Иерусалимский
синдром — относительно редкое психическое расстройство, вид мании
величия, при котором турист или паломник, находящийся в Иерусалиме,
воображает и чувствует, что он владеет божественными и пророческими
силами и как будто является воплощением определённого библейского
героя на которого возложена пророческая
миссия по спасению мира. Данное явление считается психозом и ведёт
к госпитализации в психиатрическую больницу.
(Из энциклопедии)
Кратковременные помешательства, происходящие только во время посещений
Иерусалима с приезжими из разных стран, давно никого не удивляют.
Говоря откровенно, они никогда никого не удивляли. Интернациональное
сумасшествие, при котором представители любой конфессии могут вообразить
себя причастными к культу иной религии, делают честь этому надмирному
месту.
Многим памятен Абдаллах ибн Руми, паломник-талиб
из Афганистана, отправившийся в хадж в Мекку и на обратном пути
неожиданно свернувший в Иерусалим. Я запомнил
его таким - в зеленой чалме, сидящим под чахлой маслиной на склоне
Масличной горы, горько рыдающим, раскидывающим царственным жестом
катышки ишачьего помета во все стороны; он внезапно нашел исчезнувшие
сокровища храма Сулеймана ибн Дауда, разрушенного ромеями
две тысячи лет назад, и теперь предлагал безвозмездно воспользоваться
сокровищами окружившим его туристам, полицейским и терпеливым санитарам
из столичной больницы "Адасса".
Мне, помню, было страшно жаль его, ибо рыдал он искренне, страдая
от непонимания столпившихся вокруг. Никто
не хотел воспользоваться золотом и серебром, которое щедрыми горстями
кидал он в толпу... Жутко было видеть плачущего правоверного, до
сего дня в жизни не пролившего ни слезинки - ни над погибшими от
рук кафиров родными, ни тем более над теми, кого убил он; ибо был
прославлен в родном Кандагаре как боец
умелый и беспощадный этот Абдаллах ибн Руми.
Я помню мормона Джонсона, скромного бухгалтера
из Солт-Лейк-Сити, явившегося сюда в туристскую поездку со всем
выводком своих жен и детей, взошедшего на белый холм у долины Геенны
огненной - и спятившего мгновенно и страстно; вид этого города,
парящего над временем и пространством, захолонул его сердце, и он
захохотал, раскинув руки на вершине холма. Он вообразил себя
самим Мухаммедом, пророком правоверных, скромный бухгалтер, и живым
вознесся в объятия Аллаха, несмотря на визжащих и цепляющихся за
полы его одежды жен. Они мешали ему, он отпихивал их ногами, но
уже и они приподнялись над землей, и воя, медленно заклубились над
холмом, уходя свечкой в зенит. И столпившиеся внизу санитары потирали
лбы и недоуменно переглядывались, не зная, как снять с неба улетавших
гостей великого города, и вой возносившихся
медленно затихал уже в лазури - но тут спас их всех пророк Илья,
случившийся здесь же, неподалеку. На этот раз он принял образ старого,
беззубого бедуина, одной фразой приземлившего и мистера Джонсона,
и его жен, и детей. Не растерявшись, прошамкал старик: Мухаммед
вознесся на беседу с Аллахом с вершины Храмовой горы иудеев, - а
ты, где стоишь ты, о глупец?! ты спутал место, о сын
ишака! И это оказалось именно тем, что в данный момент нужно
было сказать мистеру Джонсону, вообразившему себя пророком ислама,
сказать трезво и буднично. И с ревом пикирующего бомбардировщика
ринулся мормон с небес, и грянулся о поверхность холма. И хотели
потом наградить старого бедуина медалью общества спасения и грамотой
почетного жителя города, но исчез он, как ни искали, - ибо был это
не простой бедуин.
