Jewniverse - Yiddish Shteytl - Семен РЕЗНИК. ВМЕСТЕ ИЛИ ВРОЗЬ? Продолжение.

Заметки о книге А.И.Солженицына "Двести лет вместе" Еще менее адекватно Солженицын освещает Кишиневский погром 1903 года. Он опирается на "единственный документ, основанный на тщательном расследовании и по прямым следам событий, - Обвинительный акт, составленный прокурором местного суда В. Н. Горемыкиным, “который не привлек к делу ни одного еврея в качестве обвиняемого, что вызвало резкие выпады против него в реакционной печати“" (стр. 321). Закавыченные автором слова из Еврейской энциклопедии призваны показать, что Обвинительный акт В. Н. Горемыкина был вполне нейтральным или даже проеврейским документом. Между тем, Солженицыну должно быть известно, насколько необъективно велось следствие, которое легло в основу этого Акта, как запугивали свидетелей, как делались откровенные подчистки и искажения при записи показаний тех, кого не удавалось запугать. Об этом писал в своих дневниках В. Г. Короленко, чью объективность Солженицын вроде бы не оспаривает. Об этом адвокаты подавали официальные прошения в судебные органы и тому же прокурору Горемыкину, но без результата. Что касается истинных симпатий и антипатий прокурора, то они видны хотя бы из его - не приводимого Солженицыным - "Секретного представления" в Министерство юстиции от 1 августа 1903 года "о деятельности приехавших в Кишинев адвокатов, подготавливающих материалы для защиты интересов потерпевших во время погрома евреев на предстоящем судебном процессе".24 Казалось бы, прокурора, готовящего обвинительное заключение против погромщиков, должно радовать, что ему подвалила такая мощная подмога в лице адвокатов потерпевших: его задача - вскрыть все пружины погрома, найти виновников и добиться их примерного наказания, а цель адвокатов - такая же! Почему же не объединить усилия? Но Горемыкин воспринимает адвокатов как противников. Он пытается дискредитировать их, приписывая им корыстные и вообще самые гнусные побуждения. Конечно, изобличает он этим только себя самого. Так, "крамолу" адвокатов Горемыкин усматривал в том, что они, по-видимому, намерены "ходатайствовать о возбуждении по сему делу уголовного преследования против губернатора и др[угих] лиц администрации".25 Не говорит ли это о том, что сам прокурор готов лечь костьми, но разбирательства действий власти (те есть самого главного!) не допустить?

Он также уличал адвокатов в том, что они хотят "обратить внимание правительства вообще на еврейский вопрос и положение евреев", что опять же обнаруживает его собственное стремление не допустить постановки общего вопроса о еврейском бесправии. Но особенно Горемыкин нервничал по поводу того, что адвокаты "усиленно, но бесплодно (? - С.Р.) стараются доказать существование будто бы "организации" погрома". 26 Сам Горемыкин весьма плодно организацию погрома скрывал. Потому и сказано в его Акте, что "предварительным следствием не добыто данных, которые указывали бы, что упомянутые беспорядки были заранее подготовлены" (стр. 327). Между тем, данных таких было предостаточно. Даже к самому Горемыкину поступило, как минимум, одно заявление от человека, завербованного начальником Охранного отделения Кишинева бароном Левендалем и участвовавшего под его руководством в организации погрома, но прокурор отказался расследовать это заявление. Когда решался вопрос о том, проводить ли открытый суд над погромщиками или слушать дело при закрытых дверях, прокурор Одесской судебной палаты А. Поллан (которому подчинялся Горемыкин) предупреждал то же Министерство юстиции, что на суде не удастся опровергнуть "слухи, будто беспорядки были подготовлены известною частью интеллигенции с ведома и согласия правительства и были правильно организованы" (курсив А. Поллана. - С.Р).27 И - вместо того, чтобы настаивать на возбуждении уголовных дел против высокопоставленных соучастников преступления, он ходатайствовал о том, чтобы… дело слушалось при закрытых дверях. Ходатайство, конечно, было удовлетворено. Итак, Обвинительный акт прокурора Горемыкина был составлен на основе сфальсифицированных материалов следствия, причем, для закрытого суда, так что можно было не беспокоиться о реакции общественности. Думаю, теперь ясно, по какому "документу", как якобы наиболее надежному и достоверному, Солженицын воспроизводит динамику "кровавой кишиневской пасхи" (Короленко) 6-8 апреля 1903 года. Понятно, что основной упор в этом Акте делается на "обычные столкновения между евреями и христианами, всегда происходившие за последние годы на Пасху", да на всякие тревожные слухи, "которым полиция по беспечности (? - С.Р.) не придала значения, а всего лишь "усилила на праздники наряды в местах предполагавшегося наибольшего скопления" за счет добавки и военных патрулей из местного гарнизона" (стр. 322). Но если власти беспечно не ожидали беспорядков, то зачем бы им усиливать наряды полиции военными патрулями? А если беспорядки вспыхнули - хотя бы и неожиданно, - то тут усиленной полиции и карты в руки! В Обвинительном акте концы с концами не сходятся. Но Солженицын сводит концы, поясняя: "полицмейстер не дал энергичных ясных инструкций полицейским чинам" (стр. 322). Опять все списывается на чью-то нерасторопность, беспечность и недогляд! Но разве не известно любому полицейскому, что ему надлежит делать, когда во вверенном ему участке возникает беспорядок?! Не каждый же день начальство должно напоминать подчиненным об их элементарных обязанностях, да еще "энергично" и "ясно". Никаких инструкций тут не нужно. Вот для того, чтобы не выполнять обычных обязанностей, чтобы не вмешиваться, когда на твоих глазах идет побоище, - для этого полицейские должны были получить инструкции! Ну, а когда идет погром, а полицейский наряд, усиленный военным патрулем, стоит на углу улицы да посмеивается, - не похоже ли это на то, что полиция поощряет громил вместо того, чтобы защищать громимых? Очень даже похоже! И когда об этом писали потом в российской и зарубежной прессе, то писали правду, а не коварную неправду, от которой Солженицын пытается защитить незаслуженно обижаемое российское правительство (стр. 326-327). П. А. Крушеван Он негодует на тех общественных деятелей, которые, будучи убеждены в том, что "кишиневская бойня организована сверху, с ведома, а, может быть, даже по инициативе [министра внутренних дел] Плеве", и, опасаясь, что власти попытаются это скрыть, направили в Кишинев для проведения независимого расследования видного юриста А.С. Зарудного (а затем и целую бригаду менее именитых адвокатов, о которых доносил по начальству Горемыкин, но Солженицын о них не упоминает). Почему параллельное следствие было необходимо и почему оно напугало Горемыкина, объясняет Прошение присяжного поверенного А.Н. Турчанинова на имя министра юстиции. Адвокат - в самой деликатной форме - указывал на то, что доверять такое общественно важное дело местным кишиневским следователям нельзя, ибо, "если производимое ими исследование коснется того небольшого в губернском городе круга лиц, члены которого находятся между собой в постоянном и, может быть, необходимом общении, то доверие местного общества к действиям таких представителей колеблется, и исследование не может обнимать собою всего предмета со всей полностью".28 Иначе говоря, чиновная и иная элита в небольшом провинциальном городе - это один тесный круг, где все повязаны давними, часто родственными отношениями. Тут рука руку моет. Поэтому ожидать беспристрастного расследования дела местными следователями не приходится, доверия к ним нет. В подобных случаях закон предусматривал передачу дела в руки "совершенно постороннего местной жизни следователя". Этого требовал Устав Уголовного Судопроизводства, статья 288-1. О назначении такого независимого следователя и ходатайствовал Турчанинов.29 Как видим, просьба была основана на действующем законе и она диктовалась не только юридическими, но и государственными соображениями. Правительство подозревалось в причастности к погрому, о его виновности трубила мировая пресса, что вызывало международные осложнения. Если правительство не было причастно, то ему ли не стремиться поскорее эти подозрения развеять! Назначение авторитетного и независимого следователя со стороны, способного установить истину, в которую поверит общество, было в прямых интересах власти. Но это при условии, что правительство действительно не было причастно! Ну, а если было? Тогда все меняется с точностью до наоборот: несравненно лучше остаться под подозрением, нежели расписаться в своей виновности. Если так, то правительству было выгодно истину прятать, а не подтверждать ее юридически! Отказывая Турчанинову, министр юстиции Н.В. Муравьев действовал вполне логично, хотя и противозаконно. Единственным основанием для отказа он нашелся выставить то, что судебные следователи по особо важным делам Санкт-Петербургского и Московского окружных судов заняты другими неотложными делами, хотя не было в то время в России более важного и срочного дела! Да и кроме Санкт-Петербургского и Московского, были Киевский, Харьковский, Полтавский и многие другие окружные суды. При желании найти квалифицированного следователя было нетрудно. Н.В. Муравьев только подтвердил то, что правительству было, что скрывать. Вот адвокатам и пришлось самим взяться за выяснение истины. В этом они видели свой профессиональный и общественный долг. Как видим, Горемыкину было, отчего нервничать! Приводя его слова о том, что "предварительным следствием не добыто данных, которые указывали бы, что упомянутые беспорядки были заранее подготовлены", Солженицын добавляет от себя: "И никаким дальнейшим следствием - тоже не добыто" (стр. 327). Добыто, очень даже добыто! Давайте вкратце восстановим события по документам. За два месяца до погрома в небольшом городке Дубоссары исчез, а потом был найден убитым четырнадцатилетний подросток Михаил Рыбаченко, и единственная кишиневская газета "Бессарабец" тот час стала подавать это убийство как ритуальное. Страшные зверства евреев, мучающих в подполе несчастного мальчика, муссировались в газете изо дня в день. Об этом упоминается и в книге Солженицына, но не упоминается о том, что ответственным за эту злостную клевету был не только издатель и редактор "Бессарабца" П. А. Крушеван. При наличии цензуры пропаганда ненависти велась вопреки двум государственным законам: один из них запрещал "натравливать одну часть населения на другую",30 а второй - освещать в печати незавершенные следственные дела. Если же Крушеван, а по его следу "Новое время", "Свет" и другие черносотенные газеты, все-таки публиковали материалы об убийстве Миши Рыбаченко и подавали его как ритуальное, то потому, что для этого дела власть, а конкретно - министр внутренних дел В.К. фон Плеве - в нарушение закона сделали исключение. Но как только следствие вышло на истинных убийц (мальчика убил его двоюродный брат из-за наследства, отписанного Мише их общим дедом), Плеве тотчас вспомнил о законе и разослал циркуляр, запрещавший что-либо публиковать о деле Рыбаченко, из-за чего распространенная Крушеваном клевета не могла быть публично опровергнута. Кажется, одного этого достаточно, чтобы заключить, что власть и лично Плеве были причастны к погрому вместе с П.А. Крушеваном. Такова одна грань алмаза исторической правды, ни разу не сверкнувшего в книге Солженицына. А вот другая грань. Параллельно с ритуальной агитацией в Кишиневе было скоропалительно создано Охранное отделение, которое возглавил специально для этого присланный ротмистр барон Левендаль. Приехав в Кишинев, он стал спешно создавать сеть агентов, что вызвало недоуменные пересуды в местном обществе, так как революционным гнездом тихий Кишинев не был, и охранке выслеживать в нем было некого. А когда погром разразился, то во главе уличных банд оказались как раз те местные "интеллигенты", которых навербовал Левендаль. А вот еще одна грань. Перед самым погромом в городе стали распускать слухи, что "царь разрешил бить евреев три дня".31 Власти об этом знали, но ничего не сделали, чтобы эти слухи пресечь и виновных в их распространении наказать. Так что, даже несмотря на нагнетание племенной ненависти Крушеваном и его газетой, "преобладающим мотивом в действиях погромщиков были не ненависть, не месть, а выполнение таких действий, которые, по мнению одних, содействовали целям и видам правительства, по мнению других - были даже разрешены и, наконец, по объяснению мудрости народной - являлись выполнением царского приказа", свидетельствовал князь С.Д. Урусов, назначенный Кишиневским губернатором вскоре после погрома. 32 Четвертая грань. У главарей уличных банд имелись заблаговременно составленные списки еврейских домов и улиц; у каждого - свой список. И если какая-то группа по ошибке вторгалась на "чужую" территорию, то руководители быстро сверяли списки, выясняли недоразумение, и чужаки удалялись. Пятая. Уже после того, как в город были вызваны войска (не усиленные полицейские патрули, а войска, занявшие город!), они бездействовали целый день. По закону, приказ войскам действовать должен был исходить от гражданской власти, а она молчала. Таким образом, побоище беззащитных людей продолжалось на глазах солдат и офицеров гарнизона, но они не имели приказа вмешаться и прекратить насилие. "Граф Мусин-Пушкин, генерал-адъютант закала Николая I, бывший тогда командующим войсками Одесского округа, рассказал, что немедленно после погрома он приехал в Кишинев, чтобы расследовать действия войск… Он возмущался всей этой ужасной историей и говорил, что этим путем развращают войска. [Мусин]-Пушкин не любил евреев, но он был честный человек. Еврейский погром в Кишиневе, устроенный попустительством Плеве, свел евреев с ума и толкнул их окончательно в революцию. Ужасная, но еще более идиотская политика!.."33 После погрома. Кишинёв. 1903 г. Итак, "стихия" погрома была весьма упорядочена, благодаря предварительной работе, проведенной Охранным отделением. Что же касается самого Левендаля, то в дни погрома он держал под контролем губернатора фон-Раабена, парализуя его - правда, очень слабые - попытки покинуть свой губернаторский дом, чтобы остановить бесчинства толпы. Об этом были получены четкие показания от многих лиц, в особенности от председателя еврейской общины доктора Мучника, который лично несколько раз приходил к губернатору, убеждал его начать действовать, и тот даже велел запрягать лошадей. Но затем лошадей, уже поданных к крыльцу, распрягали и отправляли опять на конюшню. Сидя в своем особняке, губернатор слал шифрованные телеграммы министру внутренних дел Плеве, сообщая, что евреев бьют во всю, что он ничего с этим не может поделать, так как силы полиции малочисленны; и тут же о том, что поступили сведения о готовящейся противоправительственной демонстрации, и если она начнется, то будет решительно подавлена. Итак, для разгона погромщиков, убивающих беззащитных евреев, сил не было, а для предполагаемой демонстрации (конечно, это была туфта; никакой демонстрации никто не затевал) против правительства - были! Видя, что ситуация вышла из-под контроля, и бесчинства приобрели куда больший размах, чем он предполагал, Раабен вызвал войска, но снова последовал на него нажим, и приказ войскам действовать был отдан с опозданием на целый день. В официальный горемыкинский Акт эти данные, конечно, не попали, а потому их нет и в книге Солженицына. Он их не признает, отбрасывает, ссылаясь на то, что "в России даже и полиция никак не была подчинена охранному отделению, а тем более - войска" (стр. 328). Да, по закону такого подчинения не было. Более того, по закону губернаторы не подчинялись напрямую министру внутренних дел (не то, что жандармскому ротмистру), а только самому царю. Ну, а на практике, когда министр фактически наделен диктаторскими полномочиями, а явившийся из центра жандарм - око и ухо этого самого министра, то будет его слушать губернатор или не будет? В общем-то, плевать против ветра губернатору не к чему. Но и быть бездумной овечкой тоже не престало, особенно в столь необычной для него ситуации. Поэтому недостаточно было простого указания (по форме пожелания) губернатору со стороны министра. Чтобы это пожелание было выполнено, с губернатора следовало не спускать глаз. Это и делал Левендаль. "Этот "исключительно важный материал" [изобличающий Левендаля - С.Р.] … никогда, однако, не был опубликован, ни тогда, ни хотя бы позже, - читаем у Солженицына. - Почему же? Как бы мог тогда Левендаль и иже с ним избежать наказания и позора?" (стр. 328). Взяв на себя мало почтенную роль выгораживания организаторов Кишиневского погрома, Солженицын ставит наказание и позор в один ряд, что не очень корректно. Материал, о котором он пишет, был опубликован, но это, конечно, никак не могло привести к наказанию Левендаля. С поставленной перед ним задачей он справился великолепно, а потому вскоре после погрома был переведен из Кишинева в Киев с повышением. В Кишиневе же Охранное отделение было ликвидировано за дальнейшей ненадобностью. А вот позора Левендаль не избежал. Вошел в историю как один из организаторов кровавой оргии. Запоздалая попытка отмыть его от погромной крови ничего изменить не может. То же самое касается птицы более крупной: самого диктатора В.К. фон Плеве. Это он, как уже было сказано, поощрял противозаконную агитацию Крушевана, а затем не позволил ее дезавуировать. Это он прислал в Кишинев Левендаля с его дьявольской миссией; это его многократно называли главным организатором побоища. Солженицын со всем этим "не согласен"; по его мнению, на Плеве возвели напраслину, а чтобы это показать, он сосредоточивает внимание только на одном моменте - действительно, спорном: секретном письме Плеве кишиневскому губернатору фон Раабену, "где министр в ловких уклончивых выражениях советовал, что если в Бессарабской губернии произойдут обширные беспорядки против евреев - так он, Плеве, просит: ни в коем случае не подавлять их оружием, а только увещевать" (стр. 333). Оспаривая существование этого письма, Солженицын рассказывает, что опубликовано оно было корреспондентом лондонской газеты "Таймс" Д. Д. Брэмом, "а ненаходчивое царское правительство, да еще и не понимающее всего размера своего проигрыша, только и нашлось что отмахнуться лаконичным небрежным опровержением, подписанным главой Департамента полиции А.А. Лопухиным, и лишь на девятый день после сенсационной публикации в "Таймсе", а вместо следствия о фальшивке выслало Брэма за границу" (стр. ЗЗЗ). Ох уж эта ненаходчивость, то и дело выручающая царизм в глазах Солженицына! Не логичнее ли допустить обратное: власти выслали британского журналиста, потому что были находчивы и знали, что следствия о фальшивке лучше не затевать, а то она может оказаться вовсе и не фальшивой? Не потому ли и опровержение А.А. Лопухина было запоздалым и невнятным? Начальник Департамента полиции, видимо, вовсе не был уверен в непричастности его босса к скандальному письму, и необходимость ставить свою подпись под лживым опровержением тяготила его. (Сложный человек был Лопухин: ухитрялся уживаться с крутым начальством в лице Плеве, с подчиненным ему тайным агентом Е. Азефом, с провокаторами куда более крупного калибра, такими, как Зубатов, Рачковский; позднее, под влиянием бурных событий надвигавшегося 1905 года Лопухин многое пересмотрел, примкнул к оппозиции, и кончил тем, что угодил под суд и в ссылку за то, что вступил в связь с революционером Бурцевым и помог ему разоблачить двойную игру Азефа!) Портрет В.К.Плеве. 1902 г. И.Е.Репин. Солженицыну все ясно: письма Плеве не оказалось в секретных архивах, опубликованных после революции, стало быть, он вне подозрений, как жена цезаря, ибо "государственные архивы России - это не мухлеванные советские архивы, где, по надобности, изготовляется любой документ, или, напротив, тайно сжигается; там - хранилось все неприкосновенно и вечно". (Стр. 334). Можно лишь удивляться этому категоричному, но, увы, неверному утверждению. В мемуарах многих сановников последнего российского императора можно найти множество указаний на исчезновение или подделку важнейших документов, причем этого малопочтенного занятия не гнушались чиновники самых высоких рангов, вплоть до государя императора. В связи с одним из таких эпизодов, рассказанных в воспоминаниях С.Ю. Витте, комментаторы отмечают: "С.Ю. Витте сообщает, что дневники Д.С. Сипягина [после его гибели] были взяты для прочтения Николаем II, который нашел, что они "очень интересны" и оставил у себя ту часть переданных ему дневников Д.С. Сипягина, которая касалась пребывания последнего на посту министра внутренних дел. Отмеченный здесь С.Ю. Витте факт действительно характерен для Николая II. В "Воспоминаниях" С.Ю. Витте сообщается о том, что после смерти преемника Д.С. Сипягина на посту министра иностранных дел В.К. Плеве по приказу царя в его кабинете были изъяты документы, касающиеся политики России на Дальнем Востоке.34 После смерти министра иностранных дел Ланздорфа из его архива были изъяты документы, связанные с Бьеркским договором 1905 г. Сам С.Ю. Витте, покидая пост председателя Совета министров, должен был вернуть письма царя. После смерти С.Ю. Витте Николай II проявил интерес к его архиву и воспоминаниям: кабинет покойного был опечатан, часть находившихся там документов изъята, на вилле в Биарице в отсутствии хозяев был проведен тщательный обыск.35 Для всех перечисленных событий характерно стремление императора Николая II изъять и уничтожить документы, которые могли бы его компрометировать или представить в невыгодном свете его государственную деятельность". (Курсив мой - С.Р.)36 Итак, в разгар мировой войны, при тяжелейшем положении на фронтах, где ежедневно гибли сотни и тысячи его подданных, в нарушение юридических законов и дипломатического протокола, рискуя серьезно осложнить отношения со своим главным союзником, Николай II посылает тайных агентов для проведения несанкционированного обыска в доме частного лица, пользующегося покровительством Французской республики! И все это только для того, чтобы изъять какие-то бумаги! Зная о повышенном, и отнюдь не праздном, интересе Николая II к архивам и воспоминаниям своих приближенных, Витте не только хранил свои мемуары заграницей, но и писал их в двух вариантах, чтобы после его смерти, в случае соответствующей "просьбы" государя, его вдова могла бы отдать его величеству приглаженный вариант мемуаров, сохранив в тайнике основной. Предусмотрительность Витте была продиктована тем, что он слишком хорошо знал, с кем придется иметь дело его супруге! Таково было в реальности общее положение с "немухлеванными государственными архивами России". А вот что известно непосредственно о документах, касающихся Кишиневского погрома, и конкретно - о таинственном письме Плеве Раабену. Комиссия по исследованию истории антиеврейских погромов в России, созданная сразу же после революции, получила доступ к царским архивам и опубликовала объемистый том материалов о Кишиневском погроме. В предисловии к этому тому объясняется, что публикуемые материалы взяты в основном из фонда министерства юстиции, а не Министерства внутренних дел, потому что "в архиве департамента полиции из 4-х томов, посвященных этому делу, уцелел только один, да и то - последний, 4-й; первые же три исчезли, унеся с собой много тайн и ряд важных разъяснений, как, например, тайну происхождения знаменитого циркуляра Плеве на имя Бессарабского губернатора". 37 Стремление Солженицына выгородить самых одиозных столпов царского режима, которым история давно вынесла свой приговор, мягко говоря, удивляет. Достаточно вспомнить, что именно Плеве был в числе наиболее активных поборников той дальневосточной политики, которая привела Россию к войне с Японией - и, вследствие поражения в ней, - к революции 1905 года. Причем, если недалекий Николай II, побуждаемый столь же недалеким авантюристом Безобразовым, проводил провокационную политику по отношению к "макакам", будучи убежденным, что те не посмеют начать войну против могучей России, то Плеве "эту войну желал и [потому] примкнул к банде политических аферистов".38 Собственно, на дальневосточные дела Плеве было наплевать. Тогдашнему министру обороны, а затем командующему дальневосточной армией генералу А.Н. Куропаткину Плеве прямо объяснил свою цель: "Алексей Николаевич, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война".39 Николай II "Вот вам государственный ум и проницательность…", замечает по этому поводу Витте, имея в виду то, что война оказалась не маленькой и не победоносной (о чем нам предстоит говорить подробнее). Но сейчас для нашей темы важнее не отсутствие государственного ума у Плеве, а его преступный цинизм, позволявший ради "удержания" революции пускаться на кровавые авантюры. Маленькая победоносная война понадобилась ему после того, как не помог большой победоносный кишиневский погром! Те несколько страниц солженицынской книги, где автор пытается снять ответственность за кишиневское кровопускание с царской власти и лично с Плеве, читаются "без булавки".40 Здесь прорывается былой публицистический напор автора, некоторые абзацы обжигают огнем подстать тому, что пылает на страницах "Архипелага". Но эффект они производят обратный, потому что нет в них правды. Отсутствие подлинного письма Плеве Раабену среди архивных материалов отнюдь не доказывает того, что такого письма вообще никогда не было. Вопрос этот, видимо, навсегда останется спорным. Так к нему и должны относиться исследователи, стремящиеся к истине (как это продемонстрировала Комиссия, опубликовавшая Материалы Кишиневского погрома в 1919 году). Лично мне представляется с большой вероятностью, что письмо все-таки существовало, и вот почему. Публикация фальшивок - дело весьма распространенное, но разоблачение их обычно большого труда не составляет, ибо фальшивки, особенно сработанные наспех, в сиюминутных политических целях, как правило, содержат в себе бросающиеся в глаза нелепости. Возьмем, к примеру, знаменитые "Протоколы сионских мудрецов", впервые опубликованные тем же Крушеваном при содействии того же фон Плеве, давшего личное разрешение на публикацию - вопреки законам о печати и через голову Цензурного комитета.41 Среди многого другого, в "Протоколах" разъясняется, что для захвата власти над миром евреи должны в качестве своего орудия использовать слепо им доверяющих масонов, а после достижения цели их ликвидировать. Понятно, что такой коварный план должен держаться в глубокой тайне от масонов, иначе вся затея провалится. Однако в предисловии к первой публикации фальшивки П. А. Крушеван подает ее как часть Протоколов заседаний "Всемирного союза франкмасонов и сионских мудрецов",42 то есть коварные замыслы против масонов раскрываются на секретном совместном заседании с самими масонами. Недоглядел фальсификатор! Случай этот типичен. Как тщательно, казалось бы, готовились показательные сталинские процессы, как отрабатывались все подробности показаний подсудимых, свидетелей! Ан нет, в показаниях подсудимых, "признававшихся" после соответствующей обработки в страшных преступлениях, то и дело проскальзывали подробности, изобличавшие ложность их самооговоров, что тотчас отмечала западная печать. Врать складно на самом деле очень трудно, непременно попадешься на каких-то деталях. Это, как правило, и происходит при фабрикации фальшивок. А в предполагаемом письме Плеве Раабену никаких нелепостей не обнаружено. Оно написано с учетом не только ситуации, не только стиля деловой бюрократической переписки того времени, но и со всеми тонкостями внутренних взаимоотношений между чинами царской администрации. Плеве в своем письме не приказывает, не инструктирует губернатора, а лишь предуведомляет о возможных беспорядках, давая понять, что если они произойдут, то подавлять их силой нежелательно, так как бунт направлен не против правительства, а против евреев. Потому усмирять погромщиков следует деликатно, увещеванием, а не полицейскими мерами. Один из аргументов Солженицына против существования этого письма состоит в том, что "смещенный Раабен, пострадавший разорением жизни, в слезных попытках исправить ее, - никогда не пожаловался, что была ему директива сверху, а ведь сразу бы исправил себе служебную карьеру да еще стал бы кумиром либерального общества" (стр. 334). Однако этот аргумент говорит лишь о том, что в реалиях описываемой эпохи Солженицын разбирается много хуже автора письма, которое Солженицын считает фальшивкой. Формальная ответственность за бездействие властей в Кишиневе в любом случае лежала на Раабене. Полученное им от Плеве уведомление может означать только то, что бездействие губернатора и подчиненной ему администрации было равносильно преступному поощрению и соучастию в погроме; если же губернатор заранее предупрежден не был, то бездействие местных властей можно хотя бы с натяжкой объяснить растерянностью ввиду внезапности происшедшего. Такое бездействие - тоже преступление, но при известной снисходительности его можно квалифицировать не как уголовное, а как должностное. Иначе говоря, Раабен в такой же степени, как Плеве, был лично заинтересован в том, чтобы подлинник письма не был найден. Когда место губернатора занял князь С. Д. Урусов, которого Солженицын называет "благорасположенным к евреям",43 то ему и в голову не могло придти поискать следы этого письма в губернском архиве: он априорно считал его поддельным, полагая, что "Плеве не был способен на столь неосторожный поступок и ни в коем случае не рискнул бы оставить доказательства своих провокаторских планов".44 Главное же - Урусов не допускал мысли, что центральная власть способна на такие провокации. Впоследствии он это мнение изменил, так как прямое участие центральной власти в организации погромов или подстрекательстве к ним было многократно доказано. Что же касается отсутствия письма Плеве в Кишиневском архиве, то это ничего не доказывает, так как после погрома Раабен имел время почистить архивы, а еще больше времени на это было у вице-губернатора Устругова, который после Раабена и перед назначением Урусова несколько месяцев управлял губернией. (Письмо Плеве его компрометировало бы так же, как и Раабена). В любом случае, вопросу о подлинности или подложности письма Плеве Солженицын придает несоразмерно большое значение. Это особенно ярко вырисовывается на фоне его небрежения к другим фальшивкам, куда активнее влиявшим на атмосферу русско-еврейских отношений, чему и посвящена его книга. Фальшивки широко использовались для нагнетания племенной и религиозной ненависти к евреям и для обоснования репрессивного анти-еврейского законодательства. О ряде таких фальшивок Солженицын вообще не упоминает, другие если и упомянуты, то преимущественно по совершенно посторонним поводам. Даже о "Протоколах сионских мудрецов", стоивших евреям моря крови, он говорит в рамках совершенного иного сюжета: "Известен случай, - читаем в книге. - Просматривая архив Департамента полиции, Столыпин наткнулся на записку "Тайна еврейства" (предшественница "Протоколов"), о мировом еврейском заговоре. И поставил резолюцию: "Быть может и логично, но предвзято… Способ противодействия для правительства совершенно недопустимый". В результате "Протоколы" "никогда не были признаны царским правительством в качестве основы официальной идеологии"" (стр. 445). Во-первых, тут что-то напутано, ибо "Тайна еврейства" и "Протоколы сионских мудрецов" - это все-таки две разные фальшивки, и резолюция Столыпина, касающаяся одной из них, не могла относиться к другой. А во-вторых, весь этот пассаж появился в книге Солженицына с очевидной целью - еще раз облагородить столь высоко им чтимого П.А. Столыпина; не будь его резолюции, о "главной лжи столетия" (как ее определили западные исследователи) в книге вообще не было бы упомянуто! 45 Несколько больше внимание Солженицын уделяет подложному воззванию председателя Всемирного Еврейского Альянса Адольфа Кремье, 46 видного политического и общественного деятеля Франции. Приведя отрывок из подлинного воззвания Альянса, Солженицын продолжает: "А позже возник и побочный документ, напечатанный во Франции, - якобы воззвание самого Адольфа Кремье "К евреям вселенной". Очень вероятно, что это подделка. Не исключено, что это был один из проектов обращения, не принятый организаторами Альянса (однако он попадал в тон обвинениям Брафмана,47 что у Альянса - скрытые цели): "Мы обитаем в чужих землях и мы не можем интересоваться переменчивыми интересами этих стран, пока наши собственные нравственные и материальные интересы будут в опасности… еврейское учение должно наполнить весь мир…"" (стр. 180, курсив мой - С.Р.) То, что этот злонамеренный бред является фальшивкой, говорит сам процитированный Солженицыным текст, ибо иудеи - в отличие от христиан и мусульман - никогда не стремились навязать или распространить свою религию (учение) на неевреев, тем более, "наполнить им весь мир". Впервые этот апокриф был напечатан во французском журнале под выразительным названием "Антисемит". Редакция уверяла, что ею раздобыт секретный доклад Кремье. Фальшивка почти немедленно была разоблачена и опровергнута Альянсом, но она до сих пор используется наиболее беспардонными антисемитскими идеологами для "разоблачения" еврейского заговора.48 Однако ни гнева, ни негодования, ни хотя бы укоризны в адрес создателей этой фальшивки в книге Солженицына нет. Более того, для него это только вероятная подделка, да и то, относительная. Он допускает, что текст ее был рожден в недрах Альянса, только вот при окончательном обсуждении доклада Кремье его решили заменить другим. Солженицын идет и дальше: "И.С. Аксаков, - читаем в книге, - в своей газете "Русь" заключил, что "вопрос о подложности … воззвания не имеет в настоящем случае особого значения ввиду неподложности высказанных в оном еврейских воззрений и чаяний"" (стр. 180, курсив Аксакова). Приведя эту цитату, Солженицын не считает нужным ее прокомментировать. А нелишне было бы сообщить читателям, что вождь славянофилов широко использовал этот подлог для громокипящих "разоблачений" еврейских козней. Когда же отрицать подложность документа стало невозможно, он и заявил, что это-де ничего не меняет, так как выраженные в нем "чаяния" евреев - подлинные.49 О том, что об этих чаяниях Аксаков судил по тем же писаниям Якова Брафмана, из книги Солженицына тоже не узнать, да и самому Брафману он дает хотя и обширную, но невнятную характеристику. Уделенные ему страницы (стр. 166-168) пестрят выписками из нескольких еврейских энциклопедий, из двухтомного труда Ю. Гессена и вообще наполнены всякой всячиной - вплоть до того, что "поэт Ходасевич - внучатный племянник Брафмана. Но, что "Книга кагала" Брафмана имела такое же отношение к реальной истории кагалов, как, например, сталинский "Краткий курс" - к подлинной истории большевистской партии, понять невозможно. В общем же вырисовывается четкая тенденция. К антисемитским подлогам Солженицын терпим и снисходителен, да и не вполне уверен, что все они - фальшивки. Потому и не возражает он против мысли Аксакова, что если цитируемое воззвание Кремье и не совсем подлинное, то высказанные в нем мысли все же весьма близки к тому, чего добиваются евреи. Ну, а если бы кто-то высказал аналогичное соображение о письме Плеве: даже если оно не подлинное, в нем-де выражены подлинные намерения и действия Плеве - мог же он передать свои пожелания Раабену устно, при личной встрече, через того же Левендаля или какого-то нарочного! Понятно, как отреагировал бы на это Солженицын: с громокипящим негодованием. Он и без того убежден, что "лжеистория кишиневского погрома стала громче его подлинной истории" (стр. 335). "И - осмыслится ли хоть еще через сто лет?" - спрашивает Солженицын, сильно обиженный на историю (стр. 335). Увы, так, как хочется Александру Исаевичу, - не осмыслится. Ему бы хотелось, чтобы российское правительство выглядело в этой истории "косным стеснителем евреев, хотя неуверенным, непоследовательным" (стр. 338). Таким правительство и хотело выглядеть! Но общественность нарисовала другой портрет. Солженицын пишет, что "путем лжи оно было представлено - искуссным, еще как уверенным и бесконечно злым гонителем их [евреев]" (стр. 338). Увы, это была правда. Князь С. Д. Урусов писал по горячим следам событий: "Нельзя, по моему мнению, снять с центрального правительства нравственной ответственности за происшедшие в Кишиневе избиения и грабежи. Я считаю наше правительство виновным в покровительстве, оказываемом им узко-националистической идее; в недальновидной и грубой по приемам политике его по отношению к окраинам и инородцам; в том, что эта политика поддерживала и возбуждала среди отдельных народностей взаимное недоверие и ненависть и в том, наконец, что власть, потакая боевому лжепатриотизму, косвенно поощряла те дикие его проявления, которые… моментально исчезают, как только правительство открыто заявит, что погром на почве национальной розни есть преступление, за допущение которого ответит местная администрация. Обвинение в попустительстве правительства погромам я считаю, таким образом, доказанным".50 Князь С.Д.Урусов Но Урусов не останавливается и на этом, а, исходя из опыта последовавших погромов, сенатских расследований и разоблачений деятельности жандармских офицеров, печатавших погромные прокламации не где-нибудь, а в тайной типографии Департамента полиции, продолжает: "То непонятное и недоказанное в кишиневском погроме, что прежде вызывало во мне недоумение, я стал относить к действию некоторых тайных пружин, управляемых высоко стоящими лицами".51 Нельзя обойти молчанием и еще одно положение Солженицына, которое "открыло глаза" на "правду" о погромах некоторым его восторженным комментаторам. Суть "открытия" в том, что вот-де, русских, Россию ославили на весь мир за погромы, а ведь бесчинства творились в основном на окраинах, громилами были в основном молдаване, украинцы, белорусы, а вовсе не русские!52 Увы, современники видели другую правду: "Местный обыватель не мог не заметить отражения благосклонных правительственных взглядов на поведении и программе тех лиц, которые облекали свою деятельность, хотя бы совершенно частную, в патриотические формы, стараясь везде проявлять свой "русский" дух. Уродливые проявления этого духа, создавшего впоследствии знаменитые организации "истинно-русских людей", общеизвестны, а принадлежность к составу этих патриотов многих лиц с темным прошлым, с незавидной репутацией и с испачканной совестью - замечены, вероятно, большинством непредубежденных людей. Ненависть к евреям - один из главных членов символа их веры… и эти люди открыто заявляли себя опорой русского правительства и пионерами русских интересов в инородческой стране…. в этой компании можно было встретить сколько угодно экземпляров, готовых и побить, и пограбить евреев во имя православной церкви, в защиту православного народа и во славу самодержавного русского Царя. Связь этих "русских людей" с полицией, в особенности тайной, существовала уже в то время, которое я описываю".53 Не может подлежать пересмотру главное: Кишиневский погром был прямым следствием имперской, шовинистической, антисемитской политики, которую в то время олицетворял и проводил в жизнь Плеве. Подводя итог этой главе, можно сказать, что не все погромы правительство организовывало. Но те, что оно не организовывало, - оно поощряло. А если не поощряло, то попустительствовало. А когда не организовывало, не поощряло и не попустительствовало, тогда пресекало. И погромов не было или их гасили в зародыше. Как повествует Солженицын, после убийства Столыпина евреем Богровым, "председатель молодежного "Двуглавого орла" Галкин призвал разгромить киевское Охранное отделение, проморгавшее убийство, и бить евреев, [но] его обуздали тотчас. Вступивший в премьер-министры [В. Н.] Коковцов срочно вызвал в город казачьи полки… и разослал всем губернаторам энергичную телеграмму: предупреждать погромы - всеми мерами, вплоть до оружия" (стр. 441). Главой киевской черносотенной организации "Двуглавый орел" был студент Владимир Голубев (а не Галкин), но неточность в пернатой фамилии "истинно-русского" патриота - далеко не самый крупный промах Солженицына. Куда существеннее в данном контексте подробность, им не упомянутая: Голубев и его орлята рвались к погрому задолго до убийства Столыпина. Именно для того, чтобы накалить страсти и устроить погром, они развернули ритуальную агитацию вокруг убийства Ющинского. Власти ритуальную агитацию подхватили, а погром устроить не позволили, ибо в то время это не отвечало видам правительства.54 И погромов не было. Как не вернуться в 1880-е годы и не сопоставить этот факт с тем, что после убийства императора Александра II группой террористов, которую возглавляли русский крестьянин Андрей Желябов и русская дворянка Софья Перовская, а бомбометателями были русский студент Николай Рысаков и поляк Игнатий Гриневецкий, по югу России покатились волны еврейских погромов, да таких, что власти не могли совладать с ними целых три года - до тех пор, пока министра внутренних дел графа Игнатьева не сменил Толстой. И можно ли считать простой случайностью, что начальником Департамента полиции при Игнатьеве был тот же Вячеслав Константинович Плеве, который двадцатью годами позднее, уже в качестве министра внутренних дел, нажал спусковой крючок Кишиневской бойни? Не знаю, много ли найдется простаков, готовых поверить Солженицыну, что все это - результат расхлябанности, недосмотра, а не злого умысла, продиктованного политическим расчетом. 24Кишиневский погром 1903 года. Сборник документов и материалов. Редакционная коллегия: Я.М. Копанский (главный редактор), А.А. Берзой, К.Л. Жигня, Ruzanda, Кишинэу, 2000, стр. 139. 25, 26Там же. 27Материалы для истории антиеврейских погромов в России, т. 1, Дубоссарское и Кишиневское дела 1903 г. Под редакцией и с вступительными статьями С.М. Дубнова и Г.Я. Красного-Арнольди, Петроград, 1919, стр. 203. 28Кишиневский погром 1903 года, стр. 269-270. 29Там же. 30В современном российском законодательстве аналогична статья 282 Уголовного Кодекса, которая тоже, как правило, игнорируется прокуратурой и судами. 31Повторение того, в чем убеждали погромщиков двадцатью годами раньше (см. начало главы в #11(296)) - тут один и тот же почерк. 32Кн. С. Д. Урусов. Записки губернатора. Кишинев 1903-1904 г., Berlin, J. Ladyschnikov Verlag, G.m.b.H. [б/д], стр. 97-98. 33Витте. Ук. соч., т. II, стр. 204 34А если так, то могли быть изъяты и документы, касающиеся Кишиневского погрома. 35Биарице - курортный городок на юге Франции, где последние годы подолгу жил Витте. Факт обыска, незаконно произведенного агентами царского правительства в чужой стране, особенно ярко говорит о том, какое значение Николай II и его чиновники придавали "мухлеванию" архивов. 36А.В. Игнатьев и А.Г. Голиков. Комментарии. В кн.: С.Ю. Витте, Воспоминания, том II, 1894-октябрь 1905. Царствование Николая II, Таллинн-Москва, 1994, стр. 552, 37Материалы для истории антиеврейских погромов в России, т. 1, Дубоссарское и Кишиневское дела 1903 г. Под редакцией и с вступительными статьями С.М. Дубнова и Г.Я. Красного-Арнольди, Петроград, 1919, стр. VI. 38 39Там же. 40Выражение Н.С. Хрущева, который гневно раскритиковав "антисоветский" роман В. Дудинцева "Не хлебом единым…", признал, что в отличие от многих других романов, при чтении которых приходится себя колоть булавкой, чтобы не заснуть, этот роман читается без булавки. 41Об этом можно прочитать в некрологе Крушевана в последней его газете "Друг", июнь 1909 г. 42"Знамя", 28 августа, 1903. См. также: О. Платонов, Терновый венец России. Загадка сионских протоколов, "Родник", Москва, 1999, стр. 231. 43Князь С.Д. Урусов, став губернатором Бессарабии, проявил себя как противник погромной политики - но не потому, что он благоволил к евреям, а потому что считал ее пагубной для российского государства. 44Урусов. Ук. соч., стр. 94-95. 45Здесь кстати заметить, что Солженицын сильно преувеличивает роль Столыпина в официальном осуждении "Протоколов…". Один из наиболее авторитетных исследователей истории этой фальшивки, Владимир Бурцев, приводит записку генерала Г., который сообщает, что под давлением А.А. Лопухина Столыпин приказал провести негласное расследование происхождения "Протоколов", которое было поручено жандармским офицерам Мартынову и Васильеву. После того, как они установили подложность "Протоколов", Столыпин доложил об этом Николаю II. Тот был "глубоко потрясен всем этим", так как при ознакомлении с "Протоколами…" обнаружил в них большую "глубину мысли" и был уверен в их аутентичности. Узнав, что это фальшивка, он распорядился: "Протоколы изъять", пояснив, что "чистое дело" борьбы с еврейством не следует "защищать грязными способами". (В.Л. Бурцев, ""Протоколы сионских мудрецов" - доказанный подлог", Париж, 1938, стр. 106. Американский исследователь Норман Кон идентифицировал "генерала Г." как генерала К.И. Глобычева, занимавшего одно время пост начальника Охранного отделения С.Петербурга. См.: Norman Kohn. Warrant for Genocide. The myth of the Jewish world-conspiracy and the Protocols of the Erlders of Zion, Harper&Row, New York and Evanston, 1967, p. 115). Однако высочайшая резолюция не помешала черносотенным организациям беспрепятственно издавать и переиздавать "Протоколы". Не утратила веру в "Протоколы…" и императрица Александра Федоровна, которая не расставалась с ними до самой смерти в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге. 46Идея создания Всемирного Еврейского Альянса возникла еще в 1840-х годах - под влиянием известного Багдадского дела о ритуальном убийстве, когда еврейская община Багдада обратилась за помощью к своим единоверцам в странах Запада. Благодаря вмешательству Адольфа Кремье и других видных деятелей, а под их давлением - правительств Франции, Великобритании, США и других стран, включая Россию, дело было прекращено и обвиняемые освобождены. Этот случай показал, что совместно евреи разных стран могут успешнее отстаивать свои права и противостоять произволу, чем разрозненно. Однако, ввиду слабых связей между еврейскими общинами разных стран создание Альянса затянулось на два десятилетия. Возникнув, Альянс сразу же стал объектом нападок со стороны антисемитов разных мастей, непомерно преувеличивавших его значение и злостно искажавших его цели и образ действий. До сих пор в антисемитской литературе порой именно на этот Альянс указывают как на замаскированное всемирное еврейское правительство, стремящееся к захвату власти над миром. 47Яков Брафман - известный российский антисемит (еврей-выкрест). Неплохо осведомленный в еврейской религии, культуре и традициях, Брафман использовал эти знания для клеветы на породивший его народ и тем снискал большую популярность и влияние, а так же официальный пост главного цензора литературы на еврейском языке. Его многочисленные "Записки", "Комментарии" и в особенности клеветническая "Книга кагала" служили много лет основным источником, откуда антисемитские идеологи черпали свои представления о евреях. 48Насколько мне известно, в Советском Союзе первым привлек эту фальшивку для разоблачения сионистского заговора В.Н. Емельянов, чьи работы распространялись в самиздате. Наиболее известна книга В. Емельянова "Десионизация" (Москва, "Витязь", 1995), одно из самых крайних выражений антисемитского бреда. О В.Н. Емельянове см.: С. Резник. Красное и коричневое. Книга о советском нацизме. Вашингтон, "Вызов", 1991, стр. 47-82. 49Так и о "Протоколах…" можно прочитать в наши дни, что-де подлинные они или нет, вопрос несущественный, ибо изложенный в них план покорения мира осуществлялся евреями с большой точностью. (См. С. Куняев. Наш современник, 1989, # 6. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) в кн.: О. Платонов. Терновый венец России. Загадка сионских протоколов, М., Родникъ, 1999, Фронтиспис, и др.) 50Урусов. Ук. соч., стр. 98. 51Там же, стр. 99. 52А. Мелихов. Каленый клин. "Дружба народов", 2002, #. 1 (Цит. по компьютерной распечатке). 53Урусов. Ук. соч., стр. 96-97. 54Подробнее об этом см.: С. Резник. Растление ненавистью. Кровавый навет в России. Москва-Иерусалим, 2001, 126-130.

Продолжение следует.