Элла КРИЧЕВСКАЯ (Мэриленд). Расстрелянная поэзия.
Дата: Monday, July 22 @ 13:26:28 MSD
Тема: Russia


"Поэтам, поэтам, поэтам, Сраженным свинцом и наветом" (Л. Контер) И.Фефер Последний акт трагедии под названием "Дело Еврейского Антифашистского Комитета" (ЕАК) завершился 12 августа 1952 года расстрелом 13 его членов. В этот день в числе других осужденных были уничтожены люди, составлявшие цвет еврейской литературы: писатель Давид Бергельсон, поэты Перец Маркиш, Давид Гофштейн, Ицик Фефер и Лев Квитко. Все они писали на идиш. Старшему из них - Давиду Бергельсону - было 68 лет, младшему - И. Феферу - 52 года. Их арестовали в конце 1948 - начале 1949 года. За год до этого, 13 января 1948 года, в Минске был злодейски убит Председатель ЕАК Соломон Михайлович Михоэлс, гениальный актер, режиссер и художественный руководитель Государственного еврейского театра (ГОСЕТ), выдающийся общественный деятель. Из документов, опубликованных через 40 лет после кровавого преступления, стало известно, что заказчиком чудовищного убийства был Сталин. Спустя несколько месяцев после смерти Михоэлса ЕАК прекратил свое существование: был конфискован архив Комитета, закрыты газета "Эйникайт" ("Единение") и издательство "Дер Эмес" ("Правда"). Страну захлестывала антисемитская кампания. Закрывались еврейские просветительские учреждения; были распущены секции еврейских писателей, работавшие при Союзах писателей в Москве, Киеве и Минске; прекращен выпуск изданий на еврейском языке; шли аресты видных деятелей науки и культуры, лучших представителей еврейской интеллигенции; в недалеком будущем, по всей видимости, намечалась сталинская версия "окончательного решения еврейского вопроса". Жизнь ЕАК оказалась недолгой - всего шесть лет, начиная с трудного военного 1942 года до кровавого послевоенного 1948 года. Чем дальше уходят в прошлое и отдаляются от нас события конца 40-х - начала 50-х годов прошлого века, тем труднее поверить в саму возможность той чудовищной мистификации, которой обернулся весь процесс по делу ЕАК. Это "дело" создавалось в недрах Госбезопасности по заданию высшей Инстанции (в МВД существовал такой "рабочий" термин, заменявший имена людей, стоявших на вершине власти). Все "дело" состояло из иллюзорных обвинений в антигосударственной деятельности, буржуазном национализме и шпионаже. В документальной повести А. Борщаговского "Обвиняется кровь", написанной на большом фактическом материале, есть характерный эпизод. После смерти Сталина проводилась проверка дела ЕАК. К работе привлекли военных юристов. Показательно, что ни один из опрошенных ими следователей, выбивавших показания из членов ЕАК, не смог четко сформулировать, в чем конкретно состояла вина подследственных. На вопрос, проводилась ли проверка их показаний, один из главных сталинских опричников ответил, что у него вообще никогда не было сомнений в истинности показаний. В качестве примера он сослался на показания Ицика Фефера, не вызывавшие сомнений ни у кого из следователей. Иными словами, показания поэта И. Фефера полностью устраивали следствие, так как хорошо вписывались в заранее подготовленные обвинительные протоколы допросов. Поэтому на обложке каждого из 42 томов следственного дела стояла фамилия И. Фефера.

