Лев Поляков. История антисемитизма.
Эпоха Веры.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ЕВРЕИ РИМА
История евреев Ватикана, т. е. по сути дела история еврейской общины Рима, замечательна во многих отношениях.
На протяжении столетий папство старалось заставить христианских правителей соблюдать учение отцов церкви относительно евреев. Это учение включало две основные части; одну из них составляло требование об обязательном сохранении остатков иудаизма, а другую — не менее обязательное унижение евреев. Множество раз правящие понтифики энергично выступали против избиений и преследований евреев, но столь же постоянными были их предостережения относительно евреев и их влияния, адресованные всему христианскому миру, предостережения, из которых бесчисленные христианские сердца извлекали кровавые выводы. В целом, роль папства можно сравнить со стабилизатором, враждебным по отношению к евреям, когда их положение было таким же, или даже лучшим, чем у христиан (например, в эпоху расцвета средневековья, а также в XIX веке, когда позиция Ватикана была более сдержанной), но покровительственным в тех случаях, когда их положение ухудшалось сверх всякой меры и становилось поистине невыносимым (например, в конце средних веков или во время гитлеризма).
В границах своей
мирской власти, т. е. в Церковном государстве, на всем протяжении средних веков папство
очень мало заботилось о том, чтобы претворять в жизнь свои собственные постановления, к большому
счастью для своих евреев. Но начиная с эпохи контр-реформации, оно стало принимать
свои декреты всерьез и учредило на подвластных ему землях своего рода образцовую
модель еврейского
существования. Рим был единственным крупным городом Европы, откуда евреев никогда не
изгоняли, он оставался для них оазисом мира и спокойствия, но с этого времени — ценой
беспрецедентного
унижения. Мы можем усмотреть здесь функцию регулирования, за которой проступает
цель обеспечить некоторый статус-кво. В этом смысле положение евреев Ватикана
является исключительным, но большой интерес представляют и другие аспекты.
Влияние папства на участь евреев было тесно связано с мечтой создать на земле совершенный христианский город, в котором они могли бы оказаться в положении sub ecclesia (под властью церкви), несмотря на свой статус extra ecclesiam (внецерковный статус). Несмотря на то, что подобный проект никогда не был осуществлен, он имел многочисленные последствия разного рода, прежде всего повлияв, хотя бы благодаря географической близости, на положение евреев в других итальянских государствах, даже если оно сильно отличалось от положения римских евреев. В результате, положение итальянских евреев в целом составляло для Европы совершенно особый случай. В средние века их история не была «Долиной слез»; в новое время Италия не знала «еврейского вопроса» — там были верующие иудеи, гармонично интегрированные в среду своих соотечественников. В наши дни, как в Риме, так и в других местах, для человека с улицы в самом крайнем случае еврей — это симпатичный чудак, который еще ожидает прихода Мессии.
В рамках настоящего
исследования не может быть поставлена задача подробного анализа тех факторов,
которые способствовали подобному исключительному и счастливому развитию
ситуации, составляющей яркий контраст испанской трагедии. Если действия Святого Престола и
способствовали подобной эволюции, у нас нет уверенности в том, что папы всегда
стремились именно к этому. При чтении последующих страниц важно иметь в виду игру
взаимовлияний
между положением папских евреев и ситуацией в многочисленных итальянских
княжествах и республиках.
* * *
Не известно, когда именно первые евреи обосновались в Риме, но это произошло задолго до христианской эры, что позволило римским евреям, а вслед за ними и старым итальянским авторам, утверждать, что они не имели никакого отношения к распятию. В соответствии с одной талмудической традицией мессия должен родиться и вырасти в Риме; по другой, весьма распространенной, Римская империя представляла собой четвертое царство, предсказанное Даниилом, которое «будет пожирать всю землю, попирать и сокрушать ее». Во многих других местах Талмуда отражено то воздействие, которое Вечный город оказывал на раввинов древности. В дальнейшем, в лоне еврейской общины Рима возникли иные легенды, безыскусные и иногда проникнутые любовью. В одной из них рассказывалась история Элханана-Андрея, еврейского мальчика, похищенного у его родителей, который взошел на трон святого Петра, продолжая оставаться правоверным иудеем. Другая легенда приписывала эту роль заложника самому апостолу Петру, который якобы притворился христианином и проник в самое сердце церкви, чтобы оттуда заботиться о спасении евреев. Эта роль высших архи-марранов, приписываемая папам, отражает за наивностью народной фантазии ту искреннюю надежду, которую гетто питало по отношению к своим сюзеренам — римским епископам, а кроме того, возможно, и тайное взаимопонимание, скрытый намек взаимной признательности между иудаизмом и римскими понтификами (На иврите папа традиционно обозначается с помощью вокабулы Афитор, происхождение которой неясно, и которая послужила поводом для ученых дискуссий. Этимология: Ави (или Аби) — Шор (отец Петр, или священник Петр), предложенная раввином Берлинером, специалистом по истории римских евреев, представляется вполне вероятной.).
Очень мало известно о злоключениях еврейской общины Рима при первых христианских императорах, в эпоху, когда учение отцов церкви проникает в кодексы Феодосия и Юстиниана. В конце VI века папа Григорий Великий, который хотел обратить евреев без применения насильственных мер, постановил, что ничто не должно изыматься из тех прав, которые предоставило евреям христианское законодательство, но и ничто не должно быть к этому добавлено. Эта формула «Sicut Judeis...» («подобно иудею...») стала золотым правилом папства в этой области. Восходя на трон святого Петра, большинство пап эпохи средних веков воспроизводили эту формулу слово в слово, сопровождая ее комментариями, смысл которых сводился к необходимости уважать иудейскую религию и защищать жизнь евреев. Другие буллы о защите евреев издавались в особых обстоятельствах, таких как эксцессы крестоносцев или обвинения в ритуальных убийствах. В Рим прибывали делегации евреев, чтобы добиться этого покровительства. Разумеется, они привозили с собой дары; но этот важный аргумент отнюдь не имел решающего значения.
Однако еще более распространенными были папские анафемы, направленные против евреев, предостережения против их влияния и хитростей, стремление воздвигнуть барьер между христианами и евреями во имя вечного рабства отвергнутого народа.
