Музыкальный киоск
Евреи всех стран, объединяйтесь!
Добро пожаловать на сайт Jewniverse - Yiddish Shteytl
    Поиск   искать в  

 РегистрацияГлавная | Добавить новость | Ваш профиль | Разделы | Наш Самиздат | Уроки идиш | Старый форум | Новый форум | Кулинария | Jewniverse-Yiddish Shtetl in English | RED  

Help Jewniverse Yiddish Shtetl
Поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег. Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал



OZON.ru

OZON.ru

Самая популярная новость
Сегодня новостей пока не было.

Главное меню
· Home
· Sections
· Stories Archive
· Submit News
· Surveys
· Your Account
· Zina

Поиск



Опрос
Что Вы ждете от внешней и внутренней политики России в ближайшие 4 года?

Тишину и покой
Переход к капиталистической системе планирования
Полный возврат к командно-административному плану
Жуткий синтез плана и капитала
Новый российский путь. Свой собственный
Очередную революцию
Никаких катастрофических сценариев не будет



Результаты
Опросы

Голосов 716

Новости Jewish.ru

Наша кнопка












Поиск на сайте Русский стол


Обмен баннерами


Российская газета


Еврейская музыка и песни на идиш

  
Алесь КАРЛЮКЕВИЧ. Последнее интервью с последним из когорты.

Отправлено от Anonymous - Wednesday, October 06 @ 00:00:00 MSD

Arts & artistsПатриарх еврейской советской литературы, который на прошлой неделе в возрасте 91 года скончался в Минске, всю жизнь писал на идиш, особенно не задумываясь, где будут опубликованы его новые и старые (давно написанные и продолжающие оставаться рукописями) произведения.

Григорий Релес - поэт, прозаик. Писал, как утверждает библиографический словарь "Белорусские писатели", "на еврейском и русском языках". Правда, сказать "на еврейском" - едва ли не то же самое, что сказать: "на советском..."
Но наша последняя встреча с Григорием Релесом, наш разговор с литератором-патриархом, который родился в витебских Чашниках, был совсем по другому поводу. Повод этот - вчера и сегодня еврейской литературы в Беларуси.



- Пережив самые разные времена, вы, Григорий Львович, как никто другой, в состоянии объективно оценить, когда же литературе дышалось свободней, вольготней...
- В белорусской прозе, поэзии - свои патриархи, свои свидетели времени. А я буду говорить только о том, чему служу всю жизнь, - о еврейской литературе. Может быть, возможностей сегодня в плане остроты, критической оценки действительности гораздо больше, чем вчера. Но писать-то почти некому. Два-три поэта пробуют творить на иврите (среди них выделяется Феликс Баторин). А где им печататься?..

- Когда вы начинали, все было по-другому?
- Еще в 1933 году белорусский еврейский журнал "Штерн" ("Звезда") начал публиковать мои стихотворения и очерки. Время было просто благостным для еврейской литературной молодежи. Во-первых, традиции, исторический опыт сыграл свою роль. Как Пушкин положил начало критическому реализму в русской литературе, так копылянин Менделе Мойхер-Сфорим (родился он в 1836, за год до смерти Пушкина) своими романами расшевелил народ, заставил оглянуться вокруг, во всеуслышание заявил: литература должна отображать реальную жизнь народа, отвечать его требованиям и, если хотите, вести за собой вперед, к лучшему обустройству общества в целом и каждого человека по отдельности. Не случайно Шолом-Алейхем назвал Менделе Мойхер-Сфорима "дедушкой еврейской литературы".

- И все-таки согласитесь, что в Беларуси не было ярких центров еврейской литературной жизни...
- Да, центры, своеобразные столицы, этакие монмартры - литературные, культурные - в девятнадцатом, начале двадцатого века были в других краях: в Одессе, Киеве, Черновцах, Варшаве, Вильне... Но это - потом... Рождались-то, воспитывались здесь, колорит еврейских местечек, правду жизни, начальное образование получали здесь. А писателя почти всегда формирует детство, та природа, которой он с детства окружен. В Койданово (нынешний Дзержинск) родился Абрам Рейзин. В Игумене (нынче - Червень, тихий городок под Минском) - Г.Лейвик. Вместе с Якубом Коласом сидел в Минской тюрьме. Из Шклова - прозаик Залман Шнеер. В Дукоре родились (в одной семье!) три брата Чарные - и все стали писателями, еще до революции они эмигрировали в США. Один из братьев о своем родном местечке написал двухтомную книгу-исповедь "Дукоры".

- Вы называете имена все больше неизвестные...
- Иначе и быть не может. Все они эмигрировали еще до 1917 года или даже задолго до Октябрьской революции. Разве в таком случае власть могла позволить даже их имена упоминать?

- Выходит, что развивался процесс сродни тому, что и в русской литературе: одни создавали новую советскую поэзию, прозу, другие жили и работали в эмиграции.
- Возможно, что и так. Но лично я, многие мои сверстники пришли в литературу под опекой целой когорты еврейских писателей, которые продолжали работать в Минске. Выходил журнал. Белгосиздат каждый год выпускал до двадцати художественных книг на идиш. Была и ежедневная еврейская газета. А также - молодежная "Юнгер арбетер" и детская "Юнгер ленинец". А в писательском союзе - еврейская секция. Как и журнал "Штерн", ее возглавлял поэт Изи Харик.

- Пока не посадили...
- Посадили Харика в 1937. А с 1931 года он был членом ЦИК БССР. С образованием Союза писателей СССР входил в его президиум. Мне Харик и в пединституте помог удержаться. Я поступил на высший курс, проучился два месяца - вызывают к ректору. Оказывается, донос на меня пришел: мол, отец студента Релеса, Лейба Релес, - ребе. Знаете, кто это такой? Ребе - учитель, толкователь Талмуда. Скорее, отец был обычным домашним учителем - меламедом, учил детей молитвам, учил читать и писать на родном языке. И что в этом плохого? - думал я. Так и сказал ректору, что делал отец. За то, что при поступлении скрыли в анкете правду, говорит ректор, мы вас должны исключить. И исключили. Один из знакомых посоветовал обратиться к Харику. Не хотелось идти к поэту - и неловко, и стыдно было просить за самого себя. Но и другого выбора не было. Харик меня внимательно выслушал и говорит: только что открыли двухгодичный курс пединститута, поехали туда. Меня приняли, хотя уже и занятия шли. Потом я экстерном и за высший курс экзамены сдал.
Харика арестовали в 1937... Наверное, тогда и началось в Беларуси "сворачивание" еврейской литературы. Тогда же арестовали и другого замечательного поэта, Моисея Кульбака. Через год закрыли еврейские отделения в пединституте имени Горького, в учительском институте, в Белгосуниверситете. Закрыли еврейские педагогические техникумы. Прекратили издавать учебники на идиш. Все это в совокупности и убеждало: идет наступление на еврейскую культуру.

- Но вы еще до войны успели издать две поэтические книги...
- В 1939 - первая, в 1941, перед самой войной, - еще один сборник. Забегая вперед, замечу, что следующая моя книга увидела свет только в 1960 - педагогические рассказы и очерки в переводе на белорусский язык. А стихи - тоже на белорусском, в переводе доброго моего друга Рыгора Бородулина - издали отдельной книгой в 1961-м...

- Уже не так активно творили, как в свои молодые и предвоенные годы?
- Скорее это с нами что-то невероятное творили. Прошла такая страшная война. Казалось бы, жить должны главным - созиданием. Но вместо этого - новые испытания. Да и нас, еврейских писателей, стало в Беларуси гораздо меньше. Одних забрали в "сталинский хапун". Другие погибли на фронте - целый отряд, большая часть некогда мощной когорты: Руви Рейзин, Захар Барсук, Лев Талалай, Семен Лельчук, Эля Каган, Геннадий Шведик, Давид Курлянд... Погибли в гетто прозаик и поэтесса Сара Каган, Рахиль Брохес, старейший писатель Даниил Маршак, писатель и журналист Нота Вайнгауз, критик Исаак Резник.
После войны я работал в брестской "Заре", затем - в "Зорьке". В 1947 году пришел в "Вожык". Поначалу казалось, что происходит какое-то оживление. В Минск из эвакуации вернулся еврейский государственный театр. Вышел ежегодный литературный альманах "Твердой поступью", который редактировал Хаим Мальтинский. Появились радиопередачи на идиш. Вышли в свет даже две книги - рассказы Айзека Платнера и стихотворения Гирша Каменецкого. Но... недолго музыка играла.

- Наверное, своеобразным сигналом к возобновлению травли евреев стало убийство в Минске актера и режиссера Соломона Михоэлса?
- Ведь это был не просто лауреат Сталинской премии, народный артист Советского Союза, руководитель еврейского театра в Москве, но еще и председатель Еврейского антифашистского комитета в годы войны. Сталин специально нашел причину прислать Михоэлса в Минск - знал, что Цанава исполнит свою работу без запинки. И когда это случилось, когда на машину, в которой ехал режиссер, якобы напали бандиты, а затем грузовик еще и переехал Соломона Михайловича, все поняли (особенно - актеры, которых он называл "мои дети"), что произошло нечто спланированное. Тогда даже открытым текстом между собой (об этом мне рассказывала артистка еврейского театра Юдифь Арончик) актеры говорили: "Михоэлса убили органы". Хотя тут же был запущен слух: Михоэлса убили сионисты - за то, что он не пожелал уехать из Советского Союза.
Следом начались аресты еврейских писателей, ученых, артистов. Сначала нас Бог миловал - аресты шли в Москве, Ленинграде, Киеве, Кишиневе, Вильнюсе. Но вот волна докатилась и до Минска. Первым арестовали Айзека Платнера. Хаим Мальтинский к тому времени уже уехал в Биробиджан, возглавил там книжное издательство. Но и его, инвалида войны (одна нога была ампутирована выше колена, другая не сгибалась), тоже арестовали. Привезли в Москву, упрятали в Бутырку. Отобрали костыли. На допросы Хаим буквально полз, подтягивался на руках. Конвоир подгонял пинками: следователь ждет.
В скором времени - в июне 1949 - проходил второй съезд Союза писателей республики. Мы с Каменецким уселись на галерке, чтобы особенно глаза не мозолить. В то время на короткий срок на посту первого секретаря ЦК КПБ Пономаренко сменил Гусаров. В своем выступлении он грозно прошелся по безродным космополитам, которые тихой сапой вторглись в советскую культуру... Закончился первый день работы съезда. Каменецкий меня предупреждает: "Завтра будем сидеть здесь же. Если придете раньше, займите мне место. А если я раньше приду, займу для вас". Назавтра уже идет заседание, а Каменецкого нет. Не дождавшись перерыва, я вышел и поспешил к Гиршу на квартиру. Хозяйка рассказала: "Арестовали. Всю квартиру обшарили..."
Мои "хождения по мукам", если смотреть с высоты прожитых лет, возможно, попроще. В конце 1949 года вызывает главный редактор "Вожыка" Михаил Маркович Чаусский (на самом-то деле - Моисей Моделевич) и предлагает уволиться. Попробовал спорить, заявление по собственному желанию так и не написал. Уволили "по сокращению штатов". А следом еще одна беда. Приглашают меня к Петрусю Устиновичу Бровке (он тогда возглавлял писательскую организацию).
Очень интересная, хотя и короткая, у нас беседа состоялась. Понимая, что разговор пойдет об исключении, начал было хорохориться: обидно стало, в Союзе писателей с 1936 года, литература - дело всей моей жизни. И почему? И в чем я вдруг провинился? Только потому, что пишу на своем родном языке? Вспомнил в те минуты и то, что учился в белорусской школе, писать начинал на белорусском. Отец прочитал первые стихотворения и говорит: "Я вижу, что ты хочешь быть поэтом. Это неплохо. Помни только одно: пиши на своем родном языке. Только тогда сможешь находить нужные слова и передавать свои чувства".
Совет этот я запомнил на всю жизнь... И вдруг мне Бровка говорит: "На кой черт тебе сейчас быть в союзе?.." Опытный аппаратчик, свидетель и участник многих интриг, он будто бессловесно другое говорил: без союза ты неприметней, остальных уже арестовали, а ты - на свободе, цени это, радуйся. И потом уже вслух: "Билет с собой?.." Я все-таки не выдержал и буквально швырнул членский билет на стол. И снова Петрусь Устинович протрезвил меня: "Зря швыряешься, билет тебе еще пригодится". Как в воду глядел. Прошло время, меня снова приглашают к Бровке. Петрусь Устинович встретил радушно: "Пишите заявление..." Я замялся, спрашиваю: что, мол, опять рекомендации собирать? Бровка успокоил: "Какие рекомендации... Пиши с просьбой о восстановлении и сохранении стажа". Но до той, второй встречи надо было еще дожить, пройти через страх, через унижения и оскорбления.

- Печатались ли в тяжкие годы где-нибудь - на белорусском, русском языках?
- О чем вы говорите! Выжить и не попасть под сталинский каток - вот задача стояла. В 1949 - 1950 годах какие-то юморески (уже под псевдонимом) печатал "Вожык". А затем за пять лет не удалось опубликовать ни строчки.
И все-таки мне тогда повезло. И Бровка по-своему меня поддержал, не превращая историю с исключением в публичный фарс, в публичное избиение. А Янка Брыль - низкий ему поклон, - узнав, что остался я без средств к существованию, буквально взял меня за руку и повел к уже не моему редактору. И сам за меня все говорил, что вот, мол, без работы, без денег человек оказался. Чаусский одно только долдонит: "Ничего не смогу сделать..." Все, понятное дело, боялись...

- Кажется, и Чаусского потом сняли с работы?
- Да, с должности главного редактора сняли. Но оставили заведующим отделом фельетонов... А тогда Янка Брыль как-то уговорил его предоставить мне хотя бы обработку писем: за это тогда гонорар платили. Вот я сидел дома и обрабатывал письма. Затем устроился подчитчиком в корректорскую типографии. И вдруг находит меня однокашник по пединституту - он в то время работал главным методистом по вечерним школам города. Приглашает преподавателем. Пытаюсь объяснить, в какой ситуации нахожусь, намекаю, что у него могут быть неприятности. Все равно тащит меня в школу. Так я вернулся на педагогическую работу. Поначалу корректорскую не бросал. Думал, в школе долго не удержусь: проверки шли за проверками. Душу вкладывал, а оказалось, что все не так, что русскую литературу преподаю политически безграмотно. Один райкомовец, разбирая мой урок, вынес приговор: я не процитировал Маркса! А он там никак не вписывался. Умер Сталин, начался новый учебный год, и оказалось - все наоборот: уже показательные уроки стал проводить. Так в школе до пенсии и проработал. Даже несколько педагогических книжек написал.

- А поэзия?
- Слава богу, и я, и некоторые мои коллеги дожили о того времени, когда в Москве начал издаваться журнал на идиш "Советская Родина". Книги на идиш выпускало и московское издательство "Советский писатель". Меня, как и Хаима Мальтинского (стойкий, мужественный человек, в середине семидесятых он выехал в Израиль, издал там четыре сборника стихотворений, умер в 1981 году), включили в редколлегию московского журнала. Но "Советская Родина", как и Советский Союз, приказала долго жить... А я вот все еще живу. Иногда вспоминаю о многочисленных рукописях своих неопубликованных произведений...

- Может быть, что-либо и увидит свет в скором времени?
- Вряд ли. Да я особенно и не думаю об этой мирской суете.
Случается, кто-то неведомый приводит меня к письменному столу - и тогда пишу, забывая обо всем на свете.
Часто думаю о другом - о масштабе тех испытаний, что выпали на долю моего народа. Вспоминаю своих коллег-литераторов, жалею, что так быстро расстались они со мной.



Примечание:
Форверст

 
Повествующие Линки
· Больше про Arts & artists
· Новость от Irena


Самая читаемая статья: Arts & artists:
Майя Волчкевич. ИОСИФ БРОДСКИЙ: ЖИЗНЬ ВО ВРЕМЕНИ.


Article Rating
Average Score: 0
Голосов: 0

Please take a second and vote for this article:

Excellent
Very Good
Good
Regular
Bad



опции

 Напечатать текущую страницу  Напечатать текущую страницу

 Отправить статью другу  Отправить статью другу




jewniverse © 2001 by jewniverse team.


Web site engine code is Copyright © 2003 by PHP-Nuke. All Rights Reserved. PHP-Nuke is Free Software released under the GNU/GPL license.
Время генерации страницы: 0.059 секунд