| Викторович несколько дней назад вспоминал в дневнике
рассказы своих дедушек о военном времени. По ассоциации и я вспомнил
о моих дедах.
Отцы мамы и папы воевали оба. Оба принесли с войны награды, оба участвовали
в боях. Мамин папа служил в пехоте. Он вытащил с минного поля своего
товарища, которому взрывом оторвало обе ноги; ни один человек из его
роты, несмотря на понукания замполита, не согласился идти спасать
- все стояли у кромки поля и беспомощно смотрели вперёд, вытянув шеи.
Мой дед выпил стакан спирта и пошёл. И дошёл, и взвалил на спину потерявшего
сознание безногого, и вынес его с поля. И не взорвался. За это ему
дали потом какой-то орден. Это было в Польше. Он рассказал мне об
этом однажды, и я запомнил навсегда.
Папин папа мало рассказывал о войне. Он тоже принёс с фронта награды,
но никогда не говорил мне, за что получил ту или иную медаль. Я знал,
что в своей части он был помпотехом, помощником по технической части.
Что это такое, я не знаю до сих пор. С войны он пришёл психованным
от контузии - и совершенно лысым. Облысел он, по его словам, в одночасье,
во время танковой атаки на Курской дуге, лёжа в окопе, который утюжили
немецкие "тигры". Говоря о войне, он, в основном, ругался
и кричал нечто невразумительное.
Я с детства привык считать своих дедов героями и, когда наступал очередной
День победы, с гордостью шёл между ними по улицам, держась за их руки,
и медали и ордена брякали на их груди в такт шагам.
Мне было двенадцать лет, когда девятого мая мы всей семьёй собрались
за праздничным столом. Бабушки хлопотали на кухне, мои родители, тётки,
дядья и оба деда в пиджаках с орденскими колодками расположились за
столом.
Мамин папа провозгласил первый тост - за День победы. Выпили они,
и бабушки начали наперебой вспоминать, как ждали своих героев с войны.
Мамин папа рассказал историю получения нескольких медалей, и я, сидя
на стуле с ним рядом, испытывал невероятное чувство гордости.
И вдруг лысый дед мой, папин отец, сказал - мне тоже есть что рассказать,
вы меня послушайте. Все удивились внятности его речи - ведь все годы
до этого, рассказывая о войне, он лишь кричал и плевался.
И дед рассказал.
Весну сорок пятого он встретил в небольшом городке в восточной части
Германии. Девятого мая, после капитуляции рейха, его вызвал начальник
штаба части, в которой служил, и сказал, что он приказом командующего
фронтом назначен комендантом города; но вот беда - немецкого он не
знает, а официальный переводчик прибудет только через несколько дней.
В то время как переводчик был совершенно необходим - за окном, на
улице, уже выстраивалась длиннейшая очередь из местных жителей, которых
нужно было выслушать, и нужно было решать массу организационных вопросов,
и налаживать мирную жизнь. Так что, Хаим, сказал деду начальник штаба,
переводчиком будешь ты. Помпотех, ты знаешь идиш, а он похож на немецкий.
Будешь переводить.
Дед переводил несколько дней, в течение которых через кабинет начальника
штаба прошли сотни немцев.
На пятый день в комнату зашёл маленький, аккуратно одетый старичок
и попросил у господина коменданта защиты, справедливости и порядка.
Дед принялся переводить, вставляя в трудных местах в идишскую речь
русский мат и обороты на древнееврейском. Старичок с испугом косился
на него, но, кажется, понимал почти всё.
-Господин комендант, ко мне домой пришли ваши солдаты. Они были очень
грубы, кричали, унижали служанку, портили воздух. Они взяли в моём
доме все наручные часы и разделили их между собой. Перед уходом они
выстрелили в портрет фюрера и унесли большое зеркало. Я не обижаюсь
за портрет фюрера, ибо сам собирался снять его; но я прошу приказать
вашим солдатам вернуть мне зеркало. Это дорогое, старинное зеркало,
оно было куплено для нашего дома ещё моим отцом.
Господин комендант - подполковник Василий Петров из Ленинграда - выслушал
перевод и заскрипел зубами. Он не смотрел больше на старика. Он повернулся
к моему лысому деду.
-Хаим, у меня в Питере погибла вся семья. У них не было хлеба, Хаим.
А у тебя, я слышал, тоже не все выжили...
-Так точно, - ответил мой дед и, сквернословя на трёх языках, объяснил
аккуратному старичку, что он родом из Николаева, что у него не осталось
никаких родных, кроме эвакуированных жены с сыном, и что сестру его,
пятнадцатилетнюю Фиру, немецкие солдаты привязали за волосы к какому-то
выступу на вездеходе и погнали машину на полной скорости, пока сестра
не упала и осталась без скальпа. Так написала ему в армию соседка-украинка,
глядевшая на акцию из окна своего дома. Все остальные родственники
были расстреляны без мучений. И сделали это (я теперь в этом не сомневаюсь,
добавил дед) сыновья аккуратного старика.
-Но, господин комендант, - возразил старик, не столько испуганный,
сколько ошеломлённый, - у меня и сыновей-то никаких нет, а есть лишь
дочь; меня самого по возрасту и состоянию здоровья не взяли даже в
фольсштурм; и я не понимаю вообще, какая связь между печальной историей
ваших семей и зеркалом, которое было украдено русскими солдатами из
моего дома.
-Так что же ты хочешь, старый скот? - не глядя на посетителя, прохрипел
подполковник из Ленинграда, и дед добросовестно перевёл немцу эти
слова.
-Я прошу порядка и справедливости, - с достоинством отвечал тот, стараясь
не обижаться на раздражительных бойцов Красной армии. - Я настоятельно
прошу вернуть мне зеркало. Это зеркало старинной работы и очень ценно.
-Хаим, - вновь заскрипел зубами господин комендант, - у меня нет сил
разбираться с ним. Возьми его, Хаим, и сделай с ним, что хочешь.
Мой контуженный, лысый дед поманил старика пальцем и открыл перед
ним дверь, ведущую в акккуратный внутренний дворик.
-А что там, господин переводчик? - с любопытством спросил старик,
останавляваясь у двери.
-Там тебе вернут твоё зеркало, - отвечал дед, и немец переступил порог.
Дед поставил его у благоухающего розового куста и выстрелил ему в
лицо. Ему показалось, что немец падает как-то не так, и выстрелил
ещё два раза, оба раза - в голову.
Потом он засунул дымящийся пистолет в кобуру и вернулся в комнату
- переводить для подполковника речь очередного посетителя.
* * *
Мы, сидевшие за праздничным столом Девятого мая через тридцать лет
после окончания Великой войны и впервые выслушавшие эту историю, приросли
к своим стульям. Второй дед, мамин отец, молчал, как и все. Минуты
полторы никто ничего не говорил. Лысый дед налил себе стакан водки
и нежно погладил висевшую на груди медаль "За победу".
-Деда, это тебе за это дали медаль? - спросил я посреди жуткой тишины
комнаты. Дед мутно посмотрел на меня.
-Глуп ты ещё, внучек.
В тот праздник все разошлись по домам раньше обычного.
|