Глотая
таблетки, припадая на одну ногу, но стараясь
держаться по возможности прямо, я добрался до писателей. Писатели были
уже в сборе – сидели в маленьком прохладном, кондиционированном
зале и весело галдели. Я грохнул о стол рюкзаком, и стол подскочил.
Он подскочил от восторга, объявил Сан Саныч,
тыча в стол рукой с грязной бахромой ногтей на волосатых пальцах.
Он хочет кушать, стол. И мы тоже хотим кушать. И мы, загалдели писатели.
Все хотят кушать, подвел итог Председатель и внушительно посмотрел
на меня. Я доставал из рюкзака и расставлял на столе банки, бутылки,
упаковки, целлофановые пакеты, пластиковые тарелки, стаканы, вилки
и ложки – пять кило живого веса. Прозаики, оттирая поэтесс,
расселись вокруг стола, взяли вилки наизготовку и преданно уставились
в рот Председателю, который всегда говорит вступительное слово.
Председатель
понюхал банку рыбных консервов, которую я открыл
и поставил перед ним, пододвинул поближе свой любимый граненый стакан,
привезенный им из России лет тридцать пять назад (он всегда носит
его в портфеле), отодвинул кресло и поднялся из-за стола.
– Итак, –
сказал он, гулко откашлявшись, –
сегодня мы имеем честь отметить день рождения
очень хорошего человека, который по совместительству является еще
и участником нашего Содружества.
Я
приосанился, но Председатель даже не посмотрел в мою сторону.
– Я хочу напомнить
почтенной публике, что через несколько
дней исполняется мой день рождения, – объяснил он, и все захлопали. Я почесал в затылке и тоже похлопал.
– Миша, где
твоя хваленая украинская ржаная водка с
медом? Мы хотим выпить за меня, –
сказал он и внушительно посмотрел на Сан Саныча,
теребящего грязными пальцами грязную белую рубашку. –
Саша, уймись, тут дамы. Рубашку надо было постирать. Ты портишь
нам аппетит.
– У меня машина
сломалась, я больше не буду, –
виновато сказал Сан Саныч и расстегнул
верхнюю пуговицу рубашки. Обозначился нестиранный неопределенное
время воротник. Председатель вздохнул. –
Нет, надо тебя все же женить. Надо, надо. Может быть, она сделает
из тебя человека. Или ты из нее. Неважно. Мы займемся этой проблемой
в ближайшее же время.
– Я не хочу,
– быстро сказал
Сан Саныч и затравленно огляделся. – Я боюсь. Я не буду.
Мы выпили и закусили. Я разносил тарелки с вареной в кожуре картошкой,
посыпанной крупной солью, Софиными пирожками
с капустой, консервы и банки кабачковой икры. Потом мне надоело.
– Подошло время
второго тоста, –
сказал Председатель, строго глядя перед собой. –
Миша, почему ты сегодня официант?
– Потому что
я тоже хочу выпить за себя, –
обиженно ответил я.
– Правильно,
– перебил Председатель,
– я брал тебя на испуг. Ты не бойся,
мы не забыли, что и у тебя тоже был день рождения. Но я так полагаю,
ты счастлив оттого, что твой зодиак... гороскоп почти совпадает
с моим, не так ли? Видишь, какой чести
ты удостоился. Мы, Девы, хорошие существа.
– Да, – сказал я и преданно посмотрел на него.
– Положение
серьезное. Сегодня нам предстоит выпить Мишин литр украинской водки
с медом, и два литра моей водки без меда. Итак, давайте выпьем за
юного – гхм – участника нашей организации, чтобы
он был всегда молодой, красивый почти так же, как я, и чтобы он
и дальше радовал нас и весь мир своими книжками. И чтобы дети его
всегда были здоровы.
– И жена, – добавила Ира Рувинская,
отечески кивая мне из самого темного угла зала.
– И жена, – кивнул Председатель.
И
все захлопали, и дамы, визжа, кинулись целовать меня. Я вертел головой.
Дамы целовали меня целомудренно –
в щеки. Вместе с дамами ко мне протиснулся Гриша Трестман
и принялся лобызать меня по русскому обычаю – троекратно. Я упирался ему руками в живот, но он не обращал внимания.
– Я пью, – объявил Валя Кобяков, автор всемирно
известного сюрреалистического романа "Дневник скверной скамейки"
– как единственный
истинно русский человек в этой компании, за твою книжку, и только
за нее. Я имел колоссальное удовольствие, хотя корректура там ужасная,
и редакторская правка какая-то странная. Точнее, нет там никакой
правки вообще.
И он вручил мне распечатанный отзыв на мой сборник, аккуратно переплетенный
и уложенный в красивую папочку. –
Этим отзывом, –
сказал наблюдавший за нами Председатель, –
ты будешь хвастать перед членами ПЕН-клуба,
когда будешь принят в его члены. Этот отзыв прибавит тебе веса в
нашем мире.
– Спасибо,
– пробормотал я и раскрыл папочку. В
самом низу было напечатано:
"...А вообще-то, Миша, огромное спасибо за читательское
удовольствие!!!
Твой Валентин К."
– Нет, – текст ты дома читать будешь, – сказала Зиночка Палванова,
– а сейчас и я хочу
тебе подарочек вручить.
Она
подошла ко мне и вручила огромный том –
антологию "Иерусалимского журнала", который она редактирует
много лет. Я стал шаркать ножкой, прижимая свободную от антологии
руку к сердцу.
– Нет, ты открой!
– возмущенно сказала
она, и я послушно раскрыл том. Там сперва
шел список авторов, писателей и поэтов, чьи произведения вошли в
том. Огромный список. Напротив каждой фамилии стоял автограф. Для
меня. Я увидел подписи и таких людей, чьи вирши читал еще ребенком
в Самиздате. Я обратил внимание на брезгливую закорючку Генделева,
под которой стояла подпись Губермана.
Вместе с подписью Губерман ухитрился вписать крошечными буковками между строчек:
"Мише — еще раз: пиздец, как хорошо".
– Мы собирали
эти подписи Бог знает сколько времени,
– возбужденно вещала между тем Зиночка,
– некоторых авторов
не было в стране, кто-то был на военных сборах, кто-то болел, ты
понимаешь...
– Спасибо,
– пробормотал я, – огромное
вам всем спасибо. Такая грандиозная работа проведена...
– Да, проведена,
– внушительно сказал
страшный литературный критик Михаил Копелиович
–
и я там тоже принимал участие, в этом безумии... Ходил
собирал подписи. Как в профкоме.
Видимо,
страшный критик вспомнил что-то из своей предыдущей жизни, потому
что фыркнул. Когда он фыркает, у литераторов всех континентов начинают
трястись поджилки, но сегодня я не испугался.
– Спасибо,
Миша, – проникновенно
сказал я, и он благосклонно наклонил голову, чуть тронутую благородной
сединой.
Я кое-что вспомнил.
– Дорогие собратья,
– тщательно выговаривая
слова, произнес я, –
теперь я хочу выпить за Владимира Ильича.
В
зале воцарилась удивленная тишина.
– У меня есть
читатель такой, его зовут Владимир Ильич, – сказал я, – и
я обещал, что писатели Святого города поднимут за него тост.
– Тост – это хорошо, – поддержал меня взъерошенный Сан Саныч,
– и Леонид Ильич
– это тоже очень хорошо.
– Владимир
Ильич, – поправил
его я.
–...А Владимир
Ильич – это еще
лучше, – заключил
Сан Саныч, и мы выпили.
Потом
мы пили еще за память Александра Исаича,
и я дал почитать Председателю книжку про братьев Стругацких, которую
мне прислали из Москвы. Все стали цыкать
зубом, и Председатель быстро спрятал книжку в свой бювар –
от греха подальше. Немедленно установилась очередь из желающих читать
книжку вслед за Председателем, и Гриша Трестман
стал составлять список.
Володя Ханан внезапно хлопнул себя по
лбу.
– По поводу
Владимира Ильича есть стишок, и я предлагаю передать его в качестве
жеста доброй воли твоему читателю, – сказал он. И пусть это будет мой подарок тебе на день рождения.
Я ведь не знал, что он будет, и ничего не принес. Но я не хочу,
чтобы у тебя сложилось впечатление, что я халявщик.
Он
встал и прочел с выражением:
Развалил березу на поленья
Он
одним движением руки.
Мужики
спросили: "Кто ты?!" - "Ленин".
Так
и охуели мужики...
– Святой Мика!
– вскричал воспламененный
Председатель. –
Чьи это стихи?!
– Мои, – гордо
ответил классик ленинградского поэтического андерграунда
семидесятых.
Все
дико захлопали.
– Гениально, просто
Байрон какой-то, –
сказал Володя Хазан (не путать с Хананом),
–
А вот, кстати, тебе еще подарочек, Миха.
– Мы договорились, что ты отныне будешь
секретарем израильской фракции Международной федерации русских писателей.