На первый взгляд может показаться странным, что вне зависимости от того, были ли отдельные буллы направлены в пользу евреев или же против них, они опирались практически на одни и те же соображения.
Возьмем для примера XIII век, когда влияние папства достигло своего апогея.
Публикуя буллу покровительства «Sicut Judeis», папа Иннокентий III предпослал ей следующую преамбулу: «Хотя неверность евреев
заслуживает бесконечного осуждения, тем не менее, верные христиане не
должны их преследовать слишком сильно. Ибо в Псалмах сказано: «Не убивай их, чтобы мой
народ не забыл этого». Иначе говоря, не следует полностью уничтожать евреев,
чтобы христианам не угрожала опасность забыть Закон, который неумные (эти евреи)
хранят в своих мудрых книгах...»
Несколько лет спустя, обращаясь к графу де Неверу, Иннокентий III выступил с яростными обвинениями еврейских суеверий и еврейского ростовщичества, а также против тех выгод, которые извлекали из него бароны, против обычая покупать у евреев вино и использовать его в ходе христианской литургии. Вот начало этой речи:
«Бог сделал Каина скитальцем и беженцем на земле, но Он наложил на него свою печать в виде дрожания его головы, чтобы его не убили. Так же и евреи, против которых вопиет кровь Христа, хотя они и не должны быть уничтожены, чтобы христианский народ не забыл Закон Божий, но они должны скитаться по земле до тех пор, пока их сердца не наполнятся стылом, чтобы они искали имя Господа нашего Иисуса Христа. Поэтому хулители христианства не должны получать поддержку христианских государей в деле угнетения рабов Господа».
Некоторые другие тексты, относящиеся к евреям, содержат интересные нюансы: часть из них даже позволяет трактовать иудаизм как своеобразное, сбившееся с пути истинного полу-христианство. Вот как Гонорий III, непосредственный преемник Иннокентия III, объяснял покровительство, которое он оказывал Исааку Бенвенисте, фавориту короля Арагона:
«Хотя неверность евреев, приговоренных к вечному рабству в результате их злобного крика, которым они навлекли на собственные головы и на головы своих детей кровь Христа, сделала их недостойными милости апостольского трона... мы уступаем мольбам возлюбленного сына во Христе, славного короля Иакова Арагонского, ибо нам известно, что вы (Исаак Бенвенисте) соблюдаете Закон Моисея, никому не желаете зла, и что вы по причине этой набожности ищите нашей поддержки и защиты...»
Подобные акценты звучали еще более отчетливо в проповеди, которую в 1233 году Григорий IX направил всем французским епископам:
«Хотя еврейская неверность должна быть осуждена, их отношения с христианами полезны и даже необходимы, ибо они носят образ нашего Спасителя и были созданы Творцом рода человеческого. Господу не угодно, чтобы они были уничтожены его созданиями, как бы ни было ужасно их нынешнее положение; их отцы были друзьями Бога, и их потомки будут спасены...»
Но подобное участие не должно заставить забыть важную функцию евреев, состоявшую в том, чтобы символизировать падение и бесчестие. Случается, что о них заходит речь в связи с вопросом, к которому они не имеют никакого отношения. Так, в 1234 году возник конфликт между орденом цистерцианцев и немецкими епископами. Жалуясь на преследования, монахи обратились за помощью к папе Григорию IX, который встал на их сторону, заключив, что цистерцианцы «оказались в худшем положении, чем евреи, которые за свою вину были приговорены к вечному рабству, и которых мы принимаем у себя исключительно из жалости и христианского милосердия».
Вполне вероятно, что одна из причин привилегированного положения римских евреев в средние века заключалась в их роли естественных посредников между папским двором и зарубежными еврейскими общинами. Эта роль должна была приносить определенную выгоду. В XI-XП веках были евреи, занимавшие важные должности в папской курии, помимо этого, врач-еврей папы или его финансовый советник представляли собой традиционные фигуры римской жизни. Вениамин из Туделы, посетивший Рим в 1160 году, обнаружил там «двести еврейских семей, которые пользуются уважением и никому не платят налогов. Многие из них находятся на службе у папы Александра, великого епископа, являющегося главой христианской церкви. Римских евреев возглавляют знаменитые мудрецы — раби Даниэль и раби Иехиэль, занимающие должности при папском дворе. Второй из них — это молодой человек, приветливый и осторожный, который вхож к папе и является управляющим его домом и состоянием».
Подобно его собрату при дворе королей Испании, еврейский министр или советник папы был, разумеется, гораздо надежнее, чем министр-христианин, поскольку в эти смутные времена он не был связан ни с одной римской фракцией или влиятельным семейством. Говоря о мирном процветании римских евреев, следует также иметь в виду относительно благополучное положение евреев в Италии в целом. Римских евреев обязали носить отличительный круглый знак лишь в конце XIII века, но в следующем столетии этим часто пренебрегали. Обычно от этого освобождались папские врачи и другие видные еврейские деятели. В Комтат-Венессене (область на реке Роне во Франции, принадлежавшая римским папам с 1274 по 1791 год. — Прим. ред.) евреи пользовались в отношении этого позорного знака еще большей свободой (Согласно посланию папы от 1494 года в Комтат-Венессене мужчины должны были носить едва заметный кружок из белых ниток; что касается женщин, то статуты города Авиньона предписывали ношении колец в ушах замужним женщинам.).
Известно, что эта папская территория была единственной французской провинцией, откуда никогда не изгоняли евреев. Обратим также внимание на книгу жалоб, составленную в 1532 году депутатами этой провинции и озаглавленную «Привилегии, дарованные евреям папами к ненависти христиан». В 1510 году во время конфликта с папой Юлием II губернатор Прованса подверг репрессиям евреев и духовенство, но не тронул всех остальных жителей Авиньона.
Поскольку правовое положение евреев входило в число вопросов, непосредственно относящихся к религии, папы могли себе позволить на подвластных землях такие вольности, которые они запрещали всем остальным государям. Без сомнения, остальное довершали еврейские деньги. В этой связи важно отметить, что евреи Рима, как и других итальянских государств, стали специализироваться на ростовщичестве лишь в XIV веке, т. е. значительно позже, чем в остальной Европе, и в совершенно иных условиях: еврейские кредитные конторы были изначально муниципальными учреждениями, действовавшими по всей Италии на основании законной лицензии, выданной в надлежащей форме папской канцелярией. Это положение вещей, о котором мы уже кратко упоминали, говоря о еврейском ростовщичестве, заслуживает более подробного обсуждения.
