Домой
|
Самиздат
|
Индекс
|
Вперед
|
Назад
|
|
|
Летом
меня избрали секретарем израильского отделения Эм-Эф-Эр-Пэ.
То есть, это только так говорится –
избрали. Просто во время перекура ко мне подошел Володя Ханан и, тряся седыми патлами, таинственно
озираясь, тихо произнес: – Старик, я
имею тебе сказать пару слов. У меня есть великолепное предложение,
от которого, как говаривала моя бабушка, ты будешь иметь удовольствие. – Старик, мы
посовещались в кулуарах, и я решил, что ты просто обязан быть нашим
представителем при Эм-Эф-Эр-Пэ. Ты будешь
нашим секретарем, вот оно что и как. – А чего это
такое?.. – начал
я. – Этимологию
слова "секретарь" я объяснять тебе сейчас не буду, – зачастил он скороговоркой, – ты можешь порыться в словарях или
просто подглядеть в интернете, и узнаешь,
что это значит; в общем, все мы очень рады и благодарны тебе, и
позволь пожать тебе руку от имени всех наших, и от меня лично, и
мы, и я в частности, желаем тебе творческих успехов на этом благородном
поприще, и так далее.
– Слава Богу,
согласился, – услышал
я его шепот. Все смотрели на меня и умильно улыбались,
– с каким-то облегчением,
как мне показалось.
Никто
из нормальных писателей и поэтов ни в каких организационных заседаниях
участвовать не собирался, и тем паче они не намеревались вести какие-то
идиотские протоколы ("не царское это дело", – раз и навсегда убедительно объяснил
мне прозаик Игорь Городецкий). Пухлые конверты из Центра приходили
не очень часто, но содержащиеся в них требования с каждым разом
становилось все более настойчивыми. Нам вменялось
в обязанность регулярно собираться (против этого, собственно, никто
и не возражал), обсуждать непонятно что (все что угодно, кроме собственно
литературы), придумывать какие-то обращения, просьбы, жалобы и предложения,
и каждое заседание непременно аккуратно протоколировать ("слушали
– постановили"),
и протоколы эти отсылать в Центр, где их будут, так сказать, подшивать
к делу.
– Ты ни хуя не понимаешь, старик. Членство дает нам бесплатное право
посещать большую часть музеев мира, так и в уставе Центра сказано.
Вот поедешь ты в Париж, и захочешь, к примеру, посетить Лувр; и
– оп-па! –
ты вытаскиваешь удостоверение члена, и заходишь в Лувр совершенно
бесплатно и вальяжно осматриваешь достопримечательности, пока изможденные
потные туристы ругаются за право занять трехчасовую очередь в кассу.
Или там в Эрмитаж. Или в Метрополитен-Оперу. Ясно? Мне
все стало ясно.
Писали
ли они свои отчеты так же, как я, или действительно проводили требуемые
мероприятия, осталось для меня загадкой. Долгое время я поражался
изысканным фамилиям моих корреспондентов, пока не догадался, что
речь идет о литературных псевдонимах. Журналист из Мухосранска
именовал себя Джанджакомо Барселонский; сидевший
в заштатном городишке Среднего Запада престарелый писатель из второй
волны эмиграции откликался исключительно на кличку Буффало
Билл. Больше всего поразил мое воображение юный житель дачного поселка
городского типа Приозерный Тюменской области, на профессиональном
счету которого было три подборки стихов на производственную тему
в местной многотиражке; он утверждал, что женщины от него без ума,
ибо зовут его – Паваротти Буэнавентура.
Одно из его писем (кажется, это был циркуляр невнятного содержания)
я показал всезнающему Председателю. Председатель
хрипло захохотал и объявил, что Буэнавентуру
в реальной жизни зовут Васей Кирпичёвым, они знакомы с шестьдесят
лохматого года, и Паваротти уже тогда приближался к предпенсионному
возрасту. После этого разъяснения я уже не обманывался, принимая
почту от разнообразных Гарибальди-Вторых,
Светлоясногорских и даже Чикатилл-Литературных. – А ты тоже
возьми себе псевдоним, –
участливо посоветовал мне Володя, –
хотя бы для переписки со всеми этими Яснополянскими... И
я взял.
На
секунду я задумался. "...в связи с извещением Центра об учреждении в обязательном порядке должности
второго секретаря литературной подкомиссии при местном отделении
Конфедерации русскоязычных бардов Тринидада-и-Тобаго.
Слушали... постановили... Написанному верить. См. лист номер одиннадцать
- восемь - пятьдесят шесть, циркуляр номер от... с.г. Подписи участников
первого заседания вышеупомянутой секции прилагаются." – Что это?
– изумленно спросила моя жена, неслышно
обнаружившаяся позади кресла. – Не знаю,
– честно ответил я. – Я хочу кушать. Дай мне покушать, пожалуйста.
– Кто на ком стоял?"
– А они ничем
больше и не занимаются, –
спокойно ответил Председатель. –
С того самого дня, как они сорганизовались в эту федерацию и придумали
себе международный статус, они только тем и занимаются, что пишут
протоколы заседаний и рассылают циркуляры, им не до творчества;
ишь чего себе вообразил –
творчество... Подумаешь, говна-пирога
– творчество...
ты вот попробуй сочинить грамотно такую бумагу, в два счета
забудешь свою нетленку. Так что тут уж, господин секретарь, выбирай одно
из двух. Понял? – Понял, – ответил я и положил трубку.
– Это квартира
Ребе Ясноблядькрыжопольского? – осведомился пронзительный женский
голос. – Примите
шифрованную телефонограмму из Центра. Диктую... – Сейчас, – поспешно забормотал я, – минутку... ручка куда-то задевалась...
тьфу ты, в самом деле... где ж она... Софа, где ручка? – Скорее, -
отчаянно крикнул голос, –
звонок – международный.
Диктую: Аш четыре два - О, восемьдесят
- четырнадцать, Эйч Би - семь, крест с мягким кончиком. – С мягким
концом! – заорал
голос. – А также: протокол заседания с подписями
всех членов вашей секции запятая под личную ответственность Ясноблядькрыжопольского тире переправить ответственному секретарю
барбадосской секции не позднее пяти часов утра завтрашнего дня.
Точка. Всего хорошего.
|
Домой
|
Самиздат
|
Индекс
|
Вперед
|
Назад
|
|