Домой

Самиздат

Индекс

Вперед

Назад

 

 

 

Когда я была маленькая. Посвящается Лапсе

 

Вот эту прочитанную сто раз фразу я унёс с собой в сон. Сон наступил в полдень. После того, как моё тело вернулось из синагоги, где после субботней молитвы мы, как водится, по случаю выпивали и закусывали delirium tremens, моё тело вернулось в то место Святого города, которое я иногда именую своим физическим домом. Не суть важна причина, по которой мы выпивали и закусывали - в синагогах такое местами и временами случается сплошь и рядом, особенно по субботам, особенно утром, когда в страстном здании хасидизма выбиты окна и двери, когда поёт местная птаха голубь, олицетворяющая собой мистическое Нечто, когда весной розовые лепестки Иудина дерева, пахнущие далеким Гангом, дружелюбно раскрываются тебе навстречу.

Тело не хочет любви. Тело хочет Покоя. Тело возвращается по кривой в свой физический дом, под сурдинку напевая последнее благословение над стаканом марокканской сикеры, тонкой ниткой привычки влекущей его вперёд. Благословение влечет тело физически, как Голема в старом пражском гетто, душа же в процессе не участвует. Душа воспарила давно и надолго; она не здесь, душа. Издалека она смеется и над своим телом, и над телами иных Големов, с важным видом попадающихся навстречу в субботних одеяниях, и над физическим домом, где под сводом крикливой любви погребены все надежды маленького, убогого мира; душа ищет Ганг и алчет охотничьего клича Стаи жарким вечером в Сионийских горах.
Когда я была маленькая, я думала, что всё это будет не так. Сбыча мечт произошла, и мне опять скушно, бес, сказал принц Флоризель.

Голем вернулся домой в полдень. Сняв парик и сорвав камзол, тело небрежно швырнуло их в угол и заговорило на мертвом языке. Его не понял никто, кроме дочери; дочь, покивав - по Серым Глазам Голем уразумел, что поняла она всё дословно - ответила плавно на птичьем языке. Рядом Пребывающее Тело, выплыв из соседнего покоя, сказало, лишь Голем ступил на порог - "мир с тобою, Золотая Рыбка, твоего мне откупа не надо". Голем, отказавшись вкусить горячей, специально подогретой утренней субботней еды, устремился в пятую комнату, где на мигающем мониторе с вечера ждали Вопросы. Голема в процессе Ответов побеспокоили всего раз - серые глаза принесли банан и спросили - папа, на что это похоже, я думаю - на Луну? Не отрываясь от Ответов, Голем пробормотал - на Месяц. Вот, с удовлетворением отметили Серые Глаза, я тоже так думаю, а теперь я пойду, спасибо тебе, ты развеял тягостные сомнения, терзавшие меня денно и нощно. Мы понимаем друг друга с полуслова, о дочь моя, пробормотал Голем, не отрывая пустого взгляда от мерцающего экрана.
Ответы заняли полчаса, и как славно, что утром случилась пара благословений, позволивших ответить на терзавшие отсутствововавшую душу Вопросы. Не случись благословений, не случилось бы и Ответов; так бывает всегда. Благословения отрезвляют душу и позволяют сформулировать Неведомое кратко и точно - почти в двух словах.
Это плюс. Минус - то, что не будучи зафиксированными материально, Ответы утекают из памяти навсегда - как талая, с горных снегов, вода говорливого ручейка утекает сквозь зябкие ладони.

Ответы посланы на край света - и Голем устремляется механическими шагами в спальный покой. По дороге он исполняет на древнеегипетском Сказку о двух братьях; он - Бату, ставший, как пантера Юга. Этого не понимает никто, это встречается затаенным недоумением всеми скопившимися под сводами жилья Телами, это не может оценить никто - кроме Серых Глаз, аплодирующих ему ресницами.
Голем засыпает, остывая мгновенно, как выключенный из розетки утюг, проваливаясь в сон, как в нирвану. Ему снятся странные, цветные сны, в которых давно ушедшие люди дружелюбно обсуждают важные и не очень Ответы на Вопросы, которых они не задавали, но в обсуждении которых хотели бы принять посильное участие.
Голем всегда рад этим снам, приходящих к нему после дозы утренних благословений - в них ненавидящие и проклинающие наяву всегда искренне рады ментальным встречам на ином уровне.

Ему снится первая жена, когда она не была женой, и знакомый когда-то до дрожи, до обморока, канувший в нети пепельный запах её волос. Она читает ему свои стихи, и - во сне - он помнит их наизусть. Он помнит, как сладко в чужую гавань приплыть кораблю-бродяге, и всё прочее, написанное для него сто тысяч веков назад, на другой планете и совсем в ином измерении.

Ему снится его единственный - на все времена - Друг, который стал врагом, но снится не врагом, а просто Старым Другом. Они улыбаются и разговаривают, как встарь, и не вспоминают Того, Что Было. Они радуются успехам и переживают незадачи друг друга, как свои собственные. Они разговаривают на священном языке, и Голем шумно радуется тому, что Друг - во сне - теперь владеет им лучше, чем он сам. Они обсуждают рукописи Кумрана, и то, был ли Иоанн Креститель членом ессейской общины на пустынных берегах Мертвого моря, связаны ли ессеи и первые христиане, и звание профессора, звание единственного стоящего кумраниста России, который получил Друг, - и книги, которые он с тех пор написал и напишет, и книги, которые с тех пор написал и ещё напишет Голем, они обсуждают тоже.

Ему снится Валерка, когда он был живым, и его белозубая улыбка, и ключ от квартиры на Петроградской, в Доме - ключ, который Валерка передал ему в восьмидесятом, таком далеком, году, где Голем впервые познал свою Первую, которая стала потом женой, и свет от ноябрьского фонаря, квадратом ложившийся на окно без занавесок, и первое в жизни "Ты...", и - пепельный запах её волос снится снова и снова.

Бабушка нему снится тоже... Они все смеются, они радуются, они ощутимы, они вещественны, как Розовый конь, проскакавший на утренней заре, их можно потрогать, и улыбнуться им, и сказать - я люблю тебя, и они ответят - да, и это будет правдой, и все они совсем забыли, Что.
Что и Первая, и Друг, и Бабушка исчезают в проклятый миг, когда дикая, совсем не гармонирующая с ними трель телефонного звонка вырывает Голема из омута, где все лешие и водяные - свои, истинные и навек.
Он не открывает глаз. Он уже подобрался, он снова слышит шелест ненавистных пальм за окном, в яростном солнце Мира полудня, он вновь закован в латы Тела, он ждет ответа, чтобы отключиться вновь и бежать к своим - своим - своим - на память - прочь - с благословениями над сикерой или без них.
-Кто..?
-Лев Николаевич.
Он не помнит, кто это такой. Он помнит лишь Имя, и седые, сальные космы, и угрюмый взгляд, и книги.
-Дай.
Голем не открывает глаз и ловит рукой трубку - да, Лев Николаич (кто же это такой?).
-Я прочёл, и хочу сказать.
-...
-Грязно это.
-Вы повторяетесь, - визжит мгновенно пришедший в себя Голем, оторванный от Первой, и Друга, И Бабушки, ждущих там, за поворотом, - Вы повторяетесь, Лев Николаич, вы сказали это уже раз, сто лет назад ровно, Вашу Мать, извините меня великодушно, мердэ, Вы уже говорили это Александру Ивановичу, но "Яма" вышла, грязно там, Вашу Мать, или нет.
-Михаил Маркович, вы охуели или это я не вовремя..?
Назад - на память - прочь. Я не помню, Кто же это такой, Господи боже мой! - Лев Николаевич, Кто Вы?

-Сукин сын, поц ты недоделанный, - врывается высокий голос Второй, - ты с кем разговариваешь? Ведь от Него зависит наш счёт, какой ты идиот, прости господи...
О Боже, помоги мне тонко пошутить! Я вспомнил, вспомнил!! Это - директор нашего банка, мы просили его о ссуде, а кто-то написал анонимку, что мы недееспособны, что наши счета поддельны, что мы безработные, что мы подделали документы, что я вообще - не Маркович, а Макарович, что я родом из Вятки, что я бывший член нацистской скинхед-группы, бежавший по убийству армянина с Доисторической (почему - армянина?).
-Простите меня великодушно, Лев Николаич, я сам не свой от этой анонимки...
-Я это понял. Я о ней и говорю - грязно это. Ни о чем не беспокойтесь, вы получите ссуду.

Голем провалился в сон снова - как в омут, руки по швам, солдатиком, как учили его нырять в бассейне, когда он был маленький.

Бабушка, Друг и Первая не вернулись. Вместо них всплывали огромные Золотые Рыбки с глупыми глазами, они таращились на него и, безвольно вильнув хваостом, уходили в глубину Марракотовой бездны, к подводному городу атлантов.
-З-з-з-з-з-з!!!! - Проклятый телефон, нужно было разбить его к чертям свинячьим. - КТО это опять!?
-Федор Михайлович на проводе...

Боже мой, я не помню, кто это... Безвольно, глиняной рукой, наощупь беру трубку.
-Да. Слушаю.
-Дорогой мой, я в полном восторге, мы ещё им покажем, вы ещё получите эту премию и это звание, мы присвоим вам диплом в следующем году, ни о чем не надо беспокоиться, это промашка, это бывает, от таких совпадений никто не застрахован, вы меня понимаете?
-Да, я понимаю. Как хорошо, что Вы сразу взяли быка за рога и напомнили суть темы, Федор Михайлович, я ведь хотел уже поскандалить и объяснить, что старуху-проценщиу я убил лишь во сне, что вы не имели морального права писать обо мне, даже пряча меня под псевдонимом.
-Что?! Какой пассаж! Я обязательно вставлю это в завтрашний отчёт редактору! И Вы - я настоятельно рекомендую Вам вставить это в следующий рассказ! Вы точно получите премию! Ещё одну! Чтоб Вы мне были здоровы, большое спасибо, отдыхайте, доброй Вам субботы...

Проклятый телефон... Все сильные Мира теней, канувшие в нети, поклялись беспокоить меня сегодня. Я пребываю после утренних благословений и Ответов На Вопросы в состоянии Чёрного Выпадения Сознания, не давай мне больше трубки, я боюсь, что в следующий раз скажу что-то совсем уже не то, как хорошо, что Федор Михайлович связан с окололитературными кругами и вообще восторжен, как Пятачок, ну а если позвонит Михаил Афанасьевич или Николай Васильевич, что же я им скажу, я не помню их, они - белые пятна на стене, я помню лишь их подлинные прототипы, не давай мне больше трубки...

-ЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!!!!!!!!!!!!!! - Боже мой, опять этот кошмар, опять пять минут разговора вслепую, с закрытыми глазами, с воплощениями, забывшими свою личность, с бесплотными тенями, а подлинные - ждут во сне, не давай мне трубки, меня нет, я уехал в Трою, к Энею, я выпиваю с Гектором на брудершафт, дедушка Приам сам, по-простому, ведь мы все тут свои, подносит нам в царском мегароне закуску, я ругаю на трех языках матом Париса, какая сволочь, сколько из-за него погибло людей, настоящих людей, куда лучше, чем этот местечковый Федор Михайлович, троянцы согласны, весь царский двор кивает головами, даже Горгона на эгиде Афины согласно кивает сальными змеиными космами, давайте выкинем этого женоподобного любимца Афродиты за городские стены, к ебени мать, пусть ахейцы подымут его на копья, пусть сдохнет эта падла Елена, пусть её берет к себе этот несчастный Менелай, если хочет, а я не хочу, я с ней рядом в поле срать не сяду, Лаокоон и Антенор правы, а у ахейцев только один благородный человек - и тот Ахиллес, и сдадим им эту размалеванную куклу, и откупные дадим, а если в сокровищнице Дарданида не хватит золота, я отдам своё, что у меня на текущем счету в банке лежит, спасибо Льву Николаевичу, и Троянской войны не будет, и я всегда буду возвращаться в этот город моего детства, он для меня равнозначен Иерусалиму, с шести лет равнозначен, в конце концов плевать на Зевса с его весами жребиев судьбы, и на эту старую суку Посейдона с его дельфинами тоже плевать, мало что им нравится этот странствующий козёл Одиссей, трахарь Цирцеи, Каллипсо и двадцати пяти других нимф и дев (как это?), бедная Пенелопа, бедная Софа, о Боже, не давай мне трубки, меня нет, я умер...
-ЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗЗ!!!!!!!!!!!!!!
-Исаак Эммануилович на проводе.

Когда я была маленькая...

 

Домой

Самиздат

Индекс

Вперед

Назад