Без сомнения не было другой догмы, которая на протяжении столетий вызывала бы больше дискуссий и конфликтов, чем каноническое запрещение ссужать деньги под проценты. Это запрещение основывалось на многих пассажах из Ветхого и Нового Завета, особенно на фразе из Нагорной проповеди: «Просящему у тебя дай», к чему также добавляли максиму Аристотеля: «Деньги не порождают деньги». Строки из Второзакония: «Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост» (XXIII, 20) позволяли богословам обеих религий оправдывать одалживание евреями денег под проценты христианам и наоборот без нарушения принципов морали. Но по этому поводу отнюдь не было единодушия. Среди бесчисленных участников дискуссий, посвященных этой проблеме, было немало христианских богословов и раввинов, возражавших против этого компромисса по разным, часто взаимоисключающим причинам. Так, для некоторых схоластов ростовщик-еврей являлся нарушителем Закона Моисея, т. е. иудейским еретиком, и должен был подвергнуться каре в этом качестве. Для других, христианин, взявший деньги у еврея, автоматически освобождался от обязанности возвращать долг, поскольку он заключил контракт с врагом христианской веры: «Fides non servanda est ei qui frangit fidem» («Вера не должна служить тем, кто ее нарушает»).
Со своей стороны, некоторые раввины, противники ростовщичества, опираясь на отрывок в Талмуде (Бава Мециа, 70 б), заявляли, что не следует давать деньги в рост, чтобы не опускаться до обычаев гоев.
По общему правилу, еврейское ростовщичество в худшем случае являлось приспособлением к насущным требованиям реальной жизни, которые особенно рано сформировались именно в Италии, колыбели средневековой экономической жизни. В отличие от типичной ситуации в странах по другую сторону Альп, евреи никогда не играли заметной роли в итальянской коммерции. Пионеры этой коммерции, крупные торговцы городов Северной Италии, занимались также и ростовщичеством, пренебрегая церковными проклятиями или обходя их с помощью всевозможных технических ухищрений. Известно, что под именем «ломбардцев» или «каорсинцев» они очень рано распространились по всей Европе. В самой Италии евреи никогда не были в состоянии составить им конкуренцию и вплоть до начала XIV века замыкались в мире ремесла и мелкой торговли. Так что, когда Фома Аквинский писал о «еврейском ростовщичестве», то он приводил Италию, как пример страны, где евреи работают своими руками. Данте, описывавший в «Божественной комедии» ростовщиков, терпевших муки в седьмом круге ада, вызывал в памяти имена крупных флорентийских семейств своего времени, но не упоминал евреев. Подобные литературные примеры легко умножить. Наиболее достоверные из них относятся к христианскому ростовщичеству в Италии эпохи XIV века. Так, в одной новелле Франко Сакетти священник, желая привлечь побольше народу на свою проповедь, объявил, что он изложит доказательства того, что ростовщичество не является грехом.
Само собой разумеется, что если бы запрет на ссуды под проценты соблюдался буквально, то это сделало бы невозможным любой кредит и, следовательно, любую торговлю в сколько-нибудь значительных размерах. В результате, церковь, которая не могла встать на пути у экономического развития, предпочла найти с этими тенденциями точки соприкосновения. Богословы стали вносить уточнения в свои доктрины, начали допускать исключения во все возраставшем количестве и, наконец, признали полезность коммерции. В результате произошла дифференциация: за исключением открытого, патентованного ростовщичества все виды коммерческой и финансовой деятельности приобрели печать полной респектабельности. Там, где отцы семейств, особенно в Италии, разбогатели благодаря ростовщичеству и основали крупные финансовые династии (именно их Данте приговорил к вечному адскому огню), сыновья оставили этот вид деятельности и занялись законной и почтенной коммерцией. Другие, не достигшие подобных высот, предпочитали следовать их примеру.
Но в средневековой экономике, как и в любой «слаборазвитой» экономике, ощущается сильная нехватка как средств производства, так и наличных денег. В этих условиях займы и ссуды становятся необходимыми (или считаются таковыми, что приводит к тем же самым последствиям). В средневековой Италии ссудная касса становится национальным учреждением, подобно лотереям в Италии наших дней. С точки зрения христианской теологии предпочтительней, чтобы этим занимались евреи; с еврейской точки зрения связанный с этим позор значительно меньше. Более того, в XIV веке Италия стала основной страной, принимавшей евреев, изгнанных из Франции и германских государств, где они традиционно занимались ростовщичеством, ср. такие фамилии, как Луццато (Лаузиц), Оттоленги (Эттлинген), Морпурго (Марбург), Провенцалли, Тедеско и т. д. Озабоченные нуждами своих граждан, итальянские города на протяжении XIV века стали доверять евреям управление ссудными кассами и тем самым ограничивать чрезмерно высокие проценты подпольных христианских ростовщиков. Два основных центра, откуда происходили ростовщики, были Германия для Северной Италии, и Рим для центральной Италии.
Чтобы обезопасить себя от церковных громов и молний, заранее запрашивалось папское одобрение, которое получали с объяснением причин такой поддержки: «чтобы избежать большого ущерба для населения» (Николай V, письмо герцогу д'Эсте, 1449 г.); «о нужде, угрожающей беднякам» (Иннокентий VШ, послание магистратам Сиенны, 1489 г.). В то же самое время папская канцелярия предоставляла еврейским заимодавцам официально оформленные концессии, которые служили им одновременно рекламой и защитой. Еврейские ростовщики Лотарингии также могли этим пользоваться. Разумеется, за это они должны были платить соответствующие сборы. По мере того, как папы, чья казна раньше пополнялась всем христианским миром, должны были ограничиваться теми доходами, которые они могли получать в своем собственном государстве, а также продажей должностей и т. п., роль этих сборов становилась все более существенной. Если можно было говорить о «ростовщичестве на службе церкви» (Г. Ле Бра), то здесь мы видим его папский аналог.
