Семен РУЖАНСКИЙ. Четыре года рядом с Гитлером.
Дата: Sunday, August 29 @ 00:00:00 MSD Тема: Holocaust
Интервью с еврейской семьей, которую спасли немцы
Можно ли поверить, что в самом сердце Германии, в Берлине, в начале 1942 года проживало 33,000 евреев, большинство из которых как рабы работали на разных предприятиях, в том числе и на поставляющих продукцию вермахту? Я впервые услышал об этом в синагоге Брит Кодеш на презентации книги Барбары Ловенхайм Survival in the Shadows, подзаголовок которой - Seven Jews Hidden in Hitler's Berlin - и привел меня в тот день в синагогу.
Представляя книгу, автор сказала, что в ней нет ни слова вымысла. Все, что она написала, действительно имело место: более пятидесяти немцев во время Второй мировой войны в течение почти трех лет укрывали в Берлине самую большую из спасенных еврейских семей - семь человек! В подтверждение сказанного Барбара представила присутствующим проживающих в Рочестере (штат Нью-Йорк) членов этой большой семьи - супругов Эллен и Эриха Арндт. А затем она привела цифры и факты, которые не могут не потрясти воображение.
В 1933 году в Берлине проживало 160,000 евреев - треть всего еврейского населения Германии. К началу первой депортации евреев, в 1941 году, в Берлине, несмотря на интенсивную эмиграцию, все еще проживало 80,000 евреев. В октябре 1941 года ушел первый транспорт (около 1000 человек) в гетто г. Лодзи. К январю 1942 года было отправлено в лагеря Польши, Риги и Каунаса 10,000 евреев. Пожилых евреев отправляли в Терезин (Чехия). Чуть позже поезда с евреями пошли напрямую в лагеря смерти - Освенцим и Биркенау. К концу 1942 года более 60,000 евреев Берлина были отправлены в гетто Восточной Европы, в Терезин и в концлагеря, расположенные на территории Польши.
По мере продвижения немецкой армии на Восток германское руководство форсировало замену на заводах одних рабов - немецких евреев на новых - жителей оккупированных территорий, неевреев. И чем больше прибывало "русской рабочей силы", тем чаще поезда смерти доставляли в концлагеря очередные партии евреев. И все же к началу 1943 года в Берлине все еще оставалось более 11,000 евреев. Стали регулярными облавы по выявлению евреев, прячущихся на заводах. Одна из таких акций закончилась успешно - было поймано 7000 евреев. Но Геббельс бесновался: все же 4000 удалось скрыться.
Пойманных пытали, добиваясь у них сведений об укрывающихся евреях; сломленным пытками гестаповцы предлагали в обмен на нужные сведения индульгенцию - право проживать в Берлине и даже освобождение их родственников из концлагерей. Те, кто соглашался на такую сделку с совестью, получили название пкушаук (ловители), а тех, кто скрывался, уходя в подполье, стали называть U-boat (субмарины).
Согласившиеся сотрудничать с гестапо не догадывались, что как только они перестанут "поставлять" новых евреев, их самих, несмотря на все "заслуги", отправят в концлагеря.
И все же, как это ни поразительно, 1400 евреев-берлинцев дожили до победы над фашистской Германией. Их спасали соседи и знакомые, обычные немцы - домохозяйки и владельцы салонов, аристократы и профессора, простые рабочие и хозяева предприятий, военные, дипломаты и даже проститутки. И это в то время, когда по приказу гестапо от 24 октября 1941 года уличенных в помощи евреям отправляли в концлагеря.
По заданию редакции я договорился с супругами Арндт об интервью для "Форвертса". Они сразу согласились и любезно предложили встретиться у них дома.
Дверь открыла Эллен, аккуратно и скромно одетая пожилая женщина. Мы прошли в гостиную, увешанную многочисленными картинами и фотографиями внуков и правнуков. Подготавливая к интервью диктофон и фотоаппарат, я исподтишка наблюдал за своей собеседницей. Если бы я не знал, что она - мать двоих дочерей, бабушка шестерых внуков и двух правнуков, я ни за что бы не поверил, что ей пошел девятый десяток. А ведь она почти три года провела в подполье, которое находилось всего в пяти минутах езды от Рейхстага. Ее по-прежнему голубые глаза светились доброжелательностью. Потом в комнату вошел Эрих, высокий подтянутый мужчина с обаятельной улыбкой. Поразило его не по летам крепкое рукопожатие.
Вначале хозяева интервьюировали меня - они попросили рассказать все о "Форвертсе": на кого рассчитана газета, какова ее основная тематика и география распространения. А потом вопросы стал задавать я.
- Какова была еврейская жизнь в догитлеровской Германии?
Эллен: - Вы знаете, мои родители были светскими евреями. Однако мы отмечали все еврейские праздники. В эти дни дедушка закрывал свой магазин, собирал всю семью и читал молитвы. Иногда, поскольку мы были единственной еврейской семьей на весь наш городок Блессен, мы ездили на Рош ха-Шана, Йом Кипур или другие праздники в близлежащий город, где была синагога.
Эрих: - А в нашем берлинском районе Kreuzberg проживало более шести тысяч евреев. Здесь была синагога, в которой, кстати, прошла моя бар-мицва. Мои родители, как и родители Эллен, строго не придерживались религиозных норм, хотя регулярно отмечали все главные еврейские праздники. А вот мои дедушки и бабушки были ортодоксальными евреями, строго соблюдали кошер, а мамин отец даже содержал кошерный магазин.
- Как изменилась ваша жизнь с приходом Гитлера к власти и особенно после "хрустальной ночи" (9 ноября 1938)?
Эллен: - Дедушка пользовался в городе уважением, и все к нему относились хорошо. С приходом Гитлера все изменилось: началось с того, что дедушкин магазин стали бойкотировать служащие муниципалитета, потом к ним присоединились и другие немцы. Знаете, хотя наша семья всегда ладила с немцами, мы ни на минуту не забывали, что мы евреи. Что мы это мы, а они это они!
О "хрустальной ночи" - для нас она закончилась печально: дедушку арестовали, в тюрьме его парализовало, и он умер. Моя мама вынуждена была за бесценок продать дом и дедушкин магазин, и мы переехали в Берлин.
Эрих: - В нашем районе Берлина преимущественно проживали рабочие, многие из них до 1933 года состояли в социал-демократической партии. Поэтому в нашем районе в ту ночь было тихо, а что было в центре Берлина, мы сами не видели. Что касается перемен в жизни, то мы их почувствовали задолго до этого. Сперва мой отец - врач, награжденный "Железным крестом" за участие в Первой мировой войне, - в июне 1938 года получил письмо, что с октября его исключают из Медицинского регистра, то есть с этого момента он больше не врач, а Krankenbehandler (лекарь), и ему категорически запрещается лечить арийцев. 15 августа меня исключили из гимназии, а отец получил предписание перейти в более "подходящую" квартиру. Затем последовало ограничение на покупку продуктов - только хлеб, картошка, макароны, капуста и репа. И никакой одежды и обуви!
- Эрих, я знаю, что у вашей семьи была эмиграционная американская виза и ваш отец отдал ее своему племяннику Хайнцу, чтобы спасти его от концлагеря. В результате ваша семья осталась в Германии. Простите за жесткость вопроса, но не жалел ли ваш отец или кто-либо из вашей семьи, что вы сами не воспользовались визой и тем самым обрекли себя на четыре года непрерывной борьбы за жизнь?
- Никто из нашей семьи никогда не сожалел об этом. Тем более я (Эрих улыбается), поскольку в этом случае я, может быть, навсегда расстался бы с Эллен.
- Вы с сестрой Рут и Эллен убеждали отца с матерью уйти в подполье. Но был ли у вас хоть какой-то план - где и как вы найдете спасение?
Эрих: - Особенно трудно было убедить отца. Он понимал, что ни его "Железный крест", ни моя высокая рабочая квалификация не могут служить защитой. Но он не мог поверить, что в стране, всегда царил закон и ordnung (порядок), люди могут быть уничтожены только за то, что они евреи. Мы знали одно: лучше погибнуть в Берлине, чем попасть в концлагерь. Никакого четкого плана у нас не было. Но мы даже не могли представить себе, сколько немцев будут самоотверженно укрывать нас.
- С чего начался ваш переход на подпольную жизнь?
Эрих: - Согласившись наконец уйти в подполье, отец немедленно стал заниматься подготовкой. Он продумывал все до мелочей - от того, что взять с собой, и до записки о решении семьи покончить жизнь самоубийством - такую записку надо было оставить в квартире, чтобы сбить с толку преследователей. Отец попросил о помощи своих давних пациентов Макса и Анни Гехре, дочь которых он спас от смерти. И хотя за укрывательство евреев любого немца ждало жесточайшее наказание, Макс и Анни, ни секунды не раздумывая, дали согласие приютить у себя доктора, но только его одного, поскольку у них была очень маленькая квартира. Неутомимая Анни, которая потом оказалась основным связующим звеном между многими спасителями, обратилась к Фриде Лефербе - своей подруге и также пациентке доктора - с просьбой дать убежище остальным членам семьи Арндт: маме, моей сестре Рут и мне. И Фрида сразу согласилась предоставить нам кров.
Эллен: - А нас с мамой временно приютила наша знакомая по Блессену.
Эрих: - К 9 января 1943 года все было готово для перехода на положение U-boat. Перед тем как покинуть квартиру, отец выдал мне на всякий случай ампулу с цианистым калием, которую просил всегда иметь при себе. В этот же день и Эллен вместе с ее мамой покинули свой дом.
- Вы готовы были использовать эту капсулу?
- Если бы меня схватило гестапо, я, не колеблясь, использовал бы яд.
- Я знаю, что всего в вашем спасении принимало участие почти 50 человек. Значит ли это, что вы постоянно меняли укрытие?
Эрих: - Да, конечно. Кроме отца, который с первого дня и до победы прожил под крышей Гехре, все остальные время от времени по разным причинам должны были уходить от одних укрывающих к другим.
Эллен: - Бывали такие курьезные случаи, которые могут показаться частью авантюрного романа. Однажды мы почувствовали, что соседи Фриды что-то заподозрили. Надо было срочно найти новое укрытие, и тогда Анни Гехре в момент не могла найти никого из надежных знакомых и устроила меня и Рут на квартиру фрау Лебольд - женщины, фанатично преданной Гитлеру, - выдав нас за специальных агентов по выявлению врагов Рейха! Потом нас пристроили няней и кухаркой в семью полковника вермахта. А в апреле 1944 года для Рут и Лины (матери Эриха) находят убежище в семье испанского дипломата доктора Хосе Сантаелла.
Эрих: - А я, когда не смог уже больше жить у Фриды, попросил Макса Кохлера разрешить мне спать на его фабрике в размещенной на чердаке подсобке. На что Макс ответил: "Раз уж я решился взять на работу еврея, так сделаю все, чтобы наци его не нашли". Эта подсобка стала моим приютом до конца войны. Когда Эллен в очередной раз надо было искать укрытие, я, чувствуя доброе отношение Макса, обратился к нему с просьбой разрешить и ей ночевать в подсобке. И снова Макс и его сын Ганс, не задумываясь, согласились.
Эллен: - Прежде чем оказаться в подсобке Макса мне и моей маме пришлось сменить не одно убежище. Какое-то время мама даже укрывалась в борделе. В конце концов почти все мы, за исключением доктора Арндта, в сентябре 1944 года оказались на чердаке в подсобке Макса Кохлера. Я как сейчас помню его ответ на очередную просьбу Эриха позволить всем нам (а нас было шестеро, включая Бруно - знакомого Эриха по школе и будущего мужа Рут) жить у него на чердаке: "Не все ли равно, убьют меня наци за укрывательство одного еврея или шестерых?".
Там мы и дождались освобождения! Из наших спасителей шестеро были впоследствии признаны Праведниками мира - это Анна и Макс Гехре, Клара и Макс Кохлер, Кармен и Хосе Сантаелла.
- А что вы можете сказать о своих освободителях - воинах Красной Армии?
Эллен: - Только хорошее. Как только они узнали, что мы евреи (а мы специально надели свои желтые звезды), нам прежде всего принесли охранную вывеску на русском: "Еврейская квартира". (Эту фразу Эрих во время интервью произнес по-русски. - С.Р.). Не обошлось, правда, без курьеза. Вдруг появился офицер, который сказал, что он не верит, будто мы евреи: не может быть, чтобы в Берлине остались живые евреи. Офицер приказным тоном обращается к Эриху: "Прочти мне Шма Исраель"! Но когда он услышал - "Шма Исраель Адонай Элогейну, Адонай Эхад...", он бросился обнимать Эриха: "Понимаете, - сказал он на смеси идиш и немецкого, - я тоже еврей. Я не могу поверить - вы единственные живые евреи, которых я встретил, пройдя с боями от Москвы до Берлина!". Офицер слушал рассказ Эриха, качал головой и плакал. На другой день он принес целый ящик продуктов. Больше мы его никогда не видели.
Вскоре нам выдали специальные удостоверения жертв фашизма, по которым мы получили право в первую очередь вселяться в свободные квартиры.
- Как вы можете объяснить, что так много немцев, рискуя жизнью - своей и своих близких, спасали вас? Что ими двигало - гуманизм, религиозные убеждения или просто порядочность? Или это делалось в знак благодарности и уважения к доктору Арндту?
- На этот вопрос (а мне его часто задают) у меня нет однозначного ответа. Все-таки, наверное, главное - это порядочность плюс благодарность своему врачу. И не забывайте, что мы жили в районе, большинство жителей которого были настроены против Гитлера.
- Эллен, но была Стелла (вы называли ее имя) и другие евреи, которые помогали вылавливать евреев. Кстати, дожила ли она до победы и какова ее судьба?
- Да, я знала Стеллу, мы вместе ходили на курсы шитья. Почему она пошла на сотрудничество, трудно сказать. Когда мы узнали, что она стала Greifer, мы тщательно избегали встреч с нею. Она сдала более трехсот евреев и так вошла во вкус этой "работы", что продолжала ее даже после того, как ее родных сослали в концлагерь. Ей, по-моему, единственной из "ловителей" удалось дожить до победы. Ее судили, несколько лет она провела в тюрьме. Потом она сама судилась, пытаясь как-то оправдать свое поведение. Ни я, ни Эрих даже не пытались с ней связаться. Знаем, что года три или четыре назад она умерла.
- С кем из спасенных евреев U-boat вы встречаетесь или поддерживаете связь?
- Сразу после окончания войны нас собирали в мэрии, но потом большинство из спасенных разъехались по всему свету. И мы, не успев как следует познакомиться, потеряли друг друга из виду. К тому же не забывайте, что многие из спасенных были пожилыми людьми, и большинство из них уже давно покинули этот мир. Кроме того, к сожалению, некоторые все еще "живут в подполье" - они только и говорят о перенесенных страданиях, а это ужасно. Наша семья никогда не забудет те страшные годы, когда каждый день мог оказаться последним днем жизни. Но нельзя же всю жизнь жить прошлым!
- Эллен, ваша мама, да и вы с Рут и Эрихом позволяли себе такие авантюрные поступки, которые могли закончиться концлагерем. Средь бела дня выходили на улицу!.. Что это - простая бравада или просчитанный риск?
- Вы сами ответили на свой вопрос. Да, это просчитанный риск. Во-первых, не было сил безвылазно сидеть в клетках-убежищах, где иногда мы днем даже не могли пойти в туалет, чтобы шум шагов и воды не вызвал подозрения. А во-вторых, мы были уверены: никому не придет в голову, что евреи могут позволить себе открыто "пойти в люди". Тем более что никто из нас внешне ничем не отличался от немцев. И не забывайте, что мы были молоды. Например, Эриху и мне в конце войны было чуть более двадцати лет!
Но начало нашим авантюрам положила моя мама, Шарлотта. Когда мы уходили в подполье, она в числе вещей первой необходимости взяла с собой чернобурую лисицу, красивое выходное платье и модную шляпу. И вот, облачившись в элегантную одежду, мама шла в ресторан. Она смело входила в зал и подсаживалась к выбранному заранее офицеру высокого ранга, заказывала себе самую вкусную еду, а когда подходил момент расплаты, она рылась в своей изящной сумочке и с наигранной растерянностью сообщала, что карточки на обед оставила дома. Немецкий офицер с готовностью предлагал за нее расплатиться и, как правило, предлагал вновь встретиться - мама была очень привлекательна. Она соглашалась и, конечно же, никогда не являлась на эти свидания. Когда я с Рут попробовали повторить мамин фокус, то чуть было не попались. После обеда мой "меценат" захотел, чтобы мы продолжили встречу в более интимной обстановке, и я еле унесла ноги.
Рассказывает Эрих.
- К октябрю 1943 года я уже десять месяцев находился в подсобке Макса Кохлера. Мне шел двадцатый год, и я ужасно томился неволей. Как-то раз, просматривая газеты, которые оставил Ганс, я увидел объявление, что в Берлинской опере будут давать "Мадам Баттерфляй". И у меня появилась сумасшедшая идея пойти в театр. "Пойдем!" - предложил я Эллен. И услышал в ответ: "Ты сошел с ума! Это же так опасно - там может быть Гитлер!". Но я настаивал на своем, убеждая, что Гитлер там не появится, потому что он любит только Вагнера. (Как будто Гитлер сам будет заниматься в опере поиском евреев!) К тому же я предложил взять с собой еще и Шарлотту и для страховки пригласить работающего с нами Манфреда, члена "Гитлерюгенда". Наконец Эллен и Шарлотта согласились, и мы пошли в оперу. У входа в зал меня перехватил знакомый по школе, который шепнул, что в театре может быть Стелла. И, хотя спектакль захватил меня, я ни на секунду не забывал выискивать Стеллу. Все обошлось - Стеллы там не было. Облавы тоже не было - кому придет в голову, что Г-ищфе могут оказаться в опере!
Рассказывает Эллен.
- Как-то под Рождество я с матерью, совершая очередную вылазку в центр Берлина, на Potsdamer Platz заметили большой плакат, извещающий о рождественском вечере СС. "Пойдем", - сказала я, взяв маму под руку. "Ты что, с ума сошла? На вечер к нацистам? Я отказываюсь!" - чуть ли не закричала Шарлотта. "Но там тепло, и никто не заподозрит, что мы - евреи, которые должны скрываться от всех", - настаивала я. И мама поддалась уговорам. Мы подошли к зданию, охрана услужливо открыла двери. Весь зал был заполнен офицерами и гражданскими лицами, на сцене выступали певцы и танцоры. К нам подошел официант: "Коньяк? Печенье?" "Спасибо, да", - сказала мама. Мы наслаждались теплом и угощением. Вечер подошел к концу, и мы вместе со всеми направились к выходу. Вдруг (ах, это страшное "вдруг"!) меня, извинившись, аккуратно взял под руку офицер-эсэсовец: "Я бы очень хотел увидеть ваш дом". Я была в оцепенении от его твердой руки и не могла произнести ни слова, но тут на помощь пришла мама: "К сожалению, это невозможно: муж Эллен только что вернулся с фронта, и он не поймет ее появления с незнакомым мужчиной". Офицер обескураженно проговорил: "Да-да, я понимаю". Мы с мамой чуть ли не бегом добрались до своего убежища и еще долго не могли прийти в себя от сознания, какой катастрофой мог обернуться наш "цирковой" номер.
- Эллен