Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад

Человеки из Кемерова

– Мне звонили из Киева.И звонили из Катманду, – войдя в зал и подняв палец, важно сказал я. Все посмотрели на меня.

– Как? – спросил Сан Саныч, поправляя очки. – Это нужно запомнить…

– Прекрасное начало стихотворения, – сказала Зиночка Палванова, – я не знала, что ты тайно пишешь стихи. Поздравляю!

– Бэ-Гэ, – кратко сказал всезнающий Председатель. – Садись, и я сейчас буду тебя долго и нудно бить, как выражался Аркадий Северный.

Я удивился, но не слишком. Трудно удивляться, когда перед приходом в присутственное место ты без повода выпиваешь литр белой в течение четверти часа, причем безо всякой закуски. Я спокойно, совсем не качаясь, прошел к своему месту – я уже полтора года неукоснительно сажусь только между Председателем и Сан Санычем, отступать от этого правила я не намерен и впредь – и поставил сумку на стол. Потом я нащупал рукой стул и сел на него. Вернее, мне показалось, что я на него сел; я только представил, что я сажусь, – на самом деле я рухнул на пол, промахнувшись мимо стула сантиметров на десять. Я ударился копчиком и на минуту ослеп от слез. Все, кроме Председателя, вскочили со своих мест.

– У Ерофеева сказано: мудила грешный, – глядя в пространство, процитировал он. – Это – аксиома.

– Крепко сказано, – льстиво сказал Сан Саныч, обмахивая меня салфеткой.

– Встать, – сказал Председатель. Я с трудом поднялся. С двух сторон меня поддерживали Зиночка и Анечка.

– Всем сесть, – сказал Председатель, и я осторожно опустился на стул.

Зиночка с заботой глядела на меня. Анечка глядела на меня с восторгом. Мне нравится, когда рыжие молодые поэтессы смотрят на меня так.

– Слушай, Человек из Кемерова, – сказал Председатель. – Где, почему, для чего и как успел ты так нажраться перед приходом, когда нам нужно обсудить важные дела? Ты ведь знал, что нам нужно обсуждать сегодня важные дела?..

– Я не знаю, –   просипел я. У меня дико болел копчик. 
– Я сидел на работе, разговаривал с читателями…А потом вышел, и мне стало грустно…
И я выпил.

– Как это он разговаривал с читателями, сидя на работе? – недоуменно, вполголоса спросила Зоя свою соседку. – Ему уже мерещатся голоса?

– Наверное, он разговаривал с ними в интернете, – догадалась умудренная новыми технологиями писательница Дина Ратнер.

– Ну, ладно, – сказал Председатель, – это не суть важно. Важно вот что. Во-первых, я прочел Скаландиса. Залпом прочел. Оставил работу, оставил жену, внуков, оставил свои обязанности председателя этих алкоголических шабашей, сидел - и читал. Большое спасибо твоей… как ее?.. как это… Чайному стакану спасибо, да.

– Ложечке, – скривившись от боли, надсадно прошептал я. Мне было очень больно. Рыжая Анечка, плотно усевшаяся рядом, гладила меня по голове, Сан Саныч, вытянув губы дудкой, стряхивал с воротника моей рубашки воображаемую перхоть.

– Мише мерещатся голоса читателей, Боре мерещатся чайные стаканы. С водкой, естественно, – поджав губы, прокомментировала вынужденная трезвенница Лида, страдающая воспалением печени, известный прозаик, прославленная книгами для детей младшего дошкольного возраста.

– "Ну, что можно пить из розового бокала?" – немедленно вступился Сан Саныч. – "Естественно, водку". "Москва – Петушки", главу не помню. Что можно пить из чайного стакана? Естественно, не чай…

– Да, – сказал Председатель. – Конечно уж, не чай. В общем, теперь так, Мыша. Слушай сюда. Я прочел твои рассказы из серии "Литераторские мостки". Добрые люди навели в сети. Эй, ты слышишь меня, Человек из Кемерова?

– Человек – это звучит горденько, – сказал Гриша Трестман.