Знавал я и раввина, ортодоксального из ортодоксальнейших, ярого
и непримиримого борца с сионизмом, жителя Нью-Джерси и личного друга
Арафата; впервые в жизни посетил он Ершалаим; и ужасная история
приключилась здесь с ним, и расказывать об этом можно лишь шепотом,
- ибо случилось дивное. Прочтя полуденную
молитву, направился он к стенам Старого города у Яффских ворот,
и почувствовал здесь легкое головокружение; покачнулся
ненавистник секулярного государства Израиль, который всю жизнь именовал
не иначе, как детищем Амалека, - и вылетела его душа, и влетела
в тело покойного раввина Кахане, мертвого к тому моменту уже двадцать
лет, и ожил рав Кахане, и встал из могилы, и побежало тело личного
друга Арафата по городу с призывами убивать всех встречных арабов;
не видал еще такого древний город, и насилу скрутили воскресшего;
и что удивительно - лишь вернулось тело в Нью-Джерси, как душа рава
Кахане с отвращением из него вылетела и вернулась в Святую землю.
И умер личный друг Арафата, не снеся такого позора.
Дивную историю рассказал мне Реувен, мой сосед по подъезду, полицейский
офицер, ответственный за дежурства у Церкви гроба Господня, что
в Старом городе.
Отделение его находится в тридцати метрах от главной святыни христианского
мира. Стоял он как-то на улице и грелся в лучах слабого зимнего
солнца. И проходили мимо него в мечеть Аль-Аксу правоверные, и кто
улыбался ему на всякий случай, а кто плевал ему под ноги, но не
обращал внимания Реувен ни на тех, ни на этих, ибо за тридцать пять
лет службы привык и к тому и к другому. И вот так стоял он и рассеянно
глядел вдаль, на улицу Виа Долороза, что тянется от гроба Господня
до самого арабского базара. И вдруг раздались крики, и все увидели
почтенного господина в дорогой велюровой шляпе, в серебряных очках,
по внешнему облику - богатого туриста из Европы, с "дипломатом"
в руках. Изо всех сил спешил полный господин по направлению к полицейскому
отделению, отдуваясь и пыхтя; и решил Реувен, что спешит он, дабы
пожаловаться на то, что вороватые арабские мальчишки обокрали его
на базаре. И встал Реувен навстречу ему, и приосанился, - но пробежал
господин мимо, пыля прекрасными ботинками, и направился прямиком
в отделение. Сосед мой пошел за ним, и
войдя в комнату, увидел следующее.
За столом сидел дежурный сержант и писал отчет, а господин из Европы
стоял перед ним и мял в руках шляпу. Чего надо? - отрывисто спросил
сержант, не отрывая взгляда от бумаги, на которой писал. Они все
невежливы, полицейские сержанты, что в Святом городе, что на Западе,
что на Востоке, - исключение составляют,
по слухам, разве что британские констебли. Но наш сержант был родом
из Ирака.
- ...Чего тебе надо?
Турист ответил, что он - Мессия, только что прибыл,
как было договорено еще при римлянах, и все две тысячи лет так спешил,
что совсем запыхался; я вижу, что ты запыхался, сказал сержант,
продолжая писать, - но вошел ли ты через Яффские ворота, о Мессия,
и где твой белый ослик, о котором тоже уже давно договорено?
Ослик остался там, на площади имени Омара Сулеймана ибн Хаттаба,
с готовностью ответил Мессия. И чего тебе от меня надо? - спросил
сержант, продолжая царапать пером по бумаге. - Я не могу давать
директив мессиям, мне не положено по должности, раз ты, наконец,
явился, то сам и должен знать, что тебе теперь делать. - Я сам знаю,
что мне делать, - с достоинством ответил Мессия, - мне необходимо
связаться с Богом, срочно проводите меня к Нему. - Бог занят, -
скучно ответил сержант, - и не может тебя принять. - Но мне необходимо
увидеть Его! - в отчаяньи вскричал гость, - я так спешил... - Тому,
кто хочет связаться с Богом, совсем не обязательно видеть Его лично,
- ответил сержант, обнаруживая некоторые познания в нюансах теологических
дискуссий.
Гость так беспомощно сопел, что служитель порядка немного смягчился.
- Ты не можешь видеть Его, но можешь отправить Ему факс, - сказал
он. - Вот там, в углу, стоит факс. - Но кто примет факс на
Той Стороне - сам Он? - озабоченно спросил гость, направляясь
в угол. И тут сержант, который никак не мог оторваться от своего
отчета, дал промашку. Видимо, в отчете что-то не ладилось. - Нет!
