| Help Jewniverse Yiddish Shtetl | Поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег. Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал
| |
| Самая популярная новость | | Сегодня новостей пока не было. | |
 Опрос | |
| |
| Поиск на сайте Русский стол | | |
| Обмен баннерами |
| |
| Еврейская музыка и песни на идиш |  | |
 | |
|
Ассириада (2) Отправлено от Simulyacrum - Sunday, February 17 @ 10:27:23 MSK
|
 Элия БАР-ОЗАР: Как потомки Ашурбанипала стали строителями социализма и жертвами его
Вернемся к корням своим. Без них мы — дикие люди, играющие с компьютерами и летающие в космос.
«…Вы помните маленьких черных людей, которые сидят в России на углах? Они же водят обезьян по дворам. Древни они, как булыжники мостовой: это айсоры — горные ассирийцы». Таково было впечатление В. Шкловского («Сентиментальное путешествие»), когда в начале 20-х он впервые увидел живых ассирийцев на улицах Петрограда, ставшего вскоре Ленинградом.
По Месопотамии, где современный Ирак, ходят сейчас толпами туристы, смотрят на развалины Ниневии, столицы ассирийских царей. Ниневия была Парижем древнего мира.
Не сохранилось и следа от висячих садов Семирамиды. А знаменитые крылатые быки вырыты археологами и увезены; их можно увидеть в Лувре, в Британском музее, в музеях Берлина, Нью-Йорка, и копии — один к одному — в Москве.
Была у ассирийцев письменность — клинопись. От шумеров досталась. Древнейшая письменность человечества. Срезом тростника клиновидной формы выдавливали на мягкой глине слова. Потом глиняные таблицы обжигали — для прочности. Получались глиняные книги. Из них собрал первую на земле библиотеку царь Ашурбанипал, большой любитель чтения.
Хранятся сегодня эти клинописные произведения в Лондоне и Париже, в залах Британского музея и Лувра. Среди них — поэма о Гильгамеше. Удивились ученые, когда перевели ее на современные языки. За три тысячи лет до Толстого мучился вопросами смысла жизни молодой Гильгамеш, отпрыск царской семьи, ужасала его мысль о неизбежной смерти, о неизвестности того, что же дальше — после смерти.
Ассирийское царство разгромили за семь веков до того, как Иисус начал проповедовать Новый Завет на земле Палестины. Победители в древние времена не практиковали геноцида. До такой бесчеловечности не доходили. Они не преследовали и не истребляли ассирийцев только за то, что они ассирийцы. Спасибо. Не стало государства, но остался народ. Ассирийцы выжили. Но пропали из виду на несколько столетий. Снова о них заговорили в I веке, тогда за ними закрепилось имя «сирийцы-христиане».
На их арамейском языке, как было сказано, проповедовал Иисус. Ассирийцы пошли за ним. Бесповоротно. Неутомимые сирийские миссионеры несли благую весть и крестили народы от Ближнего Востока до Китая, от Эфиопии до Индии. Стоит в Китае с тех времен черный обелиск с сирийской молитвой на нем. Можно еще увидеть руины сирийских монастырей VII века на холмах Грузии. На Малабарском побережье Индии несколько миллионов христиан объединяет сегодня церковь св. Фомы, основанная сирийцами в IV веке.
В те апостольские времена жил и писал поэмы и религиозные гимны Мар Апрем, он же Ефрем Сирин (Сириянин), которого ныне читают в русских православных храмах на торжественных богослужениях.
Громоздкая и неудобная клинопись славно послужила ассирийцам в свое время, но осталась в прошлом. В христианскую эпоху ее заменило связное арамейское письмо. Им мы, ассирийцы, пользуемся со времен Ефрема Сирина поныне. У нас 22 буквы. Как в иврите. И названия наших букв почти совпадают с названиями букв иврита: «аляп», «бет», «далят»… Вот наш алфавит, которым ассирийский народ пользуется уже две тысячи лет.
Пишем мы справа налево. Ибо мы семиты. Арамейский и иврит так же близки друг другу, как русский и белорусский языки, а может быть, и ближе. Месопотамия и Палестина — соседи. Сравните еврейское «шолом» (мир; здравствуй) и ассирийское «шлама», соответственно: «йом» (день) и «йома», «бет» (дом) и «бета»; «нисан» означает апрель и по-ассирийски, и на иврите, названия других месяцев также совпадают. Такие сравнения можно продолжать очень долго. Имена у нас одни и те же, чуть ли не каждого второго ассирийского мальчика зовут Иосифом или Яковом. Мне самому родители дали имя Элия (Илья, значит), отца звали Озар, он же Лазарь, ну а я, его сын, «бар» по-ассирийски, звался бы Элия Бар-Озар, если бы мы остались в горах.
Я с благоговением смотрю на буквы родного языка. Потому что за ними стоит великая сирийская литература III — VIII веков. Ее и сегодня изучают в лучших университетах мира. О ней много и прекрасно писала Нина Викторовна Пигулевская, выдающийся сириолог, царство ей небесное. Тот, кто обратится к ее трудам, узнает столько необычного, что будет потрясен.
Вслед за востоковедами я поражаюсь активности предков, сирийцев-просветителей в средние века. Их назвал «особым народом» и «народом переводчиков» Сергей Сергеевич Аверинцев. Он зря не скажет. Связь здесь вот какая. С VII века Ближний Восток заполняют арабы, начинается эпоха арабского халифата. Сирийцы-христиане — песчинки в этом океане мусульманского мира. И вот они-то и перевели всю древнегреческую литературу на арабский язык (в том числе «Одиссею» и «Илиаду»), а с арабского, несколько веков спустя, были сделаны переводы на основные европейские языки. Оригиналы произведений не сохранились, и, не будь этих переводов, что мог бы знать современный мир о древнегреческой литературе?
Славились тогда сирийцы. Но постепенно закатилась их звезда. Они сделали свое дело и сошли со сцены. К XII веку их уже не видно и не слышно. Последовало семь веков забвения. Сирийцы ушли в тень, попрятались в отдаленных монастырях. Они продолжали жить на землях вокруг Багдада и Дамаска, в горах Турции и в долине Урмия, что в Персии. Но мир забыл о них. Снова вспомнили — в начале XIX века. Тогда западные миссионеры добрались до мест обитания сирийцев-христиан, чтобы обратить их в свои конфессии.
К этому времени у ассирийцев и следа не оставалось от блестящей образованности их далеких прославленных предков — первохристиан Востока. Только веру передавали из поколения в поколение. Хотя и это немало. Технический прогресс их совершенно не коснулся. Завезли миссионеры типографские станки в Урмию, начали печатать первое Евангелие на ассирийском языке. Исторический долг возвращали…
Русская православная миссия тоже не осталась в стороне и даже преуспела. В 1898 году большая часть ассирийцев Урмии перешла в православие. Торжественная церемония с участием сирийских священников во главе с епископом из урмийской области Сипурган проходила в Александро-Невской лавре. Император прислал поздравительную телеграмму. Газеты писали об этом событии. Я смотрю на фотографию в мартовском номере (1898) журнала «Нива»: чернобородые ассирийские священники и русское православное духовенство вместе: исторический момент.
Потом была Первая мировая война. Ассирийцы-христиане, естественно, помогали России и ее союзникам — Англии и Франции. Турция в ответ немедленно начала истребительную войну против ассирийского мирного населения. На людей охотились, как на зверей. Азарт был большой. Их резали на куски, сжигали на кострах, им разбивали головы о камни. Патриарха ассирийцев Беньямина Мар-Шимуна заманили в ловушку и убили. Это был геноцид ассирийский — одновременно с армянским геноцидом. От резни и погромов уцелела небольшая часть. Но «...айсоры шли. Потому что они великий народ», — напишет В. Шкловский в воспоминаниях. Часть беженцев прорывалась к Багдаду, где стояли англичане. В пределы России вместе с отступающими русскими солдатами ушло около 60 тысяч ассирийцев. Они сказали: мы пойдем за «голубоглазыми», — так они называли русских. И пошли. Среди них были юноша Лазарь и десятилетняя девочка Меске, мои будущие отец и мать. Другие, которых опекал Красный Крест, нашли приют в Англии, Франции, США, в странах Латинской Америки. Так образовалась мировая диаспора ассирийцев. «Разбрызганы они по миру, как капли крови по траве», — записал
В. Шкловский в своем «Сентиментальном путешествии».
Спасибо армянскому чиновнику в Эриванской губернии: он оформлял документы на ассирийских беженцев и, чтобы их пропустили в города России, проставлял фамилии, которых у жителей гор, конечно, никогда не было. Моему отцу досталась фамилия Вартанов, вот ее я и ношу.
В советское время судьба ассирийцев неразрывно связана была с судьбой страны.
Самые образованные безудержно увлеклись марксизмом. Поступали в университет Красной профессуры. Поверили в социализм, в возможность построения рая на земле. Да еще как пламенно поверили! Ведь ассирийцы народ темпераментный. Самый яркий социалист Фрейдун Атурая, выдающийся поэт и публицист, головой поплатился за свои идеалы. Его расстреляли органы ВЧК в 1926 году без суда и следствия. Остались его стихи, его песни, которые поет народ и сегодня.
В деревнях руками ассирийцев строились колхозы, мои родители и все люди нашего рода из высокогорной турецкой области Ботан стали крестьянами в Советском Азербайджане. В городах — искусными ремесленниками, объединенными в профсоюзы. Молодые учились, вступали в комсомол.
В 1937 году самых образованных, «выделяющихся» ассирийцев — преподавателей, ученых, инженеров — в Ленинграде, Москве, Воронеже и в других крупных городах арестовывали по ночам, увозили на черных воронках, больше их никто никогда не видел. Сотни людей ассирийской национальности исчезли таким образом. Но это еще не была прицельная охота на ассирийцев. В то страшное время людей любой национальности выборочно вытаскивали из кроватей для бесшумного уничтожения в лагерях, и из множества жертв определенный процент пришелся на представителей нашего народа.
Слышал я, что летом 2000 года на Левашовом пустыре, что в Санкт-Петербурге, установили обелиск в память невинных жертв сталинских репрессий. Имена ассирийцев тоже высечены на этом памятнике.
А когда началась Великая Отечественная война, пошли воевать ассирийцы за свою новую Советскую родину. Многие не вернулись домой. Стоит в ассирийском селе Урмия на Кубани памятник погибшим. Очень много мужчин из этого села сложили головы на полях войны. Многие показали чудеса храбрости. Несколько ассирийцев стали Героями Советского Союза. Были ассирийцы и генералами в Красной армии.
Те, кто трудились в годы войны на оборону страны по 18 часов в сутки, отмечены были медалями. Мой отец с гордостью носил медаль с профилем Сталина «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.» Номер медали АЦ 042370. Вычеканены на медали слова: «Наше дело правое, мы победили». Выдали ему эту награду в 1947 году. А через два года отца и других доблестных тружеников военного времени вместе с семьями объявили врагами народа и ночью вывезли из родных домов…
«Знаете, нас, кажется, везут в Сибирь…»
Так сказала моя старшая сестра Марта, водя пальцем по карте. Нас, запертых в товарных вагонах, куда-то везли и везли, много дней, много ночей, мы сбились со счета. И все гадали: куда же, куда нас везут?
Кошмар бесконечной дороги. Несколько семей, человек сто, — на полу вагона, в котором раньше перевозили цемент или уголь. Воздуха не хватает. В полу вагона прорублено отверстие для отправления естественных надобностей. На узловых станциях сопровождающий конвой разносит по вагонам какую-то баланду. Никого не выпускают наружу. Умирающих сгружают на ближайшей станции. Женщины рожают тут же, на полу вагона… Боже праведный, что происходило с людьми…
Десять дней пути, двадцать, тридцать — и Марта, самая образованная из нас (девять классов уже окончила), говорит, следя по карте: «Знаете, нас, кажется, везут в Сибирь…»
Сибирь? Это слово не произвело никакого впечатления. О Сибири ассирийцы Закавказья знали не больше, чем, скажем, аборигены Австралии.
Есть ли конец железным дорогам СССР? Измученным людям тогда казалось, что конца этим рельсам не будет.
Где-то на сороковой, может быть, день доехали… Томск. Выгрузили людей, подобных сомнамбулам, на территории сортировочной станции. Приехали какие-то важные начальники, достали из папок бумаги, и тогда впервые ассирийцы услышали о причине их высылки: они, бывшие подданные Турции и Ирана (а уже давно все были советскими гражданами), в Советской стране вели агентурно-подрывную деятельность и занимались шпионажем в пользу иностранных государств, в частности, Англии и Турции, выполняли заказы империалистических разведок, стали на преступный путь… Они — враги трудового народа и т. д. За совершенные преступления, подлежат «с п е ц п о с е л е н и ю». «Граждане спецпереселен-
цы! — обратился начальник к темной молчаливой массе людей. — Вы — в бессрочной ссылке. Будете жить и работать под надзором комендатуры. Станьте на путь исправления. Честным трудом, примерным поведением вы можете искупить свою вину перед родиной и народом». И люди-сомнамбулы покорно и равнодушно поставили свои корявые подписи на обвинительных документах. Вы должны подписать! — сказали им, и они подписали.
А из Томска на баржах по сибирским рекам нас везли дальше на север, в Нарымский край. Километров 600 — 700. Это отдельная эпопея.
Зона. Комендант Красношапка.
Начало ассирийской Сибириады
После нескольких дней плавания на тихоходных корытах-баржах по рекам Томь, затем Обь, затем Чая и Бакчар выгрузили нас на берег в тайге. И вот множество смуглых людей в лохмотьях, с изможденными лицами, озирается по сторонам. Где мы? Что дальше будет?
— Вот вы и приехали! — весело крикнул с баржи молодой матрос. Этот парень, видно, был с чувством юмора.
Да, вот мы и п р и е х а л и…
И вот она — Сибирь, не на карте, не понаслышке, а в действительности. Сибирь…
Далее по безвестным сибирским дорогам на телегах, запряженных лошадьми, развозили нас в зоны ссылки: в Асино, Парбиг, Колпашево, Подольск, Красный Бакчар, Сальниково, Победим, Макаровку, Воробьевку, Чемокаевку, Малиновку, Поротниково и др. Привожу только те названия, которые помню. Ассирийцы же Северного Кавказа (Краснодарский край, города Краснодар, Армавир) были распределены в Верхнекетский район.
Вместе с нашей семьей многие односельчане: семьи Даниловых, Джеммо, Геваргизовых, Беньяминовых, Хамму, Беткаша, Хошаба, Бадаловых, Осиповых, Гильяна, Саркисовых и другие (когда-то все они под именами «ботанае» и «ванае» жили родами соответственно в областях Ботан и Ван высоко в горах Турции) были распределены в Поротниково Бакчарского района. Поротниково — это зона-колхоз, или колхозная зона.
Здесь уже жили. Как узнали потом, — «кулаки», казаки. В эти края их выслали с Кубани лет за двадцать до нас, в эпоху коллективизации. Были у них срубы (так изба в Сибири называется). А для нас жилья не было. Никакого. Разместили в пустующих сарайчиках и зернохранилищах. Новые жильцы заставили из них убраться полчища осатаневших от голода крыс. Был август. Относительно тепло. Грядущая зима не пугала, о ней ведь не знали ничего…
«Комендатура» — новое для нас слово. Собрали возле нее всех в первый же день. Комендант Шапошников, здоровенный дядя в звании капитана (багрово-сизый нос свидетельствовал о том, каким образом капитан заглушал тоску в этой таежной глухомани), держал речь. Инструктировал. Сказал: «Граждане спецпереселенцы! Здесь главное — чтобы была строгая дисциплина. Запомните хорошенько: после работ ежедневно каждый взрослый, от 16 и старше, обязан явиться в комендатуру и отметиться. Второе — из зоны никто не имеет права без специального разрешения уходить. Третье — без всяких пререканий, в любое время, в любую погоду надо выполнять все колхозные работы, какие вам укажут. За нарушение режима спецпоселения — строгое наказание».
Шапошникова народ сразу прозвал Красношапкой — из-за красного околыша его форменной фуражки. Красношапка представил ссыльным двух своих помощников, надзирателей Суткина и Шевцова. Были они при пистолетах.
Начались «исправительные» работы.
С 6 утра и до самого позднего вечера продолжался трудовой день, по времени не ограниченный. Сколько надо было, столько и работали. Конные бригадиры на заре объезжали деревню, стучали концом кнута в окошечко, орали: «Вартанов! (это моему отцу) — пойдешь на корчевку леса! Вартанова! (это моей матери) — в поле пойдешь, лен сушить!»
Меня, пятилетнего, эти громкие стуки в окошко и эти окрики пугали. Мы, дети, часто болели, нам нужен был уход, и мама иногда в ответ на задание бригадира истерически кричала: «Не пойду! Пусть провалится эта твоя работа!» Бригадир в ответ — громовым голосом: «Пой-дешь! Попробуй не пойди, мать твою…!» — и ругался отборнейшим матом. Я хорошо помню, что и боялся этого страшного ора, и обидно было за маму, на которую кричал грубый мужик, и было жгучее желание поколотить этого гада. Если бы я был взрослым и сильным, я бы так и сделал.
В конце концов мама и другие мамы оставляли больных малышей и выходили на работу. При любых обстоятельствах. Вынуждены были. Наказать могли по-разному, например, не выдать продуктов недисциплинированному ссыльному, а в доме столько голодных ртов, и что тогда делать?
Местное население, вернее, ссыльные первой волны, раскулаченные кубанские казаки, вначале отнеслось к нам настороженно и даже враждебно. Они не пускали нас на подселение в пустующие постройки у своих домов. Когда наступили холода, комендант заставил их уступить, иначе мы, привезенные в Нарым босыми и раздетыми, просто погибли бы. Местные отказывались принимать ассирийцев в свои рабочие бригады — их заставила это сделать администрация зоны. Причина вражды стала понятна несколько позже. Казачка по фамилии Свиридова так нам рассказывала.
— Нас предупредили, что сюда везут турков, преступников, и все они черные, с драчливым характером, чуть что — за ножи хватаются… Еще говорили нам, что это враги народа, шпионы, турецкие агенты. Конечно, мы перепугались, ведь такой публики сроду не видали в этих краях…
Очень скоро старожилы Сибири разобрались во всем сами. Они видели перед собой малограмотных людей, для которых физический труд был единственным средством к существованию. Убедились в том, что ассирийцы работают как волы, а трудолюбие очень ценилось в здешних краях. Кроме того, эти смуглые черноголовые люди отличались живым веселым характером, любили шутки, были дружны между собой и вели себя компанейски. Нет, с обликом и поведением этих людей никак не вязались злодейские дела, которые им приписывали.
Сибирское лето короткое. Зима не просто наступила — она обрушилась на нас. Жестокие морозы заставили ассирийцев понять, наконец, что с сибирским климатом шутить нельзя. Съежившись от жестокого холода, с глазами, слезящимися от встречного ледяного ветра, крайне плохо для этой погоды одетые, ассирийцы выполняли колхозные работы. Далеко не у всех имелись валенки, в 35-градусные морозы некоторые все еще ходили в сапогах. Обморожения случались очень часто. Теряли чувствительность, деревенели и становились белыми то ухо, то щека, то нос, то пальцы ног. Неопытные кавказцы вначале бросались отогреваться в теплое помещение. Но как раз этого ни в коем случае нельзя было делать, потому что в обмороженном месте человек потом чувствовал жгучую боль, и кожа слезала. Местные надоумили ассирийцев, что надо немедленно и интенсивно растирать снегом обмороженные участки тела и тем спасаться.
Не все выжили в первую сибирскую зиму. Моя 16-летняя сестра Эльза ходила в школу без пальто, его у нее не было, а была большая шаль, которой она обвязывалась, прикрывая поясницу, спину и грудь от холода. Это было безумие — так одеваться зимой, но мы были нищими, а условия жизни — жестокими. У Эльзы началось воспаление легких. Никаких лекарств, никакой медицинской помощи здесь не предусматривалось. Эльза умерла. А через месяц воспаление легких подхватила другая сестра, 18-летняя Марта. Пережженными от воспаления легкими Марта хрипела и кашляла. Уже наступала весна, май месяц, а жизнь в ней угасала. Мы сгрудились вокруг ее кровати, бессильные помочь, Марта до последней минуты жизни сохраняла ясное сознание, и ее последние слова были обращены к нам: «Как мне жаль вас всех… Что с вами будет?…» Шел год 1950-й.
Мы остались жить, а жить в наших условиях значило мучиться. Мы оплакивали умирающих, а умирающие, уходя из этой жизни, жалели нас.
Много лет спустя на последней странице книги Псалмов, с которой отец был неразлучен, я обнаружил записи, которые он вел на ассирийском языке. Сделаны они крестьянской рукой, не привыкшей к письму, почерк коряв, чернила выцвели от времени.
«Эльза умерла 16 марта 1950 года;
Марта родилась в 1932 году и умерла в мае 1950 года;
Авраам умер в 1951 году;
Кетонэ, моя мать, умерла 15 сентября 1952 года».
Авраам — наш близкий родственник, Кетонэ — моя бабушка. Очередная смерть — очередная запись. Скупо, без лишних слов отмечал отец горестные даты. Умерла. Умерла. Умер. Умерла… Такая хроника…
Быт по-сибирски, труд, процесс «перевоспитания»
Пережив первую зиму, ссыльные ассирийцы построили собственные «срубы». Это было примитивное жилище: с улицы входишь в маленькие темные сени, а оттуда дверь ведет в большую общую комнату.
Спали мы на «лежанках», сколоченных из досок. А под лежанками, за загородкой, держали зимой наших кур, в сарае они околели бы от холода. Бывало, даже поросенка держали. А однажды, когда наша корова с ласковым именем «Люба» отелилась и ударили ранние крепкие морозы, ее новорожденного теленочка пришлось взять в комнату и около месяца подержать в тепле; потом, когда он чуть подрос и мог выдержать холод сарая, его пустили к маме.
Конечно, от соседства со скотиной в комнате стояла вонь, но что делать? Мы таким образом спасали животных, а они спасали нас от голода, давая нам яйца, молоко, мясо. Общее житье скотины и человека зимой было одним из условий выживания в Сибири.
Три первых года жили при свете керосиновых ламп. Потом появилось электричество. В 23.00 лампочки в домах три раза мигали — это с электростанции дежурный монтер подавал сигнал, что сейчас выключит свет.
Одновременно с электричеством провели радио. В комнате повесили какую-то черную тарелку, из нее раздался треск, мы услышали звуки, напоминающие кашель, потом вдруг она, эта тарелка, заговорила человеческим голосом! Чудо из чудес! Так радио вошло в нашу жизнь. И мы стали слушать речи партийных и государственных деятелей. Иногда передавали и музыку.
Была в Поротниково начальная школа. Я еще не учился, но в шесть лет уже читал, буквам меня научила старшая сестра Мария. И была маленькая библиотечка в зоне. Самая первая книжечка, которую я в этой библиотечке самостоятельно взял, и был совершенно счастлив от этого, — сборник русских сказок под названием «Коза-дереза» с изображением этой самой козы на обложке, рогатой и бородатой, с глазищами янтарного цвета. На всю жизнь запомнил.
Родителей мы видели мало. Трудом, обязательным и «очищающим», люди были заняты от зари до зари. Тяжелейшим видом трудовой повинности была корчевка леса вручную. Отвоевывали у тайги дополнительные участки для посевов. Сначала вырубали участок леса, расчищали его. Затем — тяжелые землеройные работы с пнями, когда надо было подкапываться под толстенные вековые корни деревьев-великанов, подрубать эти корни, обвязывать громадные пни веревками и, «впрягаясь» по несколько человек — лошадей для этого не давали, их не хвата-
ло — отволакивать в сторону, чтобы расколоть, разрубить на части и сжечь, затем заполнять грунтом и разравнивать оставшиеся большие воронки; только после этого очередной участок, отнятый у тайги, годился для посева. Таким образом, сегодня многие зерновые и картофельные поля Нарымского края в Сибири — это своеобразные памятники, созданные руками ссыльных ассирийцев.
Ну и, конечно, лесоповал, лесозаготовки, лесосплав. Механических пил не было, работали топорами и обыкновенными двуручными пилами. А нормы были жесткими, 6 кубометров чистой древесины на каждого вальщика леса. Опасная работа. Как на корриде. Иное дерево-гигант, «хлыст» (нижняя часть ствола) которого наклонен в одну сторону, а средняя часть и вершина — в другую, при падении вело себя как разъяренный бык, надо было предугадать направление его «броска», а иначе — смерть. Горе зазевавшемуся вальщику леса, его могло придавить стволом, ему могло разворотить живот сучьями, крепкими и острыми, как штык. А когда ты в снегу по пояс, то и отскочить в сторону не сможешь. И многие попадались, как несчастный Маругел, не успевший увернуться от падающего дерева. Ему было 35 лет. На этом участке «фронта» работали наравне с мужчинами и женщины. Их инструктировали, выдавали удостоверения лесорубов
и — в лес… Среди них была и моя сестра Аня. Слава богу, уцелела. Да, так было. С первой утренней зарей, даже при 40-градусном морозе — в тайгу, опять в тайгу, на лесоповал. Став на расстоянии 50 — 60 метров друг от друга, как это требовалось по технике безопасности, каждая пара вальщиков леса начинала свою опасную «игру». По всей тайге гулкое эхо разносило тогда протяжный и тревожный призыв: «Бо-о-й-ся!» — это было слово-пароль, этим окриком люди в момент падения дерева предупреждали друг друга об опасности, чтобы человек успел отбежать в сторону. То там, то здесь кричали: «Бо-о-й-ся!» Это была глубоко символическая перекличка в таежной глухомани. Бояться здесь надо было и быть всегда настороже…
Годы в ссылке — и трудные, и голодные. Сколько помню себя, всегда хотелось есть. За каторжный труд ссыльным начисляли «трудодни», к концу года по количеству трудодней выдавались натуральные продукты, пшеница и прочее, и некоторое количество денег. Продуктов всегда не хватало, тогда их брали в долг у колхоза, авансом. Глава многодетной семьи, такой как наша, никогда не мог рассчитаться с долгами.
При этом с каждого работника взимался подоходный налог, 13 процентов. И еще заставляли покупать облигации государственного займа. С каких таких капиталов? До облигаций ли было бедным ассирийцам, когда на уме лишь одно — как бы самим прокормиться…
«Несознательных» граждан, тех, кто не покупал эти облигации, вызывали в сельсовет на «проработку». Вызвали однажды и моего отца. Он по этой части считался одним из самых злостных «должников».
Как вспоминал потом отец, было это так.
Ему сказали: «Вартанов, бросай к чертовой матери работу, давай, бегом в правление, там тебя ждут…» Отец приехал в правление на санях с колхозной фермы: в каком-то обвязанном веревкой зипуне, пропахший неприятным тяжелым запахом прелого силоса — корма, который возил в тот день на ферму для коров, — на бровях и ресницах — стаивающий снег, на усах — сосульки льда, был сильный мороз. Вот в таком виде и предстал перед начальством.
Шуваев, председатель сельсовета, ответственный за распространение облигаций, грозно взглянул на него:
— Ну что, Лазарь (имя моего отца), деньги принес?
Отец:
— Денги… нету. Один санки силос (мой отец не очень хорошо по-русски говорил, я воспроизвожу его речь без изменений) — привезу тибе, если хочешь…
Некоторые из присутствующих хохотнули, услышав такое обещание ссыльного главе местной администрации. А Шуваев был мужик холеный. Нелепый вид Лазаря, его неожиданное предложение «барину», каким выглядел Шуваев, вызвали веселое оживление среди явно скучавших людей.
Шуваев разозлился:
— Я тебя про деньги за облигации спрашиваю, принесешь или нет?
Отец отвечал, наклонив голову в направлении Шувалова:
— Хочешь — на, бери мой голова, больше у меня ничего нет.
— Ну, погоди, я тебе сейчас покажу! — сказал рассвирепевший председатель сельсовета. — Шевцов! Шевцов! Иди-ка сюда!
Вошел надзиратель Шевцов, пистолет в кобуре — болтается на боку.
Шуваев снова обратился к «государственному должнику»:
— Я тебя в последний раз спрашиваю, ты купишь облигации или как?
Отец:
— Сколько надо?
Шуваев:
— 1200 рублей.
Отец:
— А 12 мильон не хочешь?
Шуваев:
— Ах ты, американский прохвост!
Отец, выйдя из себя:
— Ты… сам… американский… хвост! Я рабочий человек, кажди ден силос на санка везу, сорок градус мороз, а ты на мотоцикл туда-сюда катаешься!..
Шуваев:
— Я тебя заставлю платить!
Отец, равнодушно:
— Давай, бери все, что у меня есть…
Шуваев, повернувшись к Мартемьянову, председателю колхоза:
— Что там на его счету?
Мартемьянов:
— На его счету… ноль рублей, ноль копеек и пятеро детей. Он уже три месяца как на колхозном авансе живет, в долг берет.
Шуваев:
— Мне нет дела до этого! Шевцов, поговори ты с этим… — и Шуваев махнул рукой в сторону отца.
Шевцов, хоть и надзиратель, а человек был добродушный, во всяком случае, не злой. Он подошел к отцу, положил ему руку на плечо:
— Лазарь, ты пойми, всем надо помогать государству. На эти деньги будут строить школы, больницы, детские садики, опять же на оборону страны, понимаешь? Ну хорошо, сейчас нет денег, но через месяц колхоз будет расчет делать, ты получишь деньги, возьмешь тогда облигации?
Отец:
— Все равно не могу. А дети мои ты будешь кормит?
Шевцов повернулся к Шуваеву, развел руками:
— Ничего не поделаешь, несознательный человек…
Вконец разозленный Шуваев взял моего отца за шиворот и вытолкнул его за дверь со словами:
— Пошел отсюда! Я тебе еще покажу, подожди…
Нас «перевоспитывали» еще наглядной агитацией и… патриотическими песнями. Нам раздавали плакаты, чтобы в доме на стены вешать. Над моей лежанкой висел, например, плакат, который изображал мужчину с перекошенным от (гражданского, классового) гнева лицом: указательным пальцем он показывал прямо на меня и грозно предупреждал: «Болтун — находка для шпиона!» Под этим антишпионским лозунгом в буквальном смысле слова прошло все мое сибирское детство.
А песни, их пели участники художественной самодеятельности, когда после завершения «уборочной», осенью, в районном центре Бакчар устраивался «Праздник песни». Взрослых и нас, детей, везли туда на грузовых машинах ГАЗ-51; там в промтоварном магазине взрослые покупали нужные вещи, а нас, детей, угощали клюквенным морсом, вкуснее которого ничего не было на свете. Что за прекрасный был день! Со сцены под открытым небом ссыльные пели — громко, с неподдельным энтузиазмом:
Москва — Пекин!
Москва — Пекин!
Идут, идут вперед народы —
За светлый мир,
За прочный мир,
Под знаменем свободы!
Знамя, конечно, было наше, и еще китайское, а в общем это было какое-то замечательное советско-китайское знамя, огромное, как небо, над всей землей, и всем народам было очень хорошо под этим знаменем. Так это воспринималось моим детским сознанием.
(Продолжение. Начало в № 1.)
Примечание: Опубликовано в журнале: «Дружба Народов» 2001, №7
http://magazines.russ.ru/druzhba/2001/7/
|
|
| |
| Article Rating | Average Score: 0
Голосов: 0
| |
|
Re: Ассириада (2) (Всего: 1)
от Yoel - Wednesday, February 20 @ 14:50:19 MSK
(Информация о пользователе | Отправить сообщение) | Интереснейший народ с интереснейшим языком. Один бухарский еврей мне однажды рассказал, как один ассириец из Азербайджана то-ли сделал гиюр, то-ли просто интересовался иудаизмом. После того, как парень выучил алефбейс, он стал свободно читать Талмуд, а затем, обнаружив где-то Зоер, стал и его читать с большим энтузиазмом, правда запинаясь на словах из лошн-койдеш, постоянно удивляясь тому, что основная еврейская литература написана практически на его родном языке, больше же всего его поразило то, что ашкеназы, читая Талмуд, выговаривают арамейские слова диковинным, по его мнению, образом.
Многие евреи и не подозревают, что на разновидности таргем-лошн говорят в наше время вполне реальные люди. |
|
|
|
Главное меню
Опрос
