Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад

О том, как Либертарный Дракон покусился на закон, как полиция покусилась на Либертарного Дракона, и что из этого вышло.

Прошлой ночью Либертарный Дракон не спал - объективно дурное настроение, по субъективным причинам возникшее, обложило его плотным облаком. Хотел Дракон лечь поспать в одиннадцать, но не лёг, а старую переписку с Давно Ушедшими перечитывал, сигарету от сигареты прикуривая - то матюгаясь пессимистически, то смеясь звонко, истерически, но от души. И так читал, курил, сравнивал, выписки делал, смеялся и матюгался, чай пил и кофе, шоколадом французским и селёдкой пайковой закусывая одновременно, умишком средним своим допереть пытаясь, как Милый друг его так облапошил, - что не выдержала за стенкой супруга его - Дракониха и, в кабинет в три часа ночи ворвавшись, обложила его трёхэтажным, а также, поплакав над тяжёлой долей своей, бабской, спать до утра супругу своему строго-настрого уже заказала.

И не лёг Дракон. Ни в три часа не лёг, ни в четыре, ни даже в полпятого не лёг он; а как муэдзины-то из деревни близкой, окаянными двоюродными братьями нашими населённой, соул-джаз свой во имя Милосердного по мегафонам выпевать без четверти пять зачали - так восстал Дракон от работы ночной, лютой, - с хрустом потянулся, красными глазищами в утренний туман, по полям и весям пустыни Иудейской тянущийся, всмотрелся печально - и на службу отбыл.

И не будем мы, братья, о том, что на службе у Дракона ныне творилось, рассказывать - ибо не творилось там ничего дельного, служебного то-есть. И хоть были на службе директор, замдиректора, две секретарши и три заседания - не уделил им Дракон ни словечка ласкового, ни кивка даже - а ринулся на компьютеру, аки Самсон на льва, пост написал, в экран горько уставился - и сидел в отупении так цельный день - то на восход любуясь, то, спустя часов десять - уже на закат. И боялись входить к нему и директор, и замдиректора, и две секретарши, не считая люда прочего, просто служебного. И на три заседания не пошёл Дракон, - а как входить к нему кто-то пытался, то разевал он пасть свою зубасто-нечистую - и ни словечка на библейском языке благородном никто от него, как по статусу положено, и не слыхивал даже - раздавались всё оттуда слова короткие, утробные, богомерзские, на неведомом языке Страны Северной, как Прародину драконью, снегами заполощенную, в Талмуде называют, - непечатные слова на языке непонятном доносились из пасти его окаянной.

Устал Дракон наш, ишь как зубищами-та скрипит, ишь, крыльями-та как в воздухе полощет, очами-та дивно поглядывает, - шептался люд в коридоре. И, слыша слова сочувственные, на библейском языке из коридора произносимые, откликался из комнаты персональной Дракон хриплой руганью мерзкой, трёхэтажной, на языке детства своего - кой и у гробовой доски каждый помнить будет. "В сад! Все - в саааад!" - рычал он - на директора, на замдиректора, на холуёв их, на двух секретарш и на участников трёх совещаний, и даже на красотку-эфиопку из оных, капли успокоительные ему на блюде коленопреклонённо поднёсшую.
А как пробил час - как вечер в окнах, на синеве Вечного города небесной, немыслимой, заполоскался - восстал Дракон с хрустом с кресла своего, харкнул на пол замысловато, проклял врага рода человеческого абстрактно - и, крылом взмахнув, домой направился.

А в пять пополудни, не проспав ни часика, ни минутки за всю ночь предыдущую, звёздами под безоблачным небом усыпанную, решил Дракон Дракониху свою лютую ублажить, в бассейн Нивы Иакова семейным кланом стопы её направить - бо жара несусветная на улице, от зноя сего притихшей, царила - да и взбодриться от ночи бессонной желалось. И взошли в автомобиль Драконий, японский, все строго по ранжиру - сперва Дракониха, хвост задрав, за ней Дракон нервный, очами покрасневшими от раздумий ночных в пространство дивно поглядывая, - а за ними Принцесса, кровиночка их ненаглядная, на подножку вспорхнула. Но не зря поминал Дракон всуе на службе своей накануне врага рода человеческого - склонился Рогатый рылом своим нечмстым, оскаленным, к ушку Принцессы, да и нашептал ей что-то. На каком языке нашептал - то нам неведомо, да и вам знать не нужно, бо не суть это. Не о том разговор.

И подняла крик Принцесса - к папке на колени, к рулю ближе, на сиденье переднее, ей возжелалось. Сдался Дракон, Принцессу бережно подхватил - и вперёд себя усадил. Зачем стигматы святой Терезе, вопросил однажды писатель земли далёкой - и сам же себе ответствовал: не нужны они ей, но они ей желательны. Само себе напросило семейство Драконье стигматы святой Терезы... Как оно было, братья - слушайте.

Нельзя по закону Святой земли чаду возлюбленному, юному, на переднем сиденье умещаться, бо прав вождения у него нет. И вообще каждому на сиденьи переднем, водительском, кроме самого водителя, умещаться возбраняется - будь ты папа его, водителя, будь ты бабушка его слепоглухонемая, будь ты хоть сам Господин Президент государства этого грозного.
И забыли о сем Дракон с Драконихой, на чадо своё, счастливо пузыри на переднем сиденьи пускавшее на коленях папкиных, любуясь. И подъехал автомобиль японский, вишнёвого цвета, уже к бассейну Нивы Иакова - да свистнул тут, оскалившись, Нечистый, свистая всех наверх, всю рать свою адскую, подлую. И хоть приняла рать эта облик полицейской машины с пятью полицейскими, до зубов вооружёнными, внутри машины умещавшимися - но понял Дракон, что Адом тут запахло и всей серой его. Ибо затормозили полицейские, рога и копыта под формой пряча, напротив - и ручкой сделали: подъезжай, мол, разговаривать станем. Знал Дракон, что за разговоры ждут его - под вывеской штрафа высокого соблазны адские ждут его; за душу свою бессмертную испугался он - дал газу, да и был таков.

И помчался автомобиль японский, от врага рода людского хозяев своих унося, через магометанские районы Города Золотого, взвигивая на виражах, и помчалась вслед ему машина полицейская, и черти, в ней сидящие, выли в рупор на языке святом - стой, господин наш, ибо стрелять станем. Ибо уж померещилось им, окаянным, что никакой Принцессы в машине не было и нет вовсе, а есть в машине лишь двое подозрительных - баба со взором горящим да мужик, до глаз нечистой бородой самоубийцы-шахида заросший, к тому же сумку синюю, огромную, странную, к себе бережно прижимающий, - а что уж в той сумке хранится - динамит ли, тринитротолуол ли - Бог весть. То, что в той сумке хранилось в действительности - плавки, купальники, мыла, мочалки и круг резиновый, надувной, детский - никого уже не интересовало, и не знали они о том, слуги народа, слуги адовы то-бишь - а узнали б, то не поверили...
И заносило машину, и выли, и скрипели тормоза у редких светофоров, и высыпала по ходу прошествия машин толпа магометанская, радостно подвывавшая - думали братья наши двоюродные, что не смиренная семья иудейская, в бассейн не пущенная, вдоль трассы стремилась, - мнилось им, окаянным, что сие герои их - шахиды - на машине от властей удирают. И грохотал мегафон в машине сатанинской, полицейской, и визжала Дракониха, в автомобиле японском, на виражах заносимом, запертая, и летели с рукоплещущих тротуаров камни и гнилые фрукты в преследователей, и вой "Аллах акбар!" с тротуаров же перекрывал все звуки, и орал простые русские слова Дракон, от погони уходящий, и тихо спрашивала Принцесса - "папа, папа, слышишь ли ты меня?"

Вырвалась за город, пронеслась машина Драконья вишнёвая, дивная, японская, по деревне роскошных трехэтажных арабских вилл Шуафат, по недоразумению лишь именуемой на Западе лагерем беженцев - пролетела, преследуемая уже пятью машинами слуг Сатаны, набитыми автоматчиками, и первые предупредительные выстрелы огласили окрестности Вечного города, по пустыне разносясь, треща. И пугливо шарахались по обочинам овечьи и козьи стада, и волчьи стаи, и коршуны уж кружились в бездонно-синем небе, поживу чуя, и редкие пастухи-бедуины в куфиях, зажав посохи, как офицеры - стеки на плац-парадах, отдавали честь - то ли солдатам, то ли Дракону. И охнул Дракон непечатно, в суете жизни оглянувшись назад - уж не полицейские машины, все покрышки о пустынные камни изорвавшие, неслись за ним по пятам - то военные "лендроверы" и грузовик, солдатами набитый, преследовали его. И помстилось ему, что уж танк, от учений оторванный, рыча от возбуждения, из пустыни с другой стороны к нему приближается, рыло своё на него наводя. И понял Дракон, прыгающей рукой включив радио, отчего такая честь ему выпала - сегодня дважды обстреливали террористы города наши, и погибли люди, и в каждом бородаче с сумкой мерещились новые шахиды, - пусть даже в сумке той, окромя детского круга спасательного, ничего не было, да, по здравому размышлению, и быть не могло.

И домчалась японская "субару" до поворота на город славный - Маале-Адумим, что по дороге на Мёртвое море и Иерихон, покойной Наоми Шемер воспетой, и вспомнилось Дракону в этот момент бредовое - что в городе этом обитает некто Инесса, и она уж, конечно же, их прикроет. Но грянул гром с безоблачных небес, и прямо перед машиной, на скорости в сто миль в час несшейся, опустился в образе Малах а-мавет - Ангела смерти - вертолёт. Был ли то вертолёт полицейский не то армейский, глядеть было уж недосуг. Потому как, узрев жерла пушек, на него из того геликоптера наставленных, дал Дракон по тормозам. И, выйдя на дорогу и, как сказал поэт, плюнув на талую грязь, поднял руки. И эхом разочарования плюнули себе под ноги два бедуина, сцену ту наблюдавшие с двух соседних холмов.

И кинули Дракона на капот, расставив ноги ему на ширину плеч, но тут заголосила Дракониха, зарыдала Принцесса - и автоматчики, испугавшись малых сих, его отпустили.
И поехал Дракон обратно в Город мира своим ходом, на своей машине, и почётным экскортом служили ему и "лендроверы", и грузовик с солдатами, и вертолёт, устало круги над дорогой взад-вперёд совершавший. И поехали все они тихо, почти неслышно, в Главное полицейское управление, что неподалёку от Восточного Иерусалима, и толпы ликующих братьев двоюродных, о героизме Драконовском уж наслышанных, вдоль дорог стояли и в воздух чепчики бросали. И не слугам Сатаны, заметим, выражали они восторг свой, но Дракону, от слуг сих доблестно бежавшему - и потому уже в четвертьшахиды, с их точки зрения, годившемуся.
И устало помахивал им Дракон рукой с зажатой сигаретой, о предстоящей ему поездке в Россию, к отеческим гробам, в свете ныне случившегося, размышляя.
И надеется Дракон, что отделается он всё же штрафом, бо не в гулаге всё же живём.
И всё Дневники окаянные виноваты - как обрыв на крутом вираже.
И да будет слово моё крепко.
И что теперь будет - один Аллах ведает.
И - им ирце а-шем, иншалла, барух а-Шем, Аллах акбар.

Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад