Писатель, журналист и переводчик Веня
Лапшин – друг детства и юности нашего
Председателя. Они вместе учились в школе, потом вместе поступили
в один институт, потом как-то так получилось, что они оба стали
писателями, причем в одно и то же время. Так иногда бывает. Приехав
сюда и поселившись в одном городе, они участвуют в одном и том же
союзе писателей, и на его заседаниях всегда сидят рядом. В соответствии
с правилами жанра, возможно, следовало бы добавить, что они еще
и похожи друг на друга и внешне, и внутренне, но это было бы неправдой.
Друг на друга они совершенно не похожи. Правда, их связывает общность
воспоминаний, которая бывает посильнее любого сходства характеров.
На последнем собрании, когда Председатель ругал меня за некоторые
нюансы оформления обложки моего будущего сборника (обратить внимание
на эти нюансы мне самому не пришло бы и в голову), Веня тактично
молчал, а потом подарил мне одну из своих книжек. Потом мы выпили
водки "Голд", и Председатель
смягчился. Он сказал, что название этой водки напоминает ему одну
забавную историю, случившуюся с ним в юности, и Веня тут же сказал,
что ему название этой водки напоминает точно ту же историю. Потом
водка кончилась, и собрание автоматически закончилось, и Веня сказал,
что нужно бы добавить, и что добавить можно у него дома. И мы пошли
к нему домой. Там, за рюмкой чая, мэтры предались
воспоминаниям, а я сидел и злился на себя за то, что так до сих
пор и не собрался купить блокнот, в который можно было бы записывать
на ходу разные смешные и грустные эпизоды, фразы и выражения – для
того, чтобы впоследствии использовать их в нужное время и в нужном
месте. Такой блокнот, как говорят, обязан быть у каждого
уважающего себя писателя. Я ерзал за столом. Мне было неудобно сказать,
что хочу записать несколько историй – я понимал, что это органически
нарушит непринужденное очарование вечера. Поэтому я пошел в туалет,
нарвал там бумаги и, присев на крышку унитаза, стал как можно быстрее
конспектировать что-то из услышанного,
продирая тупым карандашом тонкие листочки. Потом я спрятал бумагу
в карман и вернулся к столу.
Через пять минут я снова побежал в туалет, а через две минуты –
вернулся в комнату. Когда я вскочил из-за стола в седьмой раз, интеллигентный
Веня с беспокойством сказал, что водка, селедка и маслины были самые
свежие, а Председатель, глядя на торчащий у меня из кармана рулон
туалетной бумаги, со свойственной ему прямотой рявкнул:
-У тебя что – понос?.. Чего ты мечешься? Ты боишься не добежать
до сортира?
Мне пришлось объяснить, почему я мечусь, и оба мэтра не смогли скрыть
удивленных улыбок. Если ты хочешь запомнить что-то из того, о чем
мы треплемся, то разве ты не сможешь запомнить без бумажки? -
спросил Председатель, забыв, видимо, что сам не так давно рассуждал
о пользе писательских записных книжек. Я ответил,
что после второй бутылки водки способен на внутренний творческий
прорыв, на новую, нигде в анналах еще не зафиксированную формулировку
события или явления, на игру на гитаре, на драку с использованием
ножа в ситуации "один на семерых", - на что угодно я способен
после второй бутылки, кроме самого главного: вспомнить на следующий
день, что конкретно происходило в процессе ее распития.
Собственно, так и случилось. Когда вечер закончился, я шел к автобусной
остановке, удовлетворенно похлопывая себя по оттопыренному карману,
в которой лежало метров десять-двенадцать туалетной бумаги, исписанной
бисерным почерком. Я знаю, что, когда подходил к дому, карман у
меня все еще был оттопырен. И знаю, что на следующее утро рулона
туалетной бумаги у меня уже не было. Возможно, я, ничтоже сумняшеся,
все же, в конечном итоге, использовал его по назначению…
Но, к моему удивлению, несколько историй, рассказанных Веней
(отнюдь не самых интересных), все же отложились в моей памяти, и
на следующий день я записал их по памяти. Почему-то большая часть
этих историй – неприличные. Я с детства
в первую очередь запоминал именно такие истории, а вовсе не то,
что запоминать было нужно. Впрочем, не только я.
Из всех иностранных языков, которые я в своей жизни изучал, в первую
очередь я извлекал разнообразные ругательства, и запоминал их сходу.
Хотя и в этом я не одинок – вокруг меня полно людей, которые, не
зная ни одного иностранного языка, превосходно умеют обматерить
тебя на любом из них.
А книжку Вени я прочел. Книжка хорошая.