Домой

Самиздат

Индекс

Вперед

Назад

ТАК ГОВОРИЛ РАВВИН

Когда в позапрошлом веке моя прапрабабка Минна рожала в белорусском местечке Толочин (это под Витебском) мою прабабку Берту-Бейлу, ей на подмогу сбежались повивальные бабки со всей округи, а вместе с ними и всё местечко - так она выла - а заодно раввин, которого позвали испуганные соседи: она призывала смерть, что у ортодоксально-фаталистически настроенных сынов Израилевых почитается за большой грех. Мнения о позитивной роли раввина в этом процессе, согласно семейным преданиям, разделились: атеистически настроенные потомки роженицы уже в двадцатом веке утверждали, что толку от него было чуть, иначе говоря - как от козла молока. Но вот сам прапрадед Авраам, позднее, в сорок первом, закопанный в землю вместе со всем местечком, до последнего утверждал, что именно благодаря раввину потомки рода смогли дышать воздухом этой планеты: по ходу родов, оказывается, раввин читал избранные Псалмы, которые в определенном порядке принято читать именно в таких случаях. При этом, согласно легенде, раввин смотрел на закат, а после благополучного завершения процесса объявил, что, в общем и целом, дело швах, но при этом отчаиваться не след, ибо жива надежда, а пока она есть, то жив и род сынов человеческих. Суть шваха состояла в том, что (так говорил он, глядя на закат, счастливому папаше, который, как утверждает легенда, его плохо слушал) в следующем веке, веке железном, двадцатом, все потомки семьи, и не только этой, отойдут от традиции отцов своих, и не столько отойдут, сколько убегут, и чистота святости будет нарушена - в семейной жизни и в жизни вообще, но и это не только. Много чего говорил раввин - о тех, кто будет рожден в духовной нечистоте, о поколении с горячей головой и холодным сердцем, о том, что лицо поколения станет как морда пса - но его плохо слушали.
В этом (говорил раввин) заключается швах; а надежда заключается в том (говорил он), что после третьего поколения от поколения роженицы Харибда бросит втягивать воду в бездонный свой зев, и начнет извергать ее обратно. То-бишь появится поколение "клянущихся детей", не ведающих ровным счетом ничего, беспечных, как Элои, на которых натянули красные галстуки и отправили в подземелье к Морлокам бить в барабан - и вот в этом поколении из небытия снова возникнут ростки того, чему, по замыслу Аманов всех стран и народов, в истории хода уже быть не должно.
Я с детства не в ладах с арифметикой, и подсчет сделал с трудом - но, если не ошибаюсь, я и есть четвертое поколение. Совершенно верно, отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. Прадед вопил "даёшь Крым!", дед сидел в гулаге, отец пожимал плечами; а я вернулся к маленьким буквочкам, без которых был свет не мил и салон не в салон моему прапрадеду Аврааму, равно как и всем нашим прапрадедам, равно как всем Авраамам, начиная от Праотца родом из Ура Халдейского. Так замкнулся круг.

...Моя прабабка Берта-Бейла (звучит почти как Портобелло во флибустьерском дальнем синем море, вы не находите?) родила мою бабушку Киру уже вне всякой святости, в поезде Даугавпилс - Петербург, и там не нашлось не только повитух, но даже раввина. При отсутствии святости в целом, и псалмов в частности, Кира была в жизни, и в семейной памяти осталась как единственный в нашем клане святой человек. "Ангел", говорили люди. Не иначе как "зхут авот", заслуги отцов, как говорил Любавичский ребе. Он говорил это, невзирая на то, что ангел был атеистом. Бывает, говорил ребе, такой странный выверт судьбы и воли Господней, когда атеист, спущенный в поколение волков и баранов, выполняет функцию воспитателя, пытаясь вытянуть тех и других на чуть более высокую духовную ступень; оттого, что это крайне редко удается, ангел не перестает быть ни ангелом, ни воспитателем. Главное (говорил ребе), это чтобы ангел сам не спустился до уровня волка или барана.
Если и была в нашей семье святость и духовность, то она персонифицировалась в атеистке Кире. Воистину неисповедимы пути Твои.

...Кира родила мою маму Марину в тот самый страшный год, когда улыбался только мертвый, спокойствию рад. Да, тогда, когда Ленинград болтался у своих тюрем ненужным привеском. Когда забирали деда, мама моя была ещё в животе, и при обыске, таким образом, присутствовала тоже. Видимо, поэтому пот смертного страха впитывался в представителей не рожденных поколений утробно, ещё через плаценту. Видимо, по этой же причине, когда Марина рожала меня, она не кричала, а лишь стонала.