– Это ты где-то вычитал, – буркнул Председатель. – Или выслушал. Тоже в сети, вероятно… В общем, ты, Человек (это я к тебе обращаюсь! подними глаза), имей в виду вот что. Ты из меня там сделал какой-то троекуров жупел, а Саню вообще обосрал, но Саня на тебя не сердится, а я тебя прощаю. Я даже возьму пару рассказов из этого цикла для нашего ежегодника. Эй!.. Слышишь? Ты… это самое… у тебя кличка – какой-то там Дракон, а нужно тебе кличку – Дон Тамэо. Помнишь дона Тамэо из "Трудно быть богом"? Он, если помнишь, как с позавчерашнего дня начал, так до сих пор и не может остановиться…

Анечка сочувственно гладила меня по спине, и по спине катились мурашки. Мне вообще нравится имя Аня, и нравятся рыжие (между прочим, мой папа – рыжий), а еще больше нравится, когда меня гладят по спине, и вообще делают массаж. Я не очень слышал Председателя, иначе я вспотел бы или, по крайней мере, ужаснулся. Но трудно ужасаться, выпив пол-литра водки перед приходом куда бы то ни было. Выпив пол-литра, я чувствую себя фаталистом.

– Итак, два рассказа, где ты нас всех обосрал во славу своих, не известных нам, читателей, войдут в альманах. Ты понял меня, Человек из Кемерова?..

– Понял, – сказал я и послушно кивнул головой. Мне было все равно. На столе стояли три разномастные бутылки водки, и мне было не до рассказов, которые войдут в ежегодный альманах.

– Странно, - проворчал Председатель, – он как будто не рад… Скажи уж чего-нибудь, Человек.

– Мне звонили с Пленума, – с готовностью ответил я, – я сказал им, что я не приду.
Анечка почесала меня за ушами, я замурлыкал в голос.

– Так, ясно, - сказал Председатель, – тогда переходим к более насущным проблемам. Итак, у нас сегодня в гостях находится один человек. На этот раз действительно из Кемерова. Жора, прошу. Представьтесь.

Из кресла поднялся совершенно незнакомый мне человек. Я не приметил его, когда входило в зал и падал на пол. Он с недоумением бросил на меня взгляд, потом повернулся к публике и звучно откашлялся.

– Здрасьте, меня зовут Жора Хряков, я приехал в страну из Кемерова полгода назад, – сказал он. – Я много слышал о вашем Содружестве. И решил быть вашим членом. Псевдоним мой – Достоевский-Северный.

– Так, – пробормотала Зиночка, но он не услышал.

– ...Решил быть вашим членом. А это – моя жена.

Он ткнул пальцем в женщину с высокой прической и тяжелыми золотыми серьгами в ушах, сидевшую с ним рядом. Женщину я сперва тоже не заметил.
– Она тоже из Кемерова? – спросил Валя Кобяков.

– Нет, она тоже из Казахстана, – сказал Человек. – Она была там редакторшей журнала для интеллигенции "Семь цветов радуги". Она опубликовала в этом журнале восемь моих романов, пять повестей, четырнадцать рассказов и большую подборку стихов и поэм. Потом журнал закрыли.

– Простите, журнал закрыли после того, как там были опубликованы Ваши произведения? – спросил Председатель.

– Да, – горько сказал Человек. – И мы решили переехать сюда. Здесь лучше. Потому что здесь мои произведения будете публиковать вы.

– Да? – спросил Председатель.

– Да, – кивнул Человек. – Итак, рассказываю о себе. Вот моя творческая биография…
Я пристально глядел на стол.. Кто-то съел половину соленого огурца, надкусанного мной и положенного на край пластиковой тарелки. Я стал вертеться на стуле.

–…С двенадцати лет я усиленно писал стихи. У меня вообще вышло очень много сборников поэзии и прозы. Это очень хорошие сборники. Толстые. Вот они.

Он указал широким жестом на стопку действительно толстых книг, лежавших перед ним на столе.

– Здесь – полметра стихов! – провозгласил он, внушительно воздев палец.

Действительно, стопка высилась приблизительно на полметра.

Мы внимали. Председатель, вздыхая и отдуваясь, налил себе в пластиковый стканчик водки, нечаянно задел стопку локтем, и книги посыпались на стол.

– Я – известный народный акын! Писать стихи – это главная конструкторская идея творческой интеллигенции на всех шести континентах! – объяснял Человек из Кемерова. Все, потупившись, смотрели себе на колени. Председатель гулко пил водку.

– Конструктивная идея, а не конструкторская, – нерешительно сказала Анечка.
Человек строго посмотрел на нее.

Гриша Трестман со скрипом чесал в затылке, смеясь одними глазами. Я так не умею.

– Слышьте, – гулко прошептала мне на ухо казахстанская жена кемеровского поэта, редактор журнала для интеллигенции, – а как зовут этого мальчика с пузом? Он чего-то несерьезно относится к лекции моего мужа.

Я проследил, куда негодующе указывал ее смуглый палец с фиолетовым наманикюренным ногтем.

– Это – Гриша Трестман, такой поэт, – тихо объяснил я.

– Наверное – говно, – понимающе отозвалась она. Я изумленно посмотрел на нее.

– Говно, говно, – убежденно покивала она, смачно хрупая головкой маринованного чеснока, принесенного Гришей в качестве закуски к общему столу.
Гриша, слышавший каждое слово, хохотал одними глазами. Человек из Кемерова начал читать свои стихи. На второй минуте Анечка, давясь от хохота, прикрывая рот ладошкой, вскочила и выбежала в коридор.

Председатель мрачно смотрел в темное окно, барабаня по столу пальцами. Под глазами его висели мешки. Я внезапно понял, как он сдал за последний год…

– Так, – сказал он, когда чтение завершилось. – Каковы будут мнения почтенной публики?

Наступила мучительная пауза.

– Как на партсобрании побывал, – вдруг услышал я знакомый голос. Я поднял голову и надел очки. Напротив меня, рядом с Гришей, сидел Губерман… Я не заметил его сперва. Я истово закивал ему головой, он в ответ отдал честь, приложив руку к уху.

– Это пиздец! – раздался еще более знакомый голос. Еще более знакомый по магнитофонным записям, я имею в виду. По тем записям, которые я слушал с самого детства. Я потряс головой. Это – космически-экзистенциальное влияние выпивки? – мелькнуло у меня в голове. – Как это? Что это? Сбоку от Губермана сидел Юлий Ким. Я знал, что Юлик имеет израильское гражданство благодаря своей покойной жене Ире, часто приезжает сюда, но не представлял, что увижу его так близко, причем именно здесь.

– Это пиздец! – с некоторым даже восхищением в голосе повторил Ким. – Я совершенно счастлив, услышав такие стихи. Я буду зачитывать их своим знакомым, находящимся в депрессии, лечащимся в клиниках, и они оживут от хохота…

Человек из Кемерова запыхтел. Его жена вылупила глаза.

– Кто ето? – спросила она меня, на этот раз – во весь голос. Ее перст обвинительно указывал на прославленного барда. – Это, наверное, казах?

– Почти, – сказал Ким. Глаза его смеялись, как у Гриши.

– Я и то вижу, что вы пробрались и сюда тоже, чтобы очернить моего мужа, – процедила она, – мало нам было горя от таких, как вы, в Алма-Ате…

– Вообще, я кореец, – ласково сказал Ким.

– Чурка, одним словом, – резюмировала она. Председатель легонько ударил ладонью по столу. Все заорали. Губерман хохотал. Я стыдливо отодвинулся от редактора известного журнала для интеллигенции. Надо об этом написать в дневник, – мелькнула мысль, но я сразу отвлекся, потому что Человек с супругою, с грохотом отшвырнув свои стулья, выскочили за дверь. На столе осталась полуметровая стопка произведений опального автора. Пока все успокаивались, Председатель с трудом поднялся, подошел к окну, открыл его и, размахнувшись, с натугой швырнул в ночь эту стопку книг…

Все зааплодировали.

– Я, бля буду, опишу это в новой книжке, – сказал Губерман, – ноготь даю на откусывание…
– А ты не беспокой перо, – сказал Боря уже добродушно. – Вот сидит Мыша, он завтра же тиснет эту байку в своем интернетовском дневнике. Мыша, не забудь кланяться твоим Чайным стаканам…

– Ладно, – сказал я. – Я всегда от тебя им кланяюсь. Они тебя очень любят.

Председатель благосклонно покивал.

