Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад

Дорога на юг

Между прочим, я слышал мнение авторитетного лица невнятной религиозной ориентации, что подлинных атеистов среди психически здоровых личностей просто не бывает. Ну, не бывает, и всё. По возвращении из сектора Газы у меня нет сомнения в том, что люди в чалмах, равно как и в пейсах, встречавшиеся мне по дороге, были психически дееспособны - при этом абсолютно все равно, в каких пророков они веруют.

Со мной в машине ехал коммунист, член какой-то местной разновидности марксизма с поправкой на начало 21-го века. Он был черкесом - единственным черкесом в арабском большинстве его партии - и очень боялся, что за активные действия в пятницу он будет осужден товарищами по движению. Я успокаивал его, ссылаясь на Магомета, которого читал кое-как в переводе Крачковского, но он все равно нервничал. По дороге нам попался табор бедуинов, вывозимый из Газы на безопасные земли в пустыне Негев, потому что истинные сыны Аллаха поклялись отомстить коллаборационистам: у шейха местного бедуинского племени старший сын полжизни прослужил следопытом
в разведчастях армии обороны Израиля. Мы проезжали мимо бездумно мекающих коз и душно воняющих овец, переходящих границу без паспортов - и, притормозив, я спросил юного, стройного, закутанного в бело-черные одеяния пастуха, вооруженного карабином и двумя длинными, с серебряной оторочкой, ножами за поясом:
-Куда гонишь ты стадо, о почтенный?
И он гортанно ответил, дивно блеснув черными очами, что гонит стадо к колодцам древнего города Беер-Шева, и он - Первак, то-есть Путькладущий, и это - честь; ибо намерен он поставить первые шатры и палатки его племени именно там, у Колодца Семи - если, конечно, будет на то воля Аллаха.

А зачем ножи за поясом у тебя, удивился я не очень искренне, провожая взглядом льющийся по пустыне мычащий, медленный поток домашнего скота, от жары обмахиваясь при этом рукой, и уже догадываясь об ответе. Затем, о господин мой, что у стен древнего города Колодец Семи скопились стада коз и овец трех племен, занявших колодцы загодя, ответил неспешно пастух, и дивные очи его блеснули выразительно, - и вождь наш повелел отнять воду у них, а власти не будут особенно против, так я слыхал.

Против чего не будут особенно власти, - немного удивленно спросил я, и черкесский усатый коммунист на сиденье рядом со мной нервно заерзал, - против резни за воду власти особенно не будут, о почтенный сын Исмаила? Спросил я его удивленно, ибо нет в пустыне резни сильнее и страшнее по результатам её, как за стада и за воду. Мне стало удивительно, что власти с такой легкостью пошли на переселение племени, готового к рукоприкладству с дружественными тем же властям кланами.

Мы гоним перед собой два стада баранов и козье стадо, дабы усладить взор и умягчить язык Предводителя Города Семи колодцев, степенно ответил пастух, и южные глаза его хитро сверкнули, - и тогда Он издаст указ о допущении наших стад к Его колодцам. С последующим изгнанием иных неверных, - подумав немного, добавил пастух, размеренно колотя длинной палкой из ствола смоковницы по бокам меж тем не ко времени возбудившегося вожака овечьего стада, подмявшего самку. Я подивился искренности Путькладущего, рассказывающего первому встречному по эту сторону границы о мудрых, судьбоносных для племени решениях старейшин, дикости решений правительства нашего государства в целом, и тупости бедуинской политики муниципалитета Города Семи Колодцев - в частности; выход из создавшегося положения я находил лишь в немедленном, по рации, спешном звонке в вышеупомянутый муниципалитет, в полицию, в военный гарнизон Беер-Шевы, в пожарную часть, в скорую помощь местной больницы Сорока, к черту в пекло, к шайтану в зубы.

-О, сын Исраила, - торжественно произнес пастух, напряженно глядя на меня из-под бурнуса и размеренно колотя по бокам, по рогам, по лысому заду козла-вожака, оседлавшего тем временем очередную самку, - о Сын Смерти, неужели ты не замолвишь перед предводителем Города Семи колодцев слово за несчастных, изгнанных волею твоего народа с их исконных земель на земли чужие?..

И я понял, что он принял меня, с непокрытой головой, в белоснежной рубахе, выстиранной собственноручно моей женой накануне, на красной "Субару", с охранником (он принял моего довольно случайного попутчика, черкесско-палестинского коммуниста, - за телохранителя) - он принял меня за вождя какого-то местного племени, самым официальным образом обреченного на дружелюбие, на стакан холодной воды, на несколько долларов из кармана, на рекомендательную записку Предводителю Города Семи колодцев. Я был первым встретившимся ему жителем Страны по эту сторону Границы. Согласно законов гостеприимства! - вспомнил я нетленную фразу Ильфа, и
поступил в соответствии с ней: я вытащил из бардачка пузырь ледяной воды, я наполнил ею пластмассовую оранжевую, за неимением глиняной коричневой, чашку, я со степенным поклоном, но не вылезая из машины, подал её Путькладущему, я достал кошелек и выдал пастуху на расходы шекелевый эквивалент десяти долларов, и я написал записку - но не Предводителю города, и не на древнееврейском, - а моему знакомому Арону Бен-Нахуму из второстепенных служащих беер-шевского муниципалитета (бывшему Анатолию Нахимсону-Васильченко с Лиговки), причем на манер телеграммы советского времени, причем по-русски, причем без знаков препинания, что мне обычно не свойственно:

"Бери поц ноги в руки и беги в службу безопасности куда угодно сообщи что к городу подходит отара овец и коз переселяемых из Газы бедуинов с пастухом а за ними все племя что быть резне они разберутся".

Посидев в машине под палящим солнцем ещё секунд двадцать и зная неспешный харктер своего ленинградского соученика - бывшего комсомольца и отличника политической подготовки - я перечитал записку и, подумав, добавил в конце большими буквами слово "БЛЯДЬ", не думая ни на секунду о том, что товарищ мой может принять это выражение за подпись. Я с надменным поклоном протянул записку Путькладущему, которую тот с поклоном принял и бережно засунул за отворот халата, и вспомнил при этом некстати, как бедуины - дружественные нам они или нет - казнят удушением и побиванием камней своих сестер и дочерей за то, что те, стоя со своими женихами - не рядом, спаси Аллах! - на соседних холмах! - осмеливаются перекрикиваться с ними - и даже не на интимные темы.

И ещё я вспомнил - и опять-таки совершенно некстати - провожая глазами вновь двинувшееся вперед стадо, лупцуемое смоковной палкой пастухом, - как в сороковые-роковые мусульмане Пакистана воевали с индусами, и никто ничего не мог сделать, и сыны Исмаила терзали сынов Гаутамы до той поры, пока счет на жертвы не пошел на десятки тысяч, и индийское правительство отдало приказ своим солдатам насиловать мусульманок - женщин, девочек и старух - и только это смогло остановить тысячи терактов со стороны людей одной с индуистами крови, но разного вероисповедания, и через пару недель уже было подписано соглашение о перемирии.

Я знаю, что никогда наше правительство такой приказ не отдаст - оно, скорее, отдаст приказ насиловать нашим солдатам наших женщин, старух и девочек - и, значит, ножи с червлеными рукоятками за поясами дружественных бедуинов будут реальностью всегда - и я тронул машину, помахав на прощание рукой Путькладущему, - и тут этот черкес, вспомнив свой арабский партийный долг, впервые подал голос:
вскочил с седенья и, нелепо задрав усы, возопил вслед бедуину, и почему-то при этом на смешанном иврито-арабском:
-Нет Бога!!!..
Возможно, он был в истерике, этот палестинский потомок сынов Кавказских гор, но то, что действительно было страшно высказать вслух в середине девятнадцатого века, во времена какого-нибудь Хаджи-Мурата, то несколько странно звучало на этой земле, даже в эпоху "Макдональдса", благоухающей зубной пасты "Хеппи-Энд" и глобального потепления климата.

Тем не менее я сжался за рулем, под сенью верблюжьей колючки, как будто она меня ошпарила по спине, а бедуин, ушедший было вперед, высоким криком остановил стадо - оно мгновенно повиновалось - и тут же вернулся назад.

Господин мой, отчего ты не заткнешь пасть твоему псу, спятившему от жары? - удивленно спросил Путькладущий, наклонясь над козырьком машины и приблизив к моему лицу черные, как спелые оливы, немного выкаченные глаза, и я неволько отстранился - от пастуха несло острым запахом верблюжьей и бараньей шерсти, при том (невольно отметил я) что вонью немытого тела от него не пахло вовсе.
-Сказал безумец в сердце своем: нет Бога, - ничего не придумав, пробормотал я на древнееврейском изречение из Писания; тонкое лезвие, шипя, скользнуло в ножны, Путькладущий слабо улыбнулся под вечным загаром, притихшее было стадо заблеяло вновь. Солнце не остановилось над долиной Гивона, и черкес обессиленно сидел со мной рядом. Я медленно тронул машину с места. Бедуин проводил нас задумчивым взором. До Города Семи колодцев ему оставалось полдня пути. Со стороны Газы доносилась беспрерывная автоматная стрельба. Уходящие на восток стада привычно пряли ушами.

Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад