| Help Jewniverse Yiddish Shtetl | Поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег. Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал
| |
| Самая популярная новость | | Сегодня новостей пока не было. | |
 Опрос | |
| |
| Поиск на сайте Русский стол | | |
| Обмен баннерами |
| |
| Еврейская музыка и песни на идиш |  | |
 | |
|
Игорь Голубев. Тайнопись Омар Хаяма. Отправлено от Anonymous - Monday, December 20 @ 00:05:00 MSK
|
 Своеобразны и довольно сложны для понимания шуточные стихи, образы
которых навеяны научными размышлениями Хайяма. Он пытается ввести читателя
в заблуждение, лукаво перемешивая строго научный смысл с обыденным, со
здравым смыслом неуча. Например: "Неужто до того окружность уст мала,
что центр окружности был вытеснен наружу?!" Это про родинку возле губ
(из лирического цикла, ? 862). И одновременно - про то, как спотыкается
воображение, пытаясь совладать с бесконечно малыми величинами. Взять ту
же окружность: трудно отделаться от ощущения, будто она, неограниченно
уменьшаясь, должна в конце концов выдавить из себя - наружу - точку
собственного центра.
Или такая серия подтасовок. По древнегреческим определениям: линия -
это траектория точки. Плоскость - траектория линии. Точкой делится
пополам линия, линией - плоскость, и т.д. Хайям шутливо утверждает, что и на
этом скромном уровне математика уже сильнее установлений Творца:
Над каплей, плакавшей, сбираясь в дальний путь,
Смеялось море: "Вновь вернёшься как-нибудь:
От Бога мир - един. Однако не забудь:
"Движенье точки" всё способно разомкнуть!"
Крохотная капля (точней даже, молекула) воды, испарившись, прочерчивает
в пространстве линию. Так? Несомненно. Усложняясь хаотическим движением
капли, эта линия может с какой-то вероятностью превратиться в
плоскость. Так? Вроде бы не исключено. Плоскостью делится (разрезается)
трехмерный объем. Наш мир трехмерен. Значит, и весь мир способна разделить эта
плоскость. Так? Трудно возразить. Разделить - расчленить - разомкнуть -
развалить на части - разметать в разные стороны!.. И это - мир,
созданный Творцом как единый - неделимый! Ну, сильна капля, ну и сильна
математика!
Шутливая логика? Пожалуйста. Небытие - место не-бытия,
не-существования. Но Бог ВЕЗДЕ-СУЩ, значит, и в Небытии он есть, существует.
Следовательно, он обладает свойством инвертировать (т.е. обращать в
противоположное) воздействие окружающей среды; назовем это божественным свойством
"НЕ", благодаря ему Бог в НЕ-бытии НЕ-НЕ-существует. Но если бы и здесь,
в Бытии, вездесущий и всемогущий Бог присутствовал с этим свойством
"НЕ", он превратил бы Бытие в Небытие! Остается одно из двух: либо в Бытии
Бог отсутствует, либо где-то на внешних границах Бытия он должен
отделять от себя, оставлять где-то в стороне от себя свое свойство "НЕ":
Чтоб быть в НЕ-бытии, Ты стал, НЕ-тленный, - "НЕ".
Но не сгубило бы круги вселенной "НЕ"!..
О, НЕ-зависимый от мест, причин и следствий,
Ты здесь - отсутствуешь? Иль есть - с отменой "НЕ"?
Альтернатива? Как бы не так. Это логическая ловушка. В первом варианте
- следствие: Бог не вездесущ! Во втором: есть нечто внешнее по
отношению к Богу, значит, Бог не вездесущ! Итак, где ошибка в рассуждениях?
Точно так же как значительную долю стихов о любви, из разряда
иносказательных следует, как ни странно, вывести и часть стихов про саки -
виночерпия. Суфийская трактовка побуждает видеть в виночерпии то
религиозного наставника, то самого Аллаха. Но те стихи, которые действительно
нуждаются с такой интерпретации, чаще всего стилистически далеки от Хайяма,
чужеродны. В остальных же стихах, в большинстве своем явных экспромтах
по случайным поводам, образ виночерпия настолько реалистичен и
индивидуален, что за ним видно вполне конкретное лицо. Перед нами молодой
человек ("сынок"), благоговейно относящийся к группе ученых, посещающих его
кабачок. Такое могло быть, видимо, только в период работы Хайяма в
обсерватории, в годы, когда и всесильный визирь, и всемогущий шах
относились к шариату не слишком ревностно, устраивали царские пиры, а Хайям,
забавляясь, писал для них трактат о свойствах вина (он сохранился). Так
что и в реальных кабачках, очевидно, Хайям бывал, и в реальных застольях
участвовал, но конечно же не в таких фантастически безудержных, какие
живописуются им в фарсовых четверостишиях.
Виночерпий медлителен, его часто приходится подгонять, порой даже
высмеивать в стихах за нерасторопность. Принеся вино, юноша подсаживается к
почетным клиентам и завязывает беседы на ученые темы. Заметим, его не
интересуют ни астрономия, ни астрология, ни медицина. У него один конек:
философия. Четыре стихии, Семь небес, расположение рая, возмездие за
грехи... Его наивная болтовня про "Четыре, и Семь, и Восемь" тоже порой
служит предметом насмешек Хайяма ( 763).
Он отвлекает простоватого юношу, начиная приписывать различным сортам
вина сказочные свойства: вот, мол, вино, дарящее бессмертие, а это -
возвращающее молодость, и так далее. Такие абсурдно-глубокомысленные
пассажи, кстати, напоминают некоторые места из шуточного трактата Хайяма
"Науруз-намэ", особенно главу про поиск кладов. Виночерпию нравится эта
игра, и позже Хайям - стихами - заказывает для своих друзей то или иное
вино, пользуясь придуманными раньше причудливыми описаниями их свойств,
как бы проверяя память виночерпия. Следы этой игры во множестве
рассыпаны в экспромтах Хайяма, и в них некоторые позднейшие толкователи
пытались отыскать мистический смысл.
Несмотря на свою профессию, виночерпий набожен. Особенно ярко сказалось
это после смерти его отца, от которого молодой человек и унаследовал
кабачок. Хайям нисколько не щадит его горя, едко насмехаясь над
религиозными стенаниями (?? 748, 767). И, похоже, помогает.
По простоте своей саки падок на лесть, даже самую беспардонную, какой
не стерпел бы и привычный ко всему султан. И Хайям, пользуясь этим,
восхваляет виночерпия, демонстрируя на нем - по сути-то мальчишке, на
которого всякий пропойца покрикивает, - чудеса в искусстве лести (? 508, 755
и др.). В самом деле, не султана же ему восхвалять!..
В старости, в плачевный период жизни, Хайям опять обращает стихи к
виночерпию. Но теперь это уже образ-призрак, образ-воспоминание. Вместо
прежнего весельчака-ученого входит в майхану дряхлый изгой. А толпа все та
же, и юноша-саки тот же, он по-прежнему мил и приветлив; только пусто
за столом, где когда-то пировали друзья Хайяма. Какими мгновенными
кажутся годы, когда сподвижники, один за одним, уходили в Небытие! Эти годы
вмещаются в те секунды, когда произносится первая строка:
В шести... в пяти живых... нет, уже в двух!.. в одном! -
С рожденья Смерть сидит в любом из нас, в любом!
А взять пиры Судьбы: сберёмся за столом -
То соли не найти, то соль лежит на всём.
Теперь слово "вино" приобретает символический смысл, а фигура
виночерпия начинает раздваиваться, и мы видим сквозь него Время, доливающее
кубок поэта до роковой черты, Рок, поящий нас либо одной горечью, либо
мутным отстоем со дна небесной чаши.
Стихи Хайяма, как и любого другого поэта, очень неоднозначны, и
подгонять их под какую-то схему, толковать их в одном ключе значит получить
заведомо ошибочный результат. Каждое четверостишие требует тщательного
анализа: хайямовское ли оно по стилю и духу? Если да, то в какой период
жизни могло быть им написано? В каком настроении? Как перекликается со
всеми остальными? Если это явный экспромт, в какой ситуации мог он
возникнуть? Переводчик должен совершить невозможное: перенестись в его
время, слиться с поэтом, воплотиться в него. И тогда Омар Хайям - оживет.
Заключение
Итак, из рубайята Хайяма нам открываются и своеобразная картина
мироздания, и весьма смелое для его времени морально-этическое учение, цель
которого - счастливая жизнь на Земле, свободной от воли Аллаха. Замысел
Хайяма тем ошеломительнее, что он встает на борьбу не только против
гигантского монстра - человеческой инертности и косности, но и против воли
небес, ведет борьбу сразу на два фронта. А богоборчество, поначалу
потрясающее читателей, на фоне этого - так, почти забава.
И Хайям безусловно убежден в осуществимости своей идеи, недаром у него
столько рубаи на эту тему, недаром они звучат как фрагменты из бесед с
учениками.
Кстати, не на два, а на три фронта, третий - воинствующий шариат.
Объект сражения не случаен: шариат - чудовищный анахронизм, если
рассматривать Бога отсутствующим, а потому и служение ему - бессмыслицей. Шариат -
также и главное практическое препятствие в переориентации духовной
деятельности человека на земные проблемы.
Может быть, поэтому язык Хайяма зашифрован: служители Аллаха пусть
негодуют на его насмешки, но им незачем знать, что Хайям не только
издевается над шариатом, но и воспитывает учеников в духе нового учения,
призванного преобразовать мир. И тогда "Мекки гордый храм" действительно
проиграет.
Вспомним слова Кифти, что стихи Хайяма - "сборные пункты, соединяющие
для открытого нападения".
Как мы знаем по прошествии девятисот лет, преобразовать мир Хайяму не
удалось. Едва ли дело только в том, что законы исторического развития
оказались сильнее его блестящих идей. В то время хайямовское учение
все-таки имело возможность укорениться. Но была у него и неустранимая слабая
сторона: оно адресовалось более к интеллекту, чем к эмоциям, и не могло
предложить мгновенно зажигающих новичка лозунгов, которые бы
концентрировали подспудно бродящие в народе неоформленные мысли: увы, не было у
народа таких мыслей, сам по себе, без подсказки, он и близко догадаться
не мог о подобном состоянии мировых дел, о том, что мы Творцом
"выброшены на свалку". Кроме того, требовались десятки спокойных лет, свободных
от социальных потрясений, чтобы (так же, как это когда-то удалось
суфиям) последователи Хайяма смогли, увеличиваясь численно, постепенно
укорениться в мусульманском обществе и накопить силы для "открытого
нападения" на консервативное мусульманство. Однако этих спокойных лет не было
дано: вначале кровавый террор Саббаха, повергший народ в ужас, потом
междоусобицы, погрузившие страну в хаос, а потом и нашествие восточных
орд, потрясшее половину мира. Учение Хайяма забылось, последователи его
исчезли. Остались только стихи. Но не потому ли за последний век так ярко
вспыхнул интерес к его творчеству, что в нем звучит тревога за будущее
человечества, особенно актуальная сегодня, не потому ли, что его
призывы к благородству, к душевной чистоте нисколько не потускнели со
временем, а его вера в прекрасную будущность человека- и сейчас, в самое
кровавое столетие земной истории, способна отрезвлять нашу совесть.
* * *
Эта работа вчерне была уже написана, когда я встретил рубаи, в котором
увидел не только подтверждение основных своих выводов, но и усталое
предположение Хайяма, что его учению вряд ли удастся преодолеть людскую
косность.
Четверостишие - сплошь на недомолвках. Дословно:
С властью Бога, кроме согласия, /ничего/ не вышло.
С народом, кроме внешнего и лицемерного, /ничего/ не вышло.
Любую хитрость, какая на ум пришла бы,
Мы делали, однако с роком /ничего/ не вышло.
Кстати, это и пример того, почему всего Хайяма действительно можно
понять по-иному, не так, как он прочитан в этой работе.
"Согласие" - чье? Не сказано. Отсюда и начало разных толкований. Если
"согласие - мое", смысл первой строки таков: "Сколько я ни бунтовал
против Бога, теперь смирился с его властью". Тогда и "внешнее и лицемерное"
тоже "мои" качества: "не вышло у меня быть с народом откровенным,
оказалось, я только лицемерил и притворялся". Точно так же читаются и
хитрости против рока: "всячески хитрил я, но рок или судьбу не одолел".
Именно так понял О. Румер, вот его перевод:
Чтоб угодить судьбе, глушить полезно ропот.
Чтоб людям угодить, полезен льстивый шёпот.
Пытался часто я лукавить и хитрить,
Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.
При таком толковании, впрочем, два легких несоответствия должны
насторожить: во-первых, почему "мы" и почему "делали"? Если автор говорит про
личный жизненный опыт, "мы" неуместно. Если обобщает: мол, у всех и
каждого таков результат, - звучало бы "делаем". Во-вторых: в традиционной
системе взглядов бунт против Бога - масштабнее, чем попытки обмануть
судьбу, поэтому по принципу поэтического нагнетания, который Хайям
никогда не нарушает, про этот бунт следует говорить в последней строке.
Недаром О. Румер, заметив это, "Бога" в первой строке заменил на
"судьбу".
Иное дело, если "согласие - их, людей". Тогда "их" становится,
естественно, и все остальное: "Не удалось преодолеть их "согласия", т.е.
убеждения, что нужна покорность перед властью Бога; не удалось преодолеть их
привычку к лицемерию. На какие бы уловки мы ни пускались, одолеть рок
не вышло". И вновь раздвоение: уловки - против кого? Против рока? А
может, против людей: обманув их предрассудки, все-таки подбить их на
совместную борьбу с роком? Но разве возможна такая борьба?.. И вот здесь от
этого толкования приходится отказываться тому, кто не разгадал
хайямовских идей, и возвращаться к первому, пусть даже хромающему, объяснению.
Иначе не справиться со множеством новых вопросов. А в результате -
редактировать Хайяма, заменять "Бога" на "судьбу", "мы" на "я".
Между тем второй путь толкования этого четверостишия остается открытым,
если опереться на выводы, полученные в этой работе. Война с роком -
важнее, чем преодоление почтения перед властью Божией, поскольку Бог
покинул нас, осталась только иллюзия его власти, а рок над нами по-прежнему
есть. Главное в работе Хайяма и его единомышленников (недаром "мы")
именно в преодолении рока, потому о нем - в завершении четверостишия. И
сокрушаться, что "ничего не вышло", можно лишь тогда, когда (именно в
прошедшем времени) все мыслимое мы уже сделали (см. ? 1008).
Скорей всего, это четверостишие адресовано ученикам и друзьям, и
недомолвки здесь естественны: им и так понятно, о чем речь.
И вот два четверостишия - из еще более поздних находок:
"Учением своим впустую обольщён, я не предчувствовал всесилия
препон..." (? 1116). В оригинале: "Больше не надеюсь я на вероучение свое,
потому что ошиблось сердце прозорливое..." Не Дух ошибся, не Разум, а
Сердце. Его вотчина, как мы знаем, - земной мир. Только здесь оно могло
ошибиться: например, в том, активно ли подхватят люди новое "вероучение".
Впрочем, конечно, можно попробовать истолковать и иначе. Например:
"вероучение свое" - ислам или какая-то конкретная его секта, выбор которой
был подсказан когда-то Сердцем. Но - вот второе четверостишие:
Ученьем этим мир поправил бы дела,
Вседневным праздником тогда бы жизнь была,
И каждый человек своей достиг бы цели
И заявил бы: "Нет!" - безумной власти зла.
Пусть только не пугается читатель, что теперь чтение стихов Хайяма
вместо наслаждения искусством превратится для него в разгадку ребуса.
Во-первых, Хайям далеко не всегда углубляется в дебри иносказаний; есть
у него и прелестная откровенная лирика, и дивные стихи о природе, и
обыкновенные жалобы на жизнь, и непринужденные шутки и каламбуры, и таких
стихов много.
Во-вторых, мудрость, наверно, тем и отличается от умной и точной мысли,
что мысль легко сломать, чуть-чуть переиначив, и превратить в глупость
или трюизм, но мудрость - пластична, и даже при вольном ее пересказе,
даже многое не поняв, мы почувствуем ее глубокое дыхание. Выказанная
кем-то мысль дарит нам мысль; но изреченная мудрость обогащает нас целым
клубком сцепленных между собою мыслей, и сколько ни разматывай этот
клубок, конца им не видно. Читателю будет чем насладиться.
В-третьих, иносказания и глубинные пласты смысла - в традициях
восточной поэзии. И эти традиции требуют, чтобы и внешний, поверхностный смысл
был поэтичен, чтобы читатель получал удовольствие, даже не вчитываясь в
глубину; Хайям владеет этим искусством безупречно. Но если читатель
разглядит и второй пласт смысла, удовольствие его удесятерится; если же
различит и третий пласт...
* * *
Итак, перед нами была тройная шифровка: Хайям подменил в стихах
философские формулы художественными образами; он же превратил их в
криптограмму, применив условный язык, слова-символы, потребовавшие разгадки; и,
наконец, коварное время сделало из его рубайята анаграмму, произвольно
перетасовав стихи и разрушив связный ход мыслей. Лестно было бы
надеяться, что с последними двумя частично удалось справиться, и уступить теперь
место философам для окончательной расшифровки.
Однако сам же Хайям учит, что Истина недостижима. И, внимая его
предостережению, прекрасно осознаю: едва ли я был прав во всех своих выводах и
догадках, когда пытался разгадать его рубайят; может быть, и все выводы
в целом - всего лишь прекрасная иллюзия. Но хотелось бы верить, что
какие-то крупицы истины в этой работе есть, и что она хоть немного поможет
постичь непостижимое - поэзию Хайяма.
Глубоко благодарный всем, помогавшим мне в этой работе, особую
признательность хочу я выразить Азиму Шахвердовичу Шахвердову, составителю
многотысячной коллекции стихов в форме рубаи, за отеческую помощь,
уберегшую меня от многих ошибок в работе над переводом
|
|
| |
| Article Rating | Average Score: 0
Голосов: 0
| |
|
Re: Игорь Голубев. Тайнопись Омар Хаяма. (Всего: 1)
от michael smolyak - Monday, December 20 @ 22:09:05 MSK
(Информация о пользователе | Отправить сообщение) | | Отправлено от Anonymous<br />
<br />
не анонимус (мне не нравится это слово в корне),а конкретное лицо |
|
|
|
Главное меню
Опрос