Необходимо отметить, что еврейское ростовщичество было жестко регламентировано. Все аспекты были оговорены в документе, который назывался кондотта, т. е. хартия или контракт, заключавшийся между городом или княжеством и еврейским заимодавцем или заимодавцами. Кондотта определяла дни и часы, когда касса должна быть открыта, в ней характеризовались предметы залогов, например, запрещалось брать под залог предметы культа, солдатское оружие, книги студентов. Чаще всего под залог отдавали предметы одежды (Невыкупленные предметы, отданные под залог, подлежали продаже. Если это были предметы одежды, то предварительно их обновляли. В этом заключается причина специализации евреев в штопке и шитье, что безусловно способствовало сохраняющейся вплоть до настоящего времени концентрации евреев в сферах, связанных с производством одежды.). Особому регулированию подвергались ссудные проценты, обычно составлявшие от 15% до 30%. Хартия также обеспечивала заимодавцу право на проживание, как правило, освобождала его от ношения круглого знака, а также превращала его в своеобразного муниципального чиновника, необходимого и непопулярного.
За единственным
исключением надменной Генуи, в XV веке нельзя было найти
большой или маленький итальянский город, в котором бы не было одной или нескольких
еврейских ссудных касс. Уровень процентов и его колебания, т. е. стоимость
кредита, естественным образом определялись местными экономическими условиями. Этот
уровень казался невыносимым для бедняков, которые «чтобы купить хлеб сегодня,
должны были отдать под залог вчерашнюю куртку и завтрашний урожай» (А. Милано).
Ростовщичество было язвой повседневной жизни. Кроме того, нищенствующие ордена,
преисполненные ностальгией по евангельской чистоте и озабоченные интересами
бедняков, особенно младшие братья францисканского ордена, организовали в
начале XV века целую кампанию против ростовщичества.
Вопреки папским запретам и даже отлучению от церкви, они проповедовали в
городах и селах, разоблачая этот антихристианский заговор, громогласно осуждая
«еврейских ростовщиков, обирающих бедняков и пьющих их соки». Этот крестовый
поход, спровоцировавший несколько антиеврейских эксцессов и изгнаний, не имел
длительных последствий, да и не мог их иметь, столкнувшись с неистребимой
традицией. Отличавшиеся здравым умом францисканцы, убедившись в невозможности
изменить нравы, решили вместо этого улучшить традицию. Поэтому во второй
половине XV века они занялись облегчением
условий краткосрочных займов, организовав ломбарды. К тому времени эта идея
уже носилась в воздухе: в 1447 году Бонефуа из Шалона, еврейский финансист,
обосновавшийся в Пьемонте, предложил старейшинам Турина организовать подобный
ломбард.
Согласно распространенному мнению ломбарды, созданные для борьбы с еврейским ростовщичеством, смогли положить ему конец. На самом деле, все происходило не совсем так, а сам этот вопрос заслуживает серьезного внимания, поскольку по сути дела речь шла о вечной проблеме совершенствования человеческого общества. Нищенствующие монахи поносили евреев, совсем как современные коммунисты, ругающие «капиталистов»; также как они, монахи оказались вынужденными вернуться от мечты к реальности, приспособиться к действительности, пригласить специалистов подснежному обращению, использовать их методы, с тем, чтобы в конце концов самим превратиться в ростовщиков и банкиров. Первые ломбарды были созданы в 1462 году на собранные пожертвования и давали беспроцентные ссуды, в результате чего они быстро пришли в упадок. Тогда их организаторы обратились к опыту еврейских ростовщиков и к их ресурсам с помощью принудительных займов. Ломбарды достигли стабильности только тогда, когда их ссуды стали выдаваться под проценты, позволявшие покрывать текущие расходы и обеспечить гарантии в непредвиденных случаях. Человеческая природа остается неизменной, так что большинство ломбардов, занятых обеспечением своего процветания и увеличением капитала, превратились в коммерческие банки.
Это послужило причиной ожесточенной критики со стороны доминиканцев, старинных соперников францисканцев, этих христианских учреждений с ростовщическим уклоном, этих нечестивых ломбардов. Эта критика прекратилась только тогда, когда папа Лев X, а затем Тридентский собор одобрили принцип получения процентов. С этого времени ломбарды распространились по всем итальянским городам, а также в тех странах, откуда евреи не были изгнаны, т. е. можно сказать, по их следам: ломбарды возникли в Германии, но их не было в Испании, Англии и Франции. В Париже первый ломбард был открыт в 1777 году. В самой Италии ломбарды и еврейские ссудные кассы сосуществовали более двух столетий. Первые взимали более низкий процент, тогда как вторые обеспечивали клиенту более теплый и более конфиденциальный прием, а также предоставляли другие преимущества. Аттилио Милано сопоставлял это с услугами, оказываемыми общественным здравоохранением, по сравнению с частными клиниками. Это сравнение справедливо и наводит на размышления, поскольку в обоих случаях между двумя секторами возникают разнообразные тесные связи.
В конечном итоге, общественному сектору удалось полностью вытеснить частный. В Риме ломбард после трудного начала превратился в XVII веке в мощный банк и хранилище ценностей со множеством отделений. Этот банк выдавал ссуды королям под залог их драгоценностей, монашеским орденам под залог их имущества, и даже самим римским понтификам. В 1675 году количество сделок за год превысило уровень ста тысяч и оказалось выше числа жителей, что служит достаточным свидетельством социальной роли займов под залог. Еврейские заимодавцы, которых насчитывалось около пятидесяти, не потеряли из-за этого своих клиентов, принадлежавших к более состоятельным классам, для которых ломбард был символом падения. Однако объем их операций постоянно сокращался. В этих условиях при правлении папы Иннокентия XI (1676-1689) на повестку дня встал вопрос о запрещении деятельности заимодавцев, взимавших 12%. Понятную озабоченность апостольской курии вызывала необходимость избежать поспешных мер, которые могли бы нарушить финансовое равновесие папского государства. Но по словам одного анонимного полемиста, они были неправы, когда «принимали гетто за весь мир». В самом деле, в это время гетто пребывало в жалком состоянии, о чем мы еще поговорим ниже. Моральная сторона вопроса также не была забыта. Ватиканское правительство собрало специальную «конгрегацию ростовщичества», чтобы рассмотреть эту проблему. Ссудные кассы обрели своих защитников, которые выдвигали в их пользу разнообразные аргументы, среди которых был и аргумент позора, суть которого сводилась к следующему: «Рим — это город иностранцев, куда съезжаются духовные и светские лица всех званий и сословий, для которых было бы позором содержать ломбард. Отсюда вытекает необходимость в ростовщиках из гетто. Но большинство выступило за закрытие этого безобразия, подобного оскверненному храму, о котором говорит Даниил, поскольку Рим — это храм, или, как сказал один из богословов, к которому обратились за советом, «этот священный город, управляемый наместником Христа, сохраняет этот позор».