Что мы знаем о поэте Ицике Фефере? Ровесник ХХ века, уроженец местечка Шпола Киевской губернии, сын сельского учителя. Автор 30 поэтических сборников. Воспоминания юности, любимая поэтом Украина, связь лирического героя с родными местами - постоянные мотивы его творчества : "С ветхозаветной крышей из соломы В наследство мне достался бедный дом. Кому домишки эти незнакомы, Со ставнями и вишней под окном?" ("Дрожал закат багровым ореолом...", 1923 год. Перевод О. Колычева) Первый стихотворный сборник "Щепки" вышел в 1922 году. В предисловии к нему поэт Давид Гофштейн, говоря о самобытности автора, писал: "В этой книге есть мотивы, которые и не ночевали в еврейской поэзии". Вслед за первым сборником одна за другой выходили новые книги. В их названиях точно отражались особенности авторского видения мира: "Да здравствует жизнь!" (1935), "Чудо-страна" (1940), "В счастливый час" (1941). Его творчество было отмечено восторженным приятием жизни, восхищением красотой мира, любовью к своей стране и безграничной верой в ее будущее. Рекой текли бесхитростные, легкие, мелодичные строчки, которые легко запоминались и звучали как песня: "Я слагал их в украинском поле, Был напев их и шумен, и крут. А теперь - не мои они боле: Все теперь мои песни поют". ("Песни на плетнях", 1925 год. Перевод Ю. Нейман) Как-то поэт Перец Маркиш с иронией отозвался об "ужасно пролетарских" писателях, имея в виду тех, у кого пролетарская направленность творчества была доминантной. И. Фефер был как раз и относился к таким вот литераторам. Достаточно вспомнить его стихотворение "Наш смех": "Дух сомнений Нам неведом! Увяданье? Что за бред! Звонкий смех наш - сын победы - Никогда не смолкнет, нет!" (Перевод Л.Руст) Это написано в 1938 году. Как поверить, что в то страшное время, на пике террора 30-х годов, поэт, не стоявший в стороне от общественной жизни (он был одним из руководителей еврейской секции Союза писателей Украины), не задумывался над происходящим и не испытывал никаких сомнений. Тем более, что безумие 1937 года коснулось и его самого. Имя Фефера попало в донос, за которым последовали "оргвыводы" - рассмотрение дела в парторганиза ции и строгий выговор с предупреждением. Не самая страшная мера наказания в то время, но очень грозная. Позже были и другие доносы. А. Борщаговский в книге "Обвиняется кровь" высказал предположение, что доносы оказались тем капканом, куда органы ГБ загнали стопроцентно советского поэта, вынудив к сотрудничеству с ними. Из этого капкана не могли выбраться незапятнанными куда более твердые и сильные люди, чем И. Фефер. Летом 1952 года на закрытом заседании суда Фефер сообщил судьям о своей работе на органы ГБ. Система плодила предателей, потому что без опоры на предательство ее существование было бы вообще невозможно. В литературу Фефера ввел замечательный еврейский поэт Давид Гофштейн. Благодаря его стараниям вышел первый сборник начинающего поэта. Открытый, бесконечно доброжелательный, Гофштейн был готов прийти на помощь всем, кто в ней нуждался. Академикам-лингвистам Ольденбургу и Марру требовалась литература на иврите - и они обращались к Гофштейну. Синагоге нужны были молитвенники - и снова помогал Гофштейн. Когда в конце 20-х годов в Киеве началась кампания против поэта Л. Квитко, вступился за него Гофштейн, за что был обвинен в мелкобуржуазных взглядах и на какое-то время исключен из писательского союза. Очень точно охарактеризовал Д. Гофштейна украинский поэт М. Рыльский: "Его любили, и он любил людей... Он мог самозабвенно хлопотать об издании книги начинающего поэта, в котором открыл талант. Он с такой чарующей простотой, с таким непритворным увлечением входил в интересы малознакомых и даже незнакомых людей, что никто этому в конце концов и не удивлялся... Он был врожденным и убежденным демократом". Д.Гофштейн, рис. Х.Ингера Литературный дебют Д. Гофштейна (очерки и стихи на идиш) состоялся в 1917 году в Киеве. Сборник "Лирика" 1923 года поставил его имя в один ряд с самыми известными поэтами. Его лирические стихотворения - это тончайшая поэзия, сотканная из человеческого тепла, нежности и доброты. Стихи звучат как музыка, наполненная любовью, трепетным восторгом перед красотой мира, благодарностью к его Создателю (стихи в переводах Валерия Слуцкого): "Я увидел - ликующе обнажена, Шла в короне волос, что волной ниспадали, И ко мне донеслось из воскреснувшей дали Древне-юных времен: Ее имя - Жена!" ("Я увидел ее у реки...", 1917 год) Стихотворение "Быть человеком так печально-сладко" без всякой натяжки можно отнести к самым высоким достижениям поэтического творчества. В симфонии человеческой жизни - от рождения до смерти - всегда присутствуют две темы: радости и печали. В слиянии этих мелодий, в их нераздельности слышится музыка вечности. И есть нечто таинственное, что заставляет умудренного жизнью человека "... Глубокой ночью Открыть глаза И, бодрствуя в тиши, Прислушиваться к трепету души... И ощутить внезапно каждой порой Сквозь сладостную боль Движенье крыльев вечности... И каждым фибром сердца в этот миг Томиться и желать, Чтоб эту радость всякий Брат-человек и эту боль постиг. Быть человеком так печально-сладко!" (1917 год) Эти два главных мотива (печаль и радость жизни) всего творчества Гофштейна часто звучат и в стихотворениях, написанных в годы Гражданской и Отечественной войн. Он любил и прекрасно знал еврейскую историю, культуру, традиции и язык своего народа. Когда Киевский еврейский театр готовил к постановке пьесы на исторические темы, в качестве наиболее осведомленного и требовательно го консультанта приглашали Давида Гофштейна. Он много работал как переводчик. Известны его переводы на идиш произведений А.С. Пушкина, Т.Г. Шевченко, Шота Руставели. Человек ясной мысли и светлого, благодарного отношения к миру, он писал в "Молитвах" (1943 год): "Лишь об одном Я сейчас бы просил: В вихре игры Сокрушительных сил Проблеску цели Позволь промелькнуть, Черточке смысла, Намеку на путь". "Сокрушительные силы" обрушились на поэта в сентябре 1948 года в Киеве, где его арестовали. В ноябре он был доставлен в Москву, во внутреннюю тюрьму МГБ. И началась страшная дорога страданий длиной в три с половиной года, жизнь без смысла, без проблеска цели, без будущего. В начале ХХ века в еврейской литературе появилось новое имя - Давид Бергельсон. Он родился 12 августа 1884 года. Его земной путь закончился через 68 лет, тоже 12 августа, только по новому стилю. Уже первые его произведения были отмечены печатью яркого таланта. Рассказы "Глухой", "Обломки", "Хися-строптивая", роман "Мирелэ" и другие ранние вещи привлекали внимание отличным знанием жизни еврейских местечек, точно нарисованными характерами и пронзительным состраданием к обездоленным людям. Небольшой рассказ "Глухой", удача молодого автора, и сейчас воспринимается как произведение глубоко трагическое. Достаточ но вспомнить центральный персонаж (человека, не имеющего минимальных средств к существованию, к тому же потерявшего слух) с его удивительными, полными мольбы глазами нищего и выразительным жестом рук, как будто говоривших: "Веве-мельник (хозяин глухого. - Э.К.) такой большой-большой, а он, глухой, такой маленький-малень кий... И, конечно, большой всегда сумеет обидеть маленького..." (Перевод с идиш М. Волосова). Единственное место, где обездоленный человек находит успокоение, это - старая молельня, для изображения которой писателю потребовалось всего несколько слов: "Пюпитры для молитвенников стояли, как надгробные плиты, повернутые лицом к востоку". Так же лаконично и выразительно написаны картины природы, с которыми слиты мысли и переживания людей: "Метель крутила, вздымала снег и мчалась в дикой пляске вокруг мельницы"; "Долгие и темные были ночи. В их непроглядном мраке утопал сонный мир. Они усыпляли всех, кто жил и мыслил. Не усыпляли они только человека, который не знал покоя, который не мог даже помышлять о покое". Д.Бергельсон В рассказах и повестях Бергельсона перед читателями проходит длинная вереница характеров и судеб, изображенных с любовью и горячим сочувствием. Здесь и слепой Калман Пузис с его взрослыми дочерьми из рассказа "Обломки" (1912 год). Это о них печалится автор: "Горько быть бедняком, да еще в такой длинный летний день!" Здесь и невезучая Хися из рассказа "Хися - строптивая", оплакивающая на еврейском кладбище свое несостоявшееся счастье. И рядом с ней "чудятся еще вздохи рыдающих женщин, как далекие отголоски человеческого горя" (1917 год. Перевод М. Волосова). Рассказы о Гражданской войне, вошедшие в сборник "Бурные дни", написаны за границей, куда писатель уехал в 1921 году. В них много горя и людского страдания, и при этом такой сдержанный тон повествования, что кажется, руку писателя направляла многовековая еврейская мудрость. В рассказе "Военком на родине" перед жителями старого еврейского селения неотступно маячит призрак надвигающегося погрома: "Домишки глазели кривыми окнами на собравшихся среди улицы людей, растерянно совещавшихся, как отбиться от налетов". Уже разгромлены ближайшие местечки, их жители перебиты, и ничто в мире не может предотвратить несчастье: "Словно капель с мокрых крыш, равнодушно растекалось горе, и не к кому было взывать о помощи" (1923 год. Перевод М. Живова). В 1928 году (по некоторым источникам, несколько позже) Бергельсон вернулся в Советский Союз, поверив в возможность свободной жизни для евреев, в возрождение еврейской культуры. Страна предстала перед ним огромной стройкой. Интересны были люди, созидающие новую жизнь. Привлекательной казалась идея создания еврейского дома в Биробиджане. В 1934 году вышли в свет очерки и рассказы "Биробиджанцы". Почерк писателя не изменился: тот же динамичный стиль, та же краткость и выразительность портретных зарисовок, то же мастерство и сочувствие к людям. Перед войной писатель закончил роман "У Днепра" о событиях 1905 года. В ГОСЕТе шли спектакли по его произведениям. По мотивам рассказа "Глухой" была написана пьеса, имевшая большой успех. Спектакль поставил режиссер С.Э. Радлов, главную роль блестяще исполнил С.М. Михоэлс. Рецензенты московских газет высоко оценили эту работу. Газета "Вечерняя Москва" писала 20 ноября 1930 года: "С чисто театральной точки зрения "Глухой" заслужи вает всяческих похвал". За два месяца до гибели Михоэлса начались репетиции исторической драмы Бергельсона "Принц Реубейни". События пьесы относятся к первой трети ХVI века, в центре ее - историческое лицо, человек по имени Давид Реубейни. Во дворцах европейских владык он представлял себя послом далекого восточного царства, где правил его брат и проживали потомки трех колен Израилевых. Он искал помощи у христианских правителей, обещая освободить святую землю от мусульман. Закончил свою жизнь Реубейни в испанской тюрьме. "Принц Реубейни" - последняя работа Михоэлса. Перед началом репетиций он сказал актерам: "В этой пьесе что ни роль - то эпоха". Сам он мечтал сыграть Реубейни. Последнюю в своей жизни репетицию он провел в начале января 1948 года, перед роковой поездкой в Минск. Его томило тяжелое предчувствие, и он назначил дублера на свою роль и поручил замечательному артисту В.Л. Зускину вести репетиции в случае... Неужели он предвидел этот неотвратимый "случай"? В жизни Бергельсона был эпизод, который остался в памяти людей, связанных с детской литературой. В 1915 году он гостил у своего родственника в Умани. Однажды к их дому подошел молодой человек. Он долго стоял на улице, не решаясь войти. И это понятно, поскольку по одежде его можно было принять за нищего. Молодой человек был очень беден, неловок, в разговоре с трудом подбирал слова. В руках он держал тоненькую тетрадку. Это были стихи, он принес их на суд Бергельсону. Стихи рассказали о начинающем поэте гораздо больше, чем он сам сказал о себе во время беседы. Стихи понравились, и писатель отозвался о них с похвалой. Начинающего поэта звали Лев Квитко. Бергельсон был первым писателем, поверившим в его талант. Лев Квитко родился в 1890 году (по другим данным в 1893 году) в местечке Голосков Подольской губернии в семье бедного переплетчика. Из большой семьи, где было шестеро детей, остался он один. Туберкулез унес жизни всех близких ему людей. В 10 лет пришлось начинать трудовую жизнь: надо было кормить себя и бабушку, вместе с которой он жил. Ребенком работал на маслобойне, разносчиком у торговца кожами, красильщиком, подручным у маляра. Чем он только не занимался в юные годы! По собственному признанию, в школе не учился ни одного дня. Грамоту постигал самостоятельно. Стихи начали складываться в голове, когда не знал еще ни одной буквы. В 1917 году на крыше железнодорожного вагона он отправился в Киев, разыскал Бергельсона. Тогда же киевская газета опубликовала его стихотворения. Поэма "Красная буря" (1918 год) явилась первым произведением на идиш о революции. Раннее творчество Л. Квитко - это открытый, немного удивленный взгляд на мир, динамичный стих, экспрессия и богатство поэтического языка: "Умчался ты утром рано, И только в листве каштана Трепещет стремительный бег. Умчался, оставив немного: Лишь пыли дымок у порога, Покинутого навек". (1918 год. Перевод Т. Спендиаровой) В 1921 году вместе с Бергельсоном Л. Квитко уехал в Германию. В Берлине вышли в свет несколько сборников стихотворений, один из них - "1919" о трагедии еврейского народа России в годы Гражданской войны. Некоторое время он работал в гамбургском порту, вел революционную пропаганду среди портовых рабочих. Когда в 1925 году возникла опасность ареста, вернулся в Советский Союз. Лев Квитко известен прежде всего как детский поэт. Мало кто знает его раннюю лирику или роман в стихах "Годы молодые", над которым поэт работал 13 лет и закончил накануне Отечественной войны. Зато и дети, и родители наизусть читали такие стихотворения, как "Анна-Ванна - бригадир", "Письмо к Ворошилову", "Когда я вырасту" или хрестоматийная "Скрипка": "На высоком дереве, Посреди ветвей, Тихо дремлет музыка В скрипочке моей". (1928 год. Перевод М. Светлова) Выросший без родителей, не знавший настоящего детства, поэт отдал свое любящее сердце детям. Все его детские стихи, даже те, что написаны в чисто советском духе, излучают так много тепла, доброты и нежности к маленькому человеку, что это делает их настоящей поэзией. Боль и скорбь переполняют строки, посвященные детям войны: "Вот из лесов, оттуда, где в кустах Смеется ветер голосом безумным, - Идут, сомкнув голодные уста, Дети из Умани. Лица - сень желтизны. Руки - кости да жилы. Шести-семилетние старцы, Убежавшие из могилы". ("Слово о детях", 1942 год. Перевод Л. Озерова) Л.Квитко В 1933 году в Харькове на конференции, посвященной детской литературе, в адрес Л. Квитко звучали благодар ные, теплые слова. С.Я. Маршак, К.И. Чуковский, А.Л. Барто ценили его талант. В дневнике у К. Чуковского есть такая запись: "Был в Киеве у Квитко. Седоватый, широкогрудый, ясный душою, спокойный и абсолютно здоровый человек. Он щедро излучал доброту и гармонию". В 1947 году торжественно отмечали 30-летие литературной деятельности Л. Квитко. С приветствиями юбиляру выступали В. Катаев, С. Маршак, К. Чуковский, М. Рыльский и другие собратья по перу. Поэт был глубоко тронут признанием его литературных заслуг и проявлением искренней любви. Его действительно любили. Было в нем что-то от большого ребенка, открытого людям, искреннего и бесконечно доброго. Всего месяц отделял этот замечательный вечер от ареста Льва Квитко. В камере, в предчувствии роковой черты, он написал тюремный романс: "И вырваться трудно, поверь мне, поверь мне... И ты не являйся сегодня, мой друг! Гостят у меня тишина и забвенье, И в сердце от горьких предчувствий испуг". (1952 год) Трудно представить себе, что автором этих строк был поэт, чья палитра до ареста содержала лишь светлые, спокойные и радостные краски. Талант поэта Переца Маркиша уверенно заявил о себе уже в первом стихотворном сборнике "Пороги" (1919 год). Включенные в него стихотворения так живописны, что кажутся почти осязаемыми, напоминают полотно художника. В стихотворении "Сирень", в его песенном ритме, краски и ароматы раннего утра удивительным образом слиты с трепетом человеческого сердца: "Сорви ту веточку, лукаво-нежную, Что на меня глядит, стройна, пряма... Так утро пахнет ли, сирень ли свежая, Иль небо чистое, иль... ты сама?" (1919 год. Перевод Д. Маркиша) Перец Маркиш родился в 1895 году в местечке Полонное Волынской губернии в патриархальной семье местного учителя. По семейным преданиям, предки Маркишей бежали, спасаясь от инквизиции, из Испании. Возможно, его необычное имя как-то связано с этим далеким прошлым. В Первую мировую войну певчий синагогального хора П. Маркиш был призван в армию, хлебнул окопной жизни, участвовал в боях, был ранен. В его ранней лирике слышен отзвук событий 1917 года. В стихотворении "Вставай, заря!" рефреном звучат слова: "Прощайте, дни убогие, И здравствуй, мир живой!" (1919 год. Перевод Л. Руст) Романтический порыв в будущее, радостное приятие новой жизни, вера в созидательную силу революционных идей - таким был Маркиш в своем раннем творчестве. Но главное здесь - юношеский максимализм, желание постичь весь мир и пропустить его через свое сердце. К этому периоду относится поэма "Волынь" (1918 год), посвященная жизни еврейского местечка. С любовью, мягким юмором и тонким лиризмом рисует поэт картины бесхитро стной, бедной, но близкой его сердцу жизни; точно легкими прикосновениями кисти, создает портреты жителей местечка, смешных, наивных и мудрых людей; делает одухотворенные пейзажные зарисовки. В 1921 году Мариш уехал на Запад. Жил во Франции, побывал в Германии и Англии. Выступал с чтением стихов и докладами о новой поэзии, участвовал в выпуске литературных альманахов и сборников, где печатались его стихи и критические статьи. В 1923 году на полгода приехал в Эрец-Израэль. Жил в Иерусалиме и на севере страны. В одном из писем того времени он написал: "Галилея - это я". В Советский Союз Маркиш вернулся в 1926 году. В конце 20-х годов была написана поэма "Спелые ночи". В этой высокой, прекрасной лирике сошлись две темы: привязанность к жизни и родной земле и тревожное предчувствие несчастья. Скорбная мелодия пронизывает все произведение: "Здесь, в солнечной этой блаженной стране, Упасть, так упасть! Так мерещится мне". "День на дворе. И солнце и свет, А мой день ушел. Моего дня нет!" (1929 год. Перевод А. Ахматовой и Д. Маркиша) Писатель Б. Лавренев, увидевший Маркиша на Первом съезде советских писателей, вспоминал: "Он показался мне очень молодым, почти юношей. Был строен, хорошо сложен. Красивая, в черных завитках голова была вскинута вверх, и в глубоких глазах горел такой романтический огонек, что я, не колеблясь, заключил, что незнакомец должен быть поэтом". В писательской среде Маркиш считался безусловным и настоящим поэтом (так отозвался о нем популярный в то время В.И. Лебедев-Кумач). П.Маркиш В 30-е годы П. Маркиш заявил о себе как мастер эпического жанра. Его перу принадлежат романы "Из века в век", "Один на один", эпические поэмы "Братья" и "Сорокалетний". В 1940 году, когда нацистская Германия считалась лучшим другом страны Советов, он написал поэму "Танцовщица из гетто" - страстный протест против фашизма. На сцене ГОСЕТа ставились его пьесы "Земля", "Семья Овадис", "Пир". В главных ролях блистал С.М. Михоэлс. Пьесой "Пир" было отмечено 20-летие создания театра. Об этом спектакле с похвалой отозвалась газета "Правда", назвав его страстным и волнующим. В 1939 году Маркиш был награжден высшей государственной наградой - Орденом Ленина. Он был представлен к награде одновременно с А. Фадеевым и М. Шолоховым. В январе 1948 года стихи Маркиша прозвучали над гробом убитого Михоэлса. Они назывались "Михоэлсу - неугасимый светильник". В них поэт отвергал официальную версию гибели (случайная автомобильная катастрофа) и говорил о намеренном убийстве. Смерть гениального человека была представлена как одна из страниц в книге еврейского Холокоста: "О вечность! Я на твой порог иду Зарубленный, убитый, бездыханный... Следы злодейства я, как мой народ, сберег, Чтоб ты узнала нас, вглядевшись в эти раны". (Перевод А. Штейнберга) Год 1948 - последний год его жизни на свободе. Он завершил работу над большой поэмой "Война" и романом "Поступь поколений" о сопротивлении в Варшавском гетто. Его арестовали в конце января 1949 года. * * * Следствие растянулось на три с половиной года. В чем провинились эти люди? Какие преступления совершили замечательные еврейские поэты? Их обвиняли в антигосударственной деятельности и измене Родине, буржуазном национализме, шпионаже. Перед следователями была поставлена задача - любыми способами добиться от арестованных признания вины. И палачи не стеснялись в выборе "следственных методов". Пытки, побои, угрозы расправиться с близкими людьми, фальсификация показаний, карцер - все шло в дело, чтобы запугать, сломить волю и вырвать подпись под заранее составленными протоколами. Ицик Фефер не сопротивлялся, он соглашался со всеми обвинениями, оговаривал себя и других, подписывал обвинительные протоколы. Незадолго до ареста он написал стихотворение "Я - силач". В нем есть такие слова: "Страх - истинный наш враг, но я сумел, как воин, Пригнуть его к земле, и сердцем я спокоен". Жизнь показала, что поэт сильно переоценивал свои возможности. С.А. Лозовский считал, что показания Фефера, которые он назвал "сплошной фантазией", стали основой всего обвинительного заключения. Но нельзя забывать, что дело ЕАК было задумано как звено широкой кампании, которая, по мысли ее авторов, должна была привести к "окончательному решению" еврейского вопроса в стране. Поэтому участь арестованных, по всей вероятности, была решена еще до начала следствия и суда. Закрытый судебный процесс над членами ЕАК проводился Военной коллегией Верховного суда СССР с 8 мая по 18 июля 1952 года под председательством Председателя Военной коллегии генерал-лейтенанта А.А. Чепцова. На судебных заседаниях все подсудимые отказались от прежних показаний, данных ими на предварительном следствии. Вот что сказал на суде И. Фефер: "Следователь Лихачев говорил мне: "Если мы вас арестовали, то найдем и преступление... Мы из вас выколотим все, что нам нужно". Так это и оказалось. Я не преступник, но, будучи сильно запуганным, дал на себя и других вымышленные показания". И еще добавил, что он "не хотел оказаться в положении Шимелиовича". Б.А Шимелиович, в течение многих лет - главный врач Боткинской больницы, оказался человеком исключительной нравственной силы и несломленного мужества, за что и расплачивался "ударами резиновой палкой..., ударами по лицу кожаной перчаткой, постоянными ударами носком сапога по бедренным костям..." (из письма Б.А. Шимелиовича Председателю военной коллегии Верховного суда СССР). Давид Гофштейн просил не судить его по материалам предварительного следствия. Он рассказал, что, когда следователь обвинил его в сборе шпионских сведений, он был так потрясен, что не сумел ничего ответить. Он молчал, а следователь занес в протокол: "С выводами экспертизы полностью согласен". Давида Бергельсона следователь обвинил в связях с американским шпионом Б. Гольдбергом. Бергельсон знал этого человека, просоветски настроенного журналиста, редактора еврейской газеты в Нью-Йорке. Услышав о том, что его знакомый оказался шпионом, он удивленно воскликнул: "Да?!". Это "Да" появилось в протоколе допроса, но уже без вопросительного и восклицательного знаков. На возражение Бергельсона следователь заявил, что в их деле не практикуется писать слова с вопросительным и восклицательным знаками одновременно. Фамилия журналиста Гольдберга фигурировала и в деле Переца Маркиша. Американец, расположенный к Маркишу, сделал ему комплимент, сказав: "Посидишь с Маркишем час, узнаешь от него больше, чем за неделю от других". В протоколе допроса эта фраза была представлена как доказательство шпионской деятельности Маркиша. На суде никто из подсудимых не признал себя виновным ни в измене, ни в шпионаже. Оставалось еще одно обвинение - "буржуазный национализм". Если бы следователи действительно занимались выяснением истины, а не надуманными обвинениями, они наверняка бы поинтересовались, что говорится в толковом словаре по поводу понятия "национализм". Но высокая инстанция не обязывала их заглядывать в словарь, и обвинения в национализ ме ничем не отличались от средневековой охоты на ведьм. Стремление сохранить еврейские культурные учреждения, прежде всего еврейские школы, интерес к истории своего народа, любовь к родному языку, забота о национальной культуре, вечера, лекции, беседы на идиш - все это было представлено в протоколах как проявление "буржуазного национализма". Давид Бергельсон хотел достучаться до сознания судьи. "Суть моего неизжитого национализма, - объяснял он, - состоит в том, что я был чрезвычайно привязан к еврейскому языку как к инструменту. Я работал на нем 28 лет, и я его люблю..." В тяжелый военный год Бергельсон по заданию партии написал воззвание ко всем евреям мира. В нем были такие слова: "Я - дитя еврейского народа". Эта фраза не понравилась Председателю суда, и писатель, защищаясь, уверял, что ни в этой фразе, ни в обращении "Братья евреи!" нет ничего плохого. Перец Маркиш пытался объяснить судьям, что национализм - это открытая пропаганда национального и расового превосходства, и начинается он с бездумного выпячивания личного превосходства. Возражая на обвинения по поводу того, что подсудимые писали свои произведения на идиш, он говорил: "Можно подумать, что у нас в Советском Союзе еврейский язык находится под запретом... Вопрос в том, как писать... Этот язык, как чернорабочий, поработал на массы, дал им песни и плач". Когда подсудимым было предоставлено последнее слово, перед судьями встал несломленный, полный достоинства Маркиш, сказавший, что ни в чем не признает себя виновным и ему нужна полная реабилитация или смерть. Вот слова Льва Квитко, сказанные им в конце судебного допроса: "Я не могу считать себя националистом. Ни мыслями, ни словом, ни действиями". Он нашел в себе силы, чтобы заявить в своем последнем слове: "Я считаю, что все обвинения в процессе судебного заседания отпали полностью. Мне кажется, что мы поменялись ролями со следователями, ибо они обязаны обвинять фактами, а я, поэт, создавать творческие произведения, но получилось наоборот". В июле 1952 года генерал-лейтенант А.А. Чепцов прервал судебный процесс и обратился к Генеральному прокурору с просьбой возвратить дело ЕАК на дополнительное расследование. Высшая инстанция просьбу отклонила. 13 человек, проходивших по делу ЕАК, были приговорены к расстрелу. Среди них Давид Бергельсон, Давид Гофштейн, Лев Квитко, Перец Маркиш и Ицик Фефер. Приговор приведен в исполнение 12 августа 1952 года.