...А когда родила покойная ныне Шейна бас-Берл, в миру Софья Борисовна, известная нынче всей земле Израилевой (так часто бывает, известность приходит после), то первым вопросом врача, заданным пришедшей в себя роженице, был: "как дела на том свете?" Тоже, вероятно, заслуги Отцов, и тоже, вероятно, некий выверт судьбы и финт Господней воли, но Софья Борисовна тридцатого декабря шестьдесят шестого года, на пороге своей ленинградской квартиры беседовала с Ангелом. С Посланницей, как бесхитростно называла его сама Софья Борисовна. Ангел рассказал ей такое, отчего маленькие буквочки запрыгали у меня в глазах, и я не смог дочитать эту простыми словами написанную повесть жизни, и побежал знакомиться с автором. И познакомился - благо рядом; да и вообще Страна наша очень маленькая; тут все друг с другом при желании знакомы. Или без желания - но всё равно знакомы.
Не знаю уж, что всё это значит и за что автор удостоился беседы с Посланцем, заслуги там Отцов или не заслуги, но то, что Софья Борисовна не врет, я понял. С Кем-то она там действительно беседовала давним, хмурым декабрьским ленинградским утром, в бесснежный канун безнадежного нового года, в стране северной. И этот Кто-то ей поведал все перепетии жизни её в прошлом и будущем - до самого конца, до огня и костра, а вместе с её будущим, заодно поведал о будущем той страны северной, в которой эта странная беседа состоялась. Я посмотрел на обложку книги - выпущена до того, как предсказания начали сбываться. А потом - всё сбылось. Вообще всё. И с ней сбылось, и со страной. Не знаю, как такое быть может; но, в конце концов, две вещи я знаю совершенно точно: что Софья Борисовна не врала, это во-первых, а во-вторых - если Иаков боролся с ангелом всю ночь, то отчего другому ангелу не побеседовать поутру с Софьей Борисовной? Тем более, что сухой и педантичный Иосиф Каро, первый составитель "Шульхан-Аруха", ещё в 16-м веке имел в городе каббалистов Цфате схожую беседу, и он тоже не врал. Не врал уже потому, что соврать не хватило бы фантазии; он вообще не умел фантазировать, Иосиф Каро, он умел лишь комментировать, чем всю жизнь и занимался, - и именно этим прославился, и поэтому именно он был на своем месте. Каждый должен быть на своем месте, это общеизвестно; вот только - беда, мало кто знает наверняка, что именно на своем месте находится, да и не знает вдобавок обычно, где его место находится вообще... но не о том разговор.

...Когда рожала моя Софа, тут уже всё было на месте: и заслуги Отцов, и святость Вечного города, в котором она рожать изволила, и маленькие буквочки Псалмов, которые я в этот момент читал, и которые разбегались перед глазами. Это было, как в тех же Псалмах сказано: "...горы скакали как бараны, холмы - как барашки". Скакали они оттого, что Софа, перекрывая всю святость Города и все заслуги Отцов, орала в процессе родов на врачей - не стесняясь, трехэтажным, пяти, десяти, стоэтажным, небоскребным, вавилонобашенным, по-русски - так, как никто не умеет, ни одна моя знакомая женщина не умеет, только она одна умеет, два с половиной часа без перерыва - обещая посадить, изничтожить, вырвать с семенем, отрехтовать, оприходовать с корнем, и чтобы зол зэй алэ пейгерн (ну, это - само собой, без этого у нас не обходится ни один спокойный семейный ужин тихим пятничным вечером в честь прихода Царицы-Субботы), и чтобы на закуску, - это главврачу, который прибежал в родилку с пятого этажа, - "сколько было дырочек во всей маце, испеченной евреями со дня исхода из Египта и до последней пасхи включительно, - столько болячек тебе в бок!"

И, знаете - я стоял рядом, держа её за руку, а другой рукой колотил себе по лицу Псалтырем, чтобы никто не видел моего лица, и ангелы в горних высях любовались нами, и пели Ей хвалу.
Не сомневаюсь, что пели.

И, наконец, она родила, и с последним воплем луч солнца ударил с вершины башни Давида в лицо новорожденной Дворе-Берте, и она сморщилась и закричала. И круг опять замкнулся.

-----------------

Я никогда не буду женщиной (как говорил Жванецкий - "никогда не буду женщиной (а интересно - что они чувствуют??)"; действительно, "Барух Ата, ше ло асани иша", как говорят на рассвете, - "Благословен Ты, что не создал меня женщиной"; я бы такого не выдержал, не вытерпел, я бы умер, я бы зашил себе там всё до скончания моего убогого века, и умер бы засохшей веткой, нарушив все заветы, наплевав на все заповедь "пру у-рву", плодиться и размножаться, как сказано и заповедовано в книге Бытия. Когда я держал мою жену за руку, я слышал, как с ней, русским техэтажным, орали все женщины мира, прошлого и будущего, все праматери, начиная Евой в саду Эдемском.

Я преклоняюсь перед вами, бабы. Собственно, только и лишь единственно это я и хотел сказать с самого начала, в качестве нескольких слов благодарности всем рожавшим, и всем тем, кому ещё предстоит родить... Я всё равно не могу сделать тем, кто сейчас рожает, никакого подарка на расстоянии, так вот пусть хоть эти слова останутся.

Домой

Самиздат

Индекс

Вперед

Назад