По словам другого богослова, время еврейских заимодавцев прошло, так что тот, кто надевает пальто в январе, не обязан носить его и в июле. Здесь речь шла об опровержении доводов, опирающихся на традицию, оправдывавшую еврейских ростовщиков, в поддержку чего цитировался стих Экклесиаста «Все зависит от времени и обстоятельств».
Более интересным на современный взгляд был совет обязать евреев заниматься полезными ремеслами, что позволило бы закрыть ссудные кассы, избежав при этом разорения гетто.
Но этот совет не нашел поддержки. В 1684 году Иннокентий XI запретил ссудные кассы, выдающие займы под проценты, не дав при этом евреям права заниматься другими ремеслами, кроме традиционной торговли одеждой и галантереей. Именно это вызвало полнейшее разорение римского гетто в течение ближайших веков. В других итальянских городах последние конторы еврейских заимодавцев исчезли в течение XVIII века.
Распущенность римских нравов при папах эпохи Возрождения оказала благотворное влияние на положение евреев. Как писал Сесил Рот, «система антиеврейских постановлений, разработанных Латеранскими соборами и затем провозглашенных в папских буллах, ни в каких других местах не принималась во внимание так мало или игнорировалась в большей степени». Рим стал городом, где находили убежище евреи, изгнанные из Испании, а также многочисленные марраны. Ибн Верга уверяет, что евреи Рима якобы предложили папе Александру Борджиа тысячу дукатов за то, чтобы он не пускал в Рим этих нежелательных чужестранцев, но в гневе папа наложил на них штраф в две тысячи дукатов, чтобы наказать за отсутствие гостеприимства. Его преемники окружали себя еврейскими врачами и гуманистами, приглашали их к своему столу как знакомых и сотрапезников («In nostrum familiärem, continuum commensalem recipimus», как было сказано в дипломе, выданном папой Климентом VII в 1530 году Исааку Царфати). Вазари сообщает, что по субботам евреи пересекали Тибр, чтобы предаться размышлениям перед статуей Моисея, недавно воздвигнутой Микеланджело...
Если была область церковных уложений, в которой контр-реформация имела немедленные суровые последствия, то это положение евреев в Ватикане. Одной из первых инициатив Игнатия Лойолы во время его длительного пребывания в Риме стало учреждение еврейской миссии и приюта для новообращенных, который первоначально содержался на добровольные пожертвования богатых христиан. Именно из среды первых неофитов вышли классические обвинения Талмуда в то же самое время, когда непримиримый кардинал Караффа, будущий папа Павел IV, возглавил обновленную римскую инквизицию. В 1553 году начались сожжения еврейских книг; в 1554 году обязанность содержания приюта для новообращенных, которых к тому времени насчитывалось более ста, была возложена на евреев, остававшихся верными Закону Моисея. После своего избрания на трон Святого Петра в 1555 году Павел IV провозгласил в своей булле «Cum nimis absurdum», что абсурдно позволять евреям жить в лучших городских кварталах, нанимать христианских слуг и вообще позволять им злоупотреблять христианской добротой. В результате он принял против них суровые меры, прежде всего включавшие их проживание в стенах тесного и нездорового гетто, а также запрет любой коммерции, кроме торговли подержанной одеждой. В основном, эти постановления представляли собой лишь свод канонического законодательства прошлых столетий, нежесткий Павел IV, вопреки практике всех своих предшественников, собирался применять их с буквальной точностью, Все евреи должны были переехать в свое гетто, пала сжег два десятка марранов в своем городе Анконе. «Видя, что он лишь искал повода для их уничтожения, многие решились отречься, и Израиль стал подобен загнанному оленю...» («Долина слез»).
После смерти восьмидесятилетнего Павла IV один из современников воскликнул: «Пусть Господь пошлет нам другого папу, доброжелательного к евреям, который бы залечил наши язвы...» Но каковы бы ни были отныне папы, судьба евреев оказалась предопределена. Пий V изгнал их из всех городов папского государства, за исключением Рима и Анконы; Григорий ХШ ввел «predica coattiva» — обязательное еженедельное посещение проповедей, во время которой невнимательных слушателей наказывали палками; и даже Сикст V, правивший в конце XVI века, который был доброжелательно настроен к евреям и окружал себя еврейскими советниками, почти ничего не изменил в их новом положении.
Важным аспектом этого режима были усилия, направленные на обращение евреев. Помимо «predica coattiva», чье угнетающее воздействие легко представляемо, были приняты и более практические меры: премия в сто экю новообращенным, покровительство над ними иерархов церкви или даже самого папы, обеспечивание безопасности неофитов, которым запрещалось посещать гетто и навещать евреев. Нужно также сказать, что римская инквизиция проявляла известное уважение к тайне свободы выбора, так что иногда она отсылала обратно в гетто детей, которых побочные родственники или другие благонамеренные лица хотели крестить. Наряду с этим, инквизиция иногда сжигала некоторых обращенных, которые возвращались к прежней вере, и даже некоторых монахов, которые собирались обратиться в иудаизм, но это случалось чрезвычайно редко. Короче говоря, за год в среднем обращалось около пятнадцати евреев. В гетто насчитывалось около трех тысяч обитателей, так что подобная пропорция, видимо, не угрожала существованию гетто в качестве примера, но свидетельствовала о тайной привлекательности милосердия и заботы понтификов. Определенное число евреев из провинции, как итальянских, так и иностранных, прибывали в Рим, чтобы там принять крещение, некоторые там и оставались, так что в результате они образовали свой собственный квартал недалеко от гетто. В 1724 году один свидетель, который, без сомнения, сильно преувеличивал, оценивал их число в пять тысяч человек, «проживавших на пяти или шести улочках, которые не были огорожены стеной». Многие видные римские фамилии и целый ряд знаменитых прелатов вышли из этой среды - «благоухающие розы, расцветшие среди колючек этого народа», по принятому в ту эпоху выражению.
В течение более трех веков римские евреи прозябали за стенами гетто; вплоть до 1648 года около пяти десятков семейств могли заниматься ремеслом заимодавца, но Иннокентий XI отозвал их концессии. В результате, этот источник доходов иссяк, а сама община, «университет» евреев, обремененная долгами, в конце концов была объявлена банкротом. В качестве неплатежеспособного должника она попала под непосредственное управление апостольской курии, своего основного кредитора, чьи финансы также оказались в крайне запутанном состоянии. Нищета гетто причиняла папскому правительству много забот. Один из богословов, у которого спросили, что он думает по поводу закрытия ссудных касс, ответил, что по его мнению следовало бы разрешить евреям иметь другие занятия. Он писал: «Пусть им разрешат заниматься другими ремеслами и промыслами, как это происходит во Флоренции и других местах, и что запрещено им здесь законами, принятыми людьми, т. е. произвольными законами, в то время как божественный закон о запрещении ростовщичества — это безусловный закон...»
Но склоняясь перед божественным законом, ни Иннокентий XI, ни его преемники не подумали о том, чтобы отменить человеческие законы, о которых шла речь. Подержанная одежда и старье были единственными разрешенными в гетто занятиями, и стали его главной экономической базой. Еврейские старьевщики с утра до вечера обходили улицы вечного города, испуская свои призывы (аэо!); в гетто портные и швеи чинили одежду и матрасы с общепризнанной сноровкой, после чего приведенные в более или менее приличное состояние эти разнообразные товары возвращались в торговый оборот.
Врач Рамаццини, написавший в 1700 году замечательный трактат о профессиональных болезнях «О средствах от болезней», посвятил специальную главу своей книги болезням гетто. Этот первооткрыватель писал: «Напрасно считается, что зловоние — это природная хроническая черта евреев. Тот запах, который распространяют бедняки из их числа, вызван теснотой их жилищ и бедностью... Их жены и дочери зарабатывают на жизнь с иголкой в руках. Они не умеют ни прясть, ни чесать шерсть, ни ткать, не владеют ни одним из искусств Минервы, кроме шитья. Они столь искусно владеют этим ремеслом, что они шьют куртки из сукна, шелка и любой другой ткани так, что не видно швов. В Риме это искусство называется rinacciare. Они изготавливают для молодых людей одежду из многих кусков, сшитых вместе, и живут этим мастерством. Эта работа требует большого напряжения зрения; еврейки занимаются этим днем и ночью, при слабом свете свечи. Помимо болей, вызванных сидячим образом жизни, у них постепенно ослабевало зрение, так что к сорока годам они становились косоглазыми и близорукими... Мужчины, занятые весь день в своих лавках, или сидят за шитьем, или стоят в ожидании покупателя, чтобы продать свое тряпье. Почти все они худосочны, меланхоличны, безобразны на вид, часто страдают чесоткой...»
Сбор и реставрация остатков гардероба жителей Рима стали основным источником средств существования гетто, в котором обитали три или четыре процента населения города, Следует иметь в виду, что речь идет о самом богатом городе мира, чье гетто было самым убогим в мире. К этому можно добавить некоторые другие возможности, такие как предоставление ночлега папским солдатам, подготовка дворцов для проезжих иностранных вельмож, а для самых смелых — контрабанда. К тому же величина арендной платы стала фиксированной с конца XVI века, а выселение еврейских арендаторов было запрещено христианским домовладельцам. В результате произошел головокружительный рост «входных дверей». Держатели арендных договоров в этих разваливающихся домах, получающие выгоду из этих муравейников, превратились в настоящих плутократов гетто.
Само же гетто в глазах проезжих иностранцев стадо одной из туристических достопримечательностей вечного города, которую следовало непременно посетить. Монтень побывал в гетто в 1581 году, он присутствовал на церемонии обрезания, «самой древней религиозной церемонии, известной людям», присутствовал на обязательной проповеди, которую вел один «отрекшийся раввин» (см. его «Путевой дневник»), но как осторожный человек, к тому же сын маррана, воздерживался от комментариев. В конце XVII века Франсуа Десен описывал гетто в следующих ярких выражениях: «Еврейский квартал называется Ilghetto. Он окружен стенами с воротами, запирающимися на ночь, чтобы этот вероломный народ не имел никаких контактов с христианами. Поскольку они не могут жить в других местах или расширить площадь своего квартала, и поскольку они столь многочисленны, ибо этот сброд размножается с огромной скоростью, это приводит к тому, что несколько семей живут в одной комнате, отчего по всему кварталу распространяется постоянная невыносимая вонь...»
Сто лет спустя шевалье Дюпати отмечал такую же нищету, но в качестве истинного сына Века Просвещения, он сделал совсем иные выводы: «Известно, что римские евреи пребывают в самой ужасной нищете; их нищета одним краем касается обращения, а другим смерти. Странная вещь! Евреев преследуют, чтобы заставить их принять христианство ради его роста; но если эти преследования увенчаются успехом, христианство будет разрушено. Христианская вера нуждается в еврейском неверии. Спрашивают: когда же евреи обратятся в христианство? Я спрашиваю: когда христиане обратятся к терпимости?» Однако преобладающий вывод любопытствующих французов, посещавших гетто, может быть обобщен в лаконичном резюме президента де Бросса: «Еврейский квартал — это архимерзость...» (Шарль де Бросс (1709—1777), французский писатель и ученый, один из президентов бургундского парламента, описавший в письмах свое путешествие по Италии,— прим. ред.).).
Нет сомнений в том, что подобные впечатления усиливались благодаря преднамеренным стараниям церковных властей, стремившихся подчеркнуть нищету и унижение евреев. Если во все времена почести, которые католики должны были оказывать наместнику Христа, усиливались грандиозными мизансценами, то к евреям предъявлялись особые требования. Урбан VIII (1623—1644) запретил евреям целовать свою ногу, вместо этого они должны были целовать то место, куда он опускал свою пяту. Климент IX в 1668 году оказал им милость, отменив шествие евреев во время карнавала, столь дорогое римским сердцам, заменив его ежегодной податью, которую они должны были платить хранителю вечного города. Он ставил свою ногу на затылок распростертого на земле представителя еврейской общины и отпускал его, восклицая: «Идите!» (Andate). Униженные послания евреев гетто римскому понтифику превосходили в своем раболепии все, что могли изобрести стилисты других европейских дворов.
Все эти ухищрения, которые не могли не поразить христианское воображение, гораздо меньше удивляли редких еврейских посетителей вечного города, особенно прибывавших из Германии, поскольку они были подготовлены к зрелищу сцен унижения многовековой привычкой. Один из них, немецкий еврей Авраам Леви из Хорна, в 1724 году оставил описание гетто, сильно отличающееся от сделанных ранее. По его свидетельству, три четверти римских евреев были портными, а четверть имела другие занятия, такие как устройство дворцов иностранных государей. «Благодаря своей замечательной работе они пользуются расположением кардиналов». Этот свидетель не распространяется на тему еврейской нищеты. Он воспевает красоту и даже роскошь их синагоги. Взгляд немецкого еврея совсем не такой, как у французских вельмож! Он добавляет: «Я забыл сообщить одну вещь: свобода, которой здесь пользуются евреи, вполне достаточна. Только христиане слишком энергично стремятся лишить евреев их веры. Иногда они действуют путем принуждения и связывают их такими дьявольскими путами, что евреи оказываются в западне. Во-первых, папа выплачивает каждому отступнику сто экю, даже если речь идет о ребенке. Даже если кто-то совершил много зла, даже если он десятикратно заслужил виселицу, как только он отречется от иудейской веры, то будет немедленно освобожден. Но их пытаются заманить в ловушку и многими другими способами».
Именно эта проблема больше всего интересует нашего автора, и он посвящает ей вторую половину своего рассказа. «Дьявольские путы», т. е. разнообразное давление, многочисленные примеры которого он приводит, вплоть до откровенного прямого насилия, используются, чтобы пополнять число рекрутов для приюта новообращенных. В заключение он пишет: «Видя все это, я сказал себе, что так сбылись слова Моисея: «Твои сыновья и твои дочери будут отданы другому народу, и твои глаза увидят это». В Риме часто случалось, что отцы или матери, иногда и отцы, и матери насильственно разлучались со своими детьми» (Этот странный оборот объясняется тем фактом, что если один из родителей решал обратиться в христианство, он мог крестить и своих детей, тем самым разлучая их с другим родителем. Случаи одновременного разлучения с обоими родителями были гораздо более редкими, но все же имели место. В подобных делах тонкости канонического права могли приводить к возникновению самых разнообразных ситуаций.
Вскоре после посещения Рима Авраамом Леви некая еврейка из гетто по имени Стелла Бонди объявила в приюте для новообращенных о своем намерении принять крещение, а также крестить своих пятерых детей, трое из которых уже достигли «возраста разума». Поскольку женщина не проявила настойчивости в своем решении, римская инквизиция отпустила на свободу ее и трех старших детей, так что они смогли вернуться в гетто; напротив, было приказано крестить двух других ее дочерей, не достигших еще семи лет.
Для иллюстрации рассказа Авраама Леви приведем также распространенное среди молодых людей гетто выражение: «Черт возьми! Я убью тебя, а потом пойду креститься!» В самом деле, крещение рассматривалось как способ избежать уголовного наказания.).
По примеру Ватикана обязательное посещение проповедей было установлено и в других странах, прежде всего в Австрии. Но в целом, папство уже не имело такого влияния на судьбы евреев в других странах, как в средние века. К тому же в эту эпоху единственные крупные католические страны, где еще терпели евреев, были Италия, Австрия и Польша. Укажем на пространный меморандум, посвященный легенде о ритуальных убийствах, подготовленный по просьбе польских евреев кардиналом Ганганелли, будущим папой Климентом XIV (1769—1774). Этот памятник богословской и раввинистической науки, в очередной раз доказавший ложность этой легенды, не мешал продолжению дел о ритуальных убийствах, как в Польше, так и в других местах, но если бы не занятая римскими папами позиция, эти процессы, разумеется, были бы более многочисленными и жестокими.
В течение XVIII века судьба папских евреев не претерпела никаких изменений. В 1798 году французские войска вошли в Рим. Генерал Сен-Сир поспешил запретить ношение круглого знака, что привело евреев в восхищение, но затем он захотел заставить портных гетто работать на свое интендантство все дни недели без перерыва, включая субботу, что понравилось им уже гораздо меньше и напомнило, как трудно быть евреем. Но эта проблема была улажена, евреи получили гражданские права, и в гетто не осталось плохих воспоминаний о французской оккупации. Не похоже, что гетто чрезмерно пострадало от возвращения Пия VII, который проявил себя по отношению к евреям снисходительным государем. Но его преемник Лев XII восстановил действие всех обычаев прошлых веков за исключением круглого знака, и евреи Рима вновь были обязаны оплачивать расходы на содержание своих вероотступников, в то время как в Лондоне Ротшильды, ставшие официальными банкирами Папского государства, взяли на свое попечение бедняков гетто. Таковы могут быть финансовые переплетения, когда еврейский банкир предоставляет кредит папе.
Если папское государство было самым архаичным государством Европы, гетто было самой архаичной частью этого государства. Под влиянием новых идей Италия вступила в период брожения. Приближалась эпоха Рисорджименто, но римское гетто не принимало в этом никакого участия. Еврейские соратники Гарибальди были родом из Венеции или из Пьемонта. Поэтому папа мог с полным правом выражать похвалу мудрости своих лояльных подданных в Риме. С 1826 по 1845 годах основной интеллектуальной проблемой гетто, вызывавшей ожесточенные споры и даже столкновения, был вопрос о способах произношения сверхкраткого гласного шва. Первый призыв к освобождению евреев прозвучал в начале 1848 года из уст католического священника аббата Амброзоли, чье имя заслуживает быть извлеченным из забвения. Он восклицал: «Наверное, я первый, кто в святом месте, с кафедры Санта-Мария Трастевере, на суд Христа выносит дело, которое до того рассматривалось лишь на основании гражданских законов... Кто виноват в том, что несчастные лица евреев запачканы и ожесточены их длительным подпольным существованием? Кто виноват, что этот народ, лишенный гражданских прав, отстраненный от любой возвышенной деятельности, избрал единственный путь, который мог обеспечить ему какое-либо признание, а именно путь добывания денег? Кто виноват, что не имея допуска к честным занятиям, он опустился до ростовщических операций и не всегда мог отмыться от обвинений в жадности и нечестности? Разве не мы в этом виноваты?»
В апреле 1848 года по приказу папы Пия IX стены гетто были снесены. В ноябре в Риме произошла революция, и папа отправился в изгнание. После своего возвращения он воздерживался от любых новых реформ. Вплоть до конца его длительного правления евреи, «эти единственные живые развалины Рима», по словам медиевиста Грегоровиуса, должны были жить в своем ужасном квартале, заниматься лишь своими старинными ремеслами и оплачивать содержание обращенных. Тайные крещения еврейских детей привели в 1858 году к международному скандалу в результате дела Эдгара Мортары (Дело Мортары не было единственным в этом роде. В 1864 году десятилетний Фортунато Коэн был крещен при сходных обстоятельствах. В газете «Современный Рим» Эдмонд Абу иронизировал по поводу другого подобного случая: «Господин Падова, еврейский коммерсант из Ченто, имел жену и двух детей. Католический коммивояжер соблазнил госпожу Падова. Застигнутый врасплох хозяином, он был изгнан и бежал в Болонью. Госпожа Падова последовала за ним, взяв с собой детей. Муж примчался в Болонью и потребовал, чтобы ему хотя бы вернули детей. Власти ему ответили, что дети были крещены, так же, как и их мать, так что теперь пропасть отделяет его от семьи. Однако его обязали платить пособие, на которое все они могли жить, в том числе и любовник госпожи Падова. Через несколько месяцев он мог присутствовать на свадьбе своей законной жены с коммивояжером, соблазнившим ее. Венчал эту пару его высокопреосвященство кардинал Опприцони, архиепископ Болоньи».). Этот шестилетний ребенок был тайно крещен в Болонье христианской служанкой еврейской семьи, после чего полиция инквизиции забрала его у родителей и определила для духовной карьеры. Возмутились все еврейские общины Европы, мировая пресса обсуждала этот случай, вели кие державы сделали Риму свои представления. Единственными, кто пострадал от этой истории, оказались евреи Рима. Их делегация была принята Пием IX, который встретил их следующими словами: «Вот доказательства вашей благодарности за все те благодеяния, которыми я вас осыпал. Смотрите, я могу сурово с вами обойтись и вновь запереть вас в вашем квартале. Но моя доброта столь велика, а моя жалость к вам так сильна, что я вас прощаю!»
Глава еврейской делегации разрыдался, поклялся, что гетто не имело никакого отношения к кампании в прессе, а также напомнил о лояльности евреев в революционный период 1848—1849 годов. Папа смягчился: «Разве я мог оттолкнуть ребенка, который хотел стать христианином?, воскликнул он, — К тому же, если бы у этих Мортара не было христианской служанки, ничего бы не случилось». (Иными словами, во всем были виноваты сами евреи!) В конце аудиенции представитель евреев заявил: «Если бы вы знали, Ваше Святейшество, как мы сожалеем об этой ядовитой полемике, в которой мы хорошо видим стремление удовлетворить политические страсти!» Довольный Пий IX позволил делегатам поцеловать себе руку. Он уже отдал приказ полиции следить за тем, чтобы в еврейских семьях не было христианских слуг; кроме того, он велел, чтобы ребенок Мор-тары совершил прогулку по римскому гетто в обществе священника. О положении в гетто незадолго до его упразднения свидетельствует прошение, направленное еврейской общиной римскому понтифику в начале 1870 года, с просьбой разрешить расширение еврейского квартала и облегчить запреты, продолжающие давить на его обитателей. «Здесь мало воздуха и света, а на многих улицах солнце бывает очень редко или вообще никогда не появляется». Что касается обитателей этих улиц, «это носильщики, тряпичники, продавцы спичек, посыльные, торговцы старой обувью, водоносы и ничто другое». Описав нищету и скученность гетто, подписавшие петицию, «постоянно благословляющие Ваше имя с бьющимся сердцем и слезами на глазах», восклицали: «Выслушайте нас, Святой Отец, и пусть дети Израиля узнают о новых плодах вашего благородства, прочно связанного с Вашим бессмертным именем!» Через несколько месяцев в Рим вошли войска Виктора-Эммануила и светская власть папы была упразднена. Гетто просуществовало еще полтора десятка лет, пока санитарные власти города не добились переселения его обитателей и разрушения его трущоб. В наши дни туристы могут посетить этот квартал, обойти живописные торговые улицы на берегу Тибра, где все еще преобладают еврейские магазинчики, удивиться зрелищу, которого больше нет нигде в Европе, а именно малолетним еврейским нищим на ступенях синагоги... (Речь идет о 1950х годах,— прим. ред.) Для периода 1788— 1887 годов существуют точные статистические данные о динамике населения гетто. За эти сто лет произошло 13 771 рождение и 9 994 смерти, между двумя переписями 1809 и 1882 годов население возросло с 3 076 до 5 429 человек. В XIX веке ни одна другая община Италии не знала столь быстрого роста: гетто, где сконцентрирована еврейская нищета, проявило гораздо большую жизнеспособность, чем другие древние центры, в том числе Венеция и Ливорно, Флоренция и Триест. Само собой разумеется, что в подобных делах следует учитывать местные условия, рост или упадок городов, также как и миграционные потоки евреев. К тому же, во всех странах мира еврейская беднота всегда была более плодовитой, чем состоятельные еврейские слои. В столь серьезном вопросе следует воздержаться от поспешных упрощенных выводов. В Италии, как и в других западных странах, автохтонные евреи, эмансипированные и обуржуазившиеся, склонялись к мальтузианству, и их число сокращалось в ту самую эпоху, когда под властью обветшавшей христианской теократии в Риме их число умножалось в условиях подневольного существования. Отсюда каждый может извлечь выводы по собственному усмотрению.