Мы склоняем голову перед страданиями, выпавшими на долю этих людей, перед их светлой памятью и замечательным художественным даром. Как сказал еврейский поэт Ури-Цви Гринберг, "...и от нашей боли, рвущейся из груди, содрогаются звезды".



Это статья Jewniverse - Yiddish Shteytl
https://www.jewniverse.ru

УРЛ Этой статьи:
https://www.jewniverse.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=226
Jewniverse - Yiddish Shteytl - Доступ запрещён
Уроки идиш
Евреи всех стран, объединяйтесь!
Добро пожаловать на сайт Jewniverse - Yiddish Shteytl
    Поиск   искать в  

 РегистрацияГлавная | Добавить новость | Ваш профиль | Разделы | Наш Самиздат | Уроки идиш | Старый форум | Новый форум | Кулинария | Jewniverse-Yiddish Shtetl in English | RED  

Help Jewniverse Yiddish Shtetl
Поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег. Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал



OZON.ru

OZON.ru

Самая популярная новость
Сегодня новостей пока не было.

Главное меню
· Home
· Sections
· Stories Archive
· Submit News
· Surveys
· Your Account
· Zina

Поиск



Опрос
Что Вы ждете от внешней и внутренней политики России в ближайшие 4 года?

Тишину и покой
Переход к капиталистической системе планирования
Полный возврат к командно-административному плану
Жуткий синтез плана и капитала
Новый российский путь. Свой собственный
Очередную революцию
Никаких катастрофических сценариев не будет



Результаты
Опросы

Голосов 716

Новости Jewish.ru

Наша кнопка












Поиск на сайте Русский стол


Обмен баннерами


Российская газета


Еврейская музыка и песни на идиш

  
Jewniverse - Yiddish Shteytl: Доступ запрещён

Вы пытаетесь получить доступ к защищённой области.

Эта секция только Для подписчиков.

[ Назад ]


jewniverse © 2001 by jewniverse team.


Web site engine code is Copyright © 2003 by PHP-Nuke. All Rights Reserved. PHP-Nuke is Free Software released under the GNU/GPL license.
Время генерации страницы: 0.035 секунд