательно использования его в пропаганде против французской компартии. Таким образом, очевидно, что документ, вопреки мнению Д.Хмельницкого, возник не в недрах Коминтерна, и не в секретариате Сталина, и вообще не на территории СССР, а на французской почве. Об этом же свидетельствует и то явно непомерное место, которое занимает в «речи» Сталина французская тематика. В числе других французских документов, захваченных немцами и вывезенных в Германию, попал он в конце концов в руки Красной Армии и затем уж в трофейный фонд Особого архива. Во всей этой истории есть лишь одна неясность – как могла Т.Бушуева, державшая эти бумаги в руках, выдавать их за коминтерновский документ?

Вывод в данном случае может быть только один: никаких доказательств связи между Сталиным и «стенограммой» его речи 19 августа 1939 г. по-прежнему не существует.

При всё при том я не стану утверждать, что мысли, сходные тем, что изложены в «стенограмме», никогда не посещали голову Сталина. Напротив, политика третьего радующегося (tertius gaudens) для Сталина в создавшейся обстановке была в высшей степени естественна. Сам этот принцип столь же древен, как и политика вообще. Сталин был бы плохим политиком, если бы не попытался воспользоваться обстановкой. Практически любой другой сделал бы на его месте то же самое. Но воспользоваться ситуацией и создать её – это далеко не одно и то же.

***

Пик популярности г-на Резуна, судя по всему, уже позади. Он явно исписался и каждое новое его творение вызывает всё меньше внимания. За истёкшие несколько лет была проделана значительная работа по анализу той «горы доказательств», которую представил г-н Резун в подтверждение своим странным теориям. Анализу подверглись сообщаемые г-ном Резуном технические подробности, логика его рассуждений, манера обработки цитат, обоснованность суждений и т.д. Выводы оказались вполне однозначны. Книги г-на Резуна ни по форме, ни по содержанию не отвечают критериям научности.

По своей идеологической направленности они лежат в русле так называемого исторического ревизионизма, представленного околонаучными публикациями в самой Германии, США и других странах. У ревизионистов могут быть разные суждения относительно главных виновников Второй мировой войны – для одного это Ф.Рузвельт и У.Черчилль (см., например, David L. Hoggan. 1939-1945: „Germany must perish“), для другого – лорд Галифакс, британский министр иностранных дел (Max Kluever. War es Hitler’s Krieg?), а для г-на Резуна – Сталин. Но общим для всех них является одно – вина Германии и её нацистского руководства если и имеется, то самая минимальная. Это удивительное совпадение мнений, как я полагаю, в комментариях не нуждается.

Но конечно, г-на Резуна никак не назовёшь бойцом идеологического фронта. Он, прежде всего коммерческий писатель и, почуствовав изменение конъюнктуры, беспроблемно переключился на апологетику Сталина. Нет сомнений, что в случае необходимости сможет переключиться и ещё раз. Позволю себе в заключение одно сравнение: г-н Резун в публицистике эквивалентен г-ну Жириновскому в политике. Оба показали, что, апеллируя к глупости можно зачастую достичь большего, чем апеллируя к разуму.

24.02.2004

 

 

Домой

Самиздат

Индекс