- раздраженно сказал он, - факс примут в Его канцелярии, скорее
всего архангел Гавриил его примет, я не знаю точно, но, скорее всего,
он; он нынче дежурный, я точно знаю. - Нет! - закричал внезапно
возбудившийся гость так, что все, находившиеся в комнате, подскочили.
- Нет! Я согласен отправить факс только архангелу Михаилу! Это беззаконие,
я буду жаловаться!
И так они препирались, и уговаривали друг друга, а потом даже хватали
друг друга за грудки, потому что сержант оторвался, наконец, от
своих бумаг, - и длилось это не менее получаса; но вот что интересно
- ни на одном лице не было и тени улыбки. Все, находившиеся в комнате,
относились к гостю с большой долей терпения и некоторого уважения.
И только когда окончательно потерявший терпение и веру в местные
законы Мессия издал протяжный вопль и стал пинаться
ногами, они вызвали скорую помощь. Никто не смеялся,
никто не гоготал, никто не отпускал идиотских шуточек даже тогда,
когда выведенный на улицу гость уперся перед тем, как его посадили
в машину, и четверо дюжих санитаров серьезно обещали ему, что в
больнице к его услугам будет предоставлен факс главврача, и он сможет
посылать факсы туда, куда только захочет. Хоть к Будде, -
великодушно добавил главный санитар, и успокоенный, повеселевший
гость сел, наконец, в машину.
Сержант вышел на улицу, вытер вспотевшее лицо и закурил. Откуда
я знаю, сказал он Реувену, - может, это и настоящий Мессия, откуда
я знаю? Кто в этом городе может утверждать что-то наверняка? Вот
ты можешь? - Нет, и Реувен ничего не смог утверждать наверняка...
Это случилось в тридцати метрах от центра одной из мировых религий,
в двухстах метрах от центра другой мировой религии, и не более чем
в полукилометре от центра религии, давшей начало двум первым. Кто,
находясь под перманентным духовным прессингом такого накала, может
потешаться над мессиями, пророками, апостолами, архангелами и просто
мудрецами, толпы которых ежедневно наводняют этот удивительный город?
Нет никаких шансов на то, что, оказавшись здесь, вы сами не почувствуете,
что в вас вселилась душа Иоанна Крестителя,
царя Саула, пророка Исайи или самого Соломона мудрого, то есть Сулеймана
ибн Дауда (мир с ними обоими). Вот вы, например, можете утверждать,
что этого не произойдет? Видите - нет... И я этого утверждать не
могу тоже.
Как вообще можно что-то утверждать в этом городе, в городе, где
пересекаются параллельные прямые всех измерений Вселенной, - когда
я сам, лично, возвращаясь с полгода назад от Стены плача, в последний
момент оглянувшись, увидел человека в спортивном
костюме, в снаряжении хоккейного нападающего, атакующего головой
Стену. Он понял, человек, что является великим Хирамом, царем Ливанским,
знаменитым архитектором, помогавшим Соломону строить Храм. Это было
давно, еще в десятом веке до новой эры; три тысячи лет он мучительно
размышлял, в чем дело, почему рухнули стены Храма, и понял, что
допустил ошибку в расчетах, и явился сюда, чтобы исправить эту ошибку
- немножечко сдвинуть Стену плача, буквально сантиметров на десять,
не больше.
Он атаковал стену несколько раз, с каждым разом все напористее,
с каким-то возрастающим отчаянием. Никто не смеялся, кое-кто принялся
помогать. И что вы думаете? Я сам видел, что стена
в конце концов сдвинулась.
Вы знаете, скоро в Иерусалим приедет моя московская знакомая, я
поведу ее в Старый город. И, знаете, я немного завидую ей - ведь
ощущение чудес этой земли, которые для нее в диковинку, в моем восприятии
несколько притупилось.
Возможно, ей повезет, и она, проходя между площадью Омара ибн Хаттаба
и улицей Любавичского ребе, ощутит себя царицей Савской - или, на
худой конец, кающейся Магдалиной. В любом случае, я буду рад по
мере моих сил поддержать ее в одном из этих начинаний.