То есть мы сами не хотим заниматься всей этой мутотой,
перепиской, отчетностью и прочим, –
вот мы и решили, что эта почетная должность – как раз для тебя. С днем рождения, кстати!
– Хорош подарочек...
– сказал я, почесал
за ухом, но возразить не осмелился.
– Ну ладно, подарками
он сегодня уже завален, –
сказал Председатель, –
Миш, мы тебя все очень любим и хотим, чтобы ты и дальше, и так далее.
И водка твоя замечательная совершенно. А теперь нужно решать организационные
дела, хватит его поздравлять уже.
И мы стали решать организационные дела –
выпуск очередного ежегодного альманаха, приветствие американским
писателям в связи с каким-то событием, которое Председатель никак
не мог вспомнить, а также неуплату Сан Санычем
членских взносов за этот год.
– Я бедный!
– кричал Сан Саныч, возмущенно цитируя Паниковского,
– и меня девушки
не любят!..
– И ты год
не был в бане, –
дополнила цитату Анечка, и все грохнули, а я уронил под стол очки,
потому что цитата недалеко ушла от действительности. Сан Саныч,
ничуть не сконфуженный, горделиво раскланялся, и попытался всучить
мне очередной экземпляр сборника своих злобных статей на политические
темы. Я вежливо отказался, потому что у меня и так уже скопилась
куча экземпляров, которые я просто не знаю, куда девать.
Председатель постучал стаканом по столу.
– Ну хорошо, а теперь Света зачитает нам проект рекламы нашего
Содружества в средствах массовой информации, который она написала.
Я, видит Бог, не очень понимаю, зачем это нужно –
рекламировать нас в этих самых средствах, но Света, как политчегототехнолог
и вообще публицистка, считает, что нужно...
Света
Бломберг, откашлялась, поднялась со своего
места и зачитала текст информационного проекта. Все слушали очень
внимательно. Тишину нарушал только скрип, с которым Сан Саныч
чесал колтун на своей голове.
Содружество «Столица».
Поэт
Борис Камянов создал содружество писателей,
которых объединяет общее мировоззрение и отношение к жизни, профессионалов,
пишущих на достойном литературном уровне. В самом слове «содружество»
заключен смысл новой организации: – она создается на основе взаимной
приязни. Содружество призвано оказывать писателям помощь в издании
и продаже книг, организации платных выступлений по стране, решении
профессиональных, бытовых и иных проблем, общение с участием начинающих
авторов и кандидатов в члены организации и регулярных творческих
семинаров. В нем есть секции – прозы, поэзии, критики и литературоведения,
перевода, публицистики, юмора. Декларируется главное отличие содружества
– тщательный отбор кандидатов, который будут проводить
уважаемые члены ПЕН-клуба.
В эту организацию вступили также те, кто состоит в Союзе писателей
Израиля и члены клуба литераторов Тель-Авива.
Основное
отличие посиделок этих столичных поэтов от Тель-Авивского клуба
– это свободная форма общения. Здесь нет четкой программы каждой
встречи. На столе – что кто принес, а разговор течет туда, куда
свернет. Кто хочет – прочитает свои новые произведения. Если кто-то ждет серьезной оценки – сообщает
об этом заранее.
Если в Клубе литераторов Тель-Авива собираются люди
ищущие, то члены «Столицы» вполне сформировались и как личности,
и как литераторы, что определяет спокойствие атмосферы.
–
Хорошо, сойдет, – сказал Председатель. – Только нужно дополнить,
что мы любим выпить и закусить, и всегда рады всем, кто приносит с
собой бутылку и что-нибудь покушать.
– Зачем тебе надо, чтобы по следам такой рекламы к тебе
понабежали всякие сильно пьющие графоманы?
– с огромным удивлением спросил Гриша. – Они обожают садиться на
хвост, а нам иногда самим не хватает. Света, не вздумай вставлять
в текст эту глупость, что Боря изрек не подумавши...
Потом, закончив обсуждение организационных дел, мы посидели
еще немного. Гриша прочел первую страницу своей новой гениальной
поэмы. Нам всем так понравилось, что мы немедленно выпили за будущую
поэму и за ее автора. Гриша вообще гений, но это к слову.
А потом я пошел домой. Когда я выходил из дверей на улицу, меня
догнал Сан Саныч.
– Старик, – сконфуженно сказал он, – тебя все поздравляли, подарки
делали, сюрпризы, а у меня ничего не было... Вот тебе. Я только
что сорвал с клумбы. Я хочу, чтобы ты знал, что я тебя очень люблю.
И он неловко сунул мне в руку маленький букет фиалок.