– Это хорошо. Потом напомни мне, не забудь, я тебе еще пару слов сказать хотел… Так, – сказал он, – наконец, вернемся к нашим баранам. Стихи теперь нормальные почитаем по кругу, да? Новые только, неопубликованные еще. Хорошо? И дайте Мыше бумагу. Ручку я ему сам дам…

Ким протянул мне чистый лист бумаги. Я выхватил у Председателя из нагрудного кармана золотой "паркер", и участники стали читать стихи. Я еле успевал записывать.

Сначала читал Володя Френкель.

Историю растащат на слова,

На версии, остроты, повторенья

Прошедшего. А дальше – трын-трава,

Трава непониманья и забвенья.

Какой туман! Но если не понять

Чужих времен, тогда всего вернее

В каком-нибудь Париже повторять –

Ахматова, Паллада, Саломея…

Георгия Иванова строка,

Истории и времени примета,

Останется как веха на века

Господнего исчезнувшего лета.

– Володя, – сказал Губерман, – ты относишься к достаточно редкой категории авторов, которые пишут чем дальше, тем лучше.

Володя благодарно улыбнулся и продолжил:

Под блеклыми небесами

Хотелось бы жить да жить.

И пусть мы не знаем сами,

Куда нам сегодня плыть,

А всё же легко и просто,

Столетье допив до дна,

Сказать, что нам не по росту

Новейшие времена.

И незачем нам стараться,

Рассчитывать каждый час.

Нам не от чего спасаться –

Спасенье всегда при нас.

– Хорошо, – сказал Председатель, – очень. Анечка, перестань уже чесать Дона Тамэо за ухом, он сейчас заснет, и вообще ты мешаешь ему записывать, то есть увековечивать нас в интернете. Ты давай теперь свои стихи читай. Твоя очередь.

Аня мгновенно покраснела так, как умеют краснеть только очень светлокожие, рыжие девушки – не только лицом, но и грудью, и руками, и, наверное, спиной, достала из сумки листок бумаги, близоруко склонилась к нему и прочла, запинаясь:

После исхода.

До исхода из Египта я себя не помню вовсе, -

Только вечную усталость, ожиданье, отчужденье.

Детство кончилось в пустыне, в час, когда я, стоя возле

Моря с трупами соседей, смаковала их паденье.

Время двигалось скачками. У подножия Синая

Я грешила только в мыслях – тело мне не подчинилось,

Тело стало тесным платьем для блаженного незнанья,

Что с останками скрижалей я живьем похоронила.

С той поры я и скитаюсь по пустыне со слепцами,

Что друг друга ненавидят, но повязаны желаньем

Отыскать на карте мира заколдованное царство,

Земляничные поляны за угрюмыми стволами.

По дороге мы воюем. Малодушных жалят змеи.

Часто сытые соседи не добры к гостям незваным, -

Вот сомнительное счастье обреченных на бессмертье

Персонажей из легенды о земле обетованной

Но однажды мы увидим, как в песок зарылись тени

Иерихона, первой жертвы – да падет он с Божьей силой! –

Чтобы те, что переступят через рухнувшие стены,

Стали новою легендой о пришествии Мессии.

– А что? Неплохо, – сказал Гриша. – Что-то в этом есть. Прямо молодая Лонгфелла, можно сказать… начинающая такая.

Аня счастливо заулыбалась и, покраснев еще больше, стала похожа на краснокожую. Из племени пауни, или могикан, или сиу.

Внезапно Володя Ханан с треском хлопнул себя по лбу.

– Старик! – сказал он мне. – Я совсем забыл тебе сказать, что мне велели передать тебе…

И он протянул мне грязную бумажку, на которой прыгающими неровными буквами был нацарапан какой-то электронный адрес.
– Ты утвержден секретарем Эм-Фэ-Эр-Пэ, сказал он. Это – адрес их нового сайта, ты там есть. Тебя там есть, как говорят одесситы. Кроме того, в Ростове хотят издать твою книжку. Не знаю, что из этого выйдет, но поздравляю.

…Когда, допив все, что оставалось на столе, я ушел с собрания и приехал домой, уже была глухая полночь. Я осторожно подошел к компьютеру. Да. Меня там действительно было. Это сомнительная честь – быть секретарем творческой организации. Это такое же счастье, как быть Охотником на медведей из фильма "Обыкновенное чудо", который давно уже не охотился, а писал мемуары о тех временах, когда охотился, и собирал свои дипломы. Чтобы вешать их на стенку.

Тем не менее, меня там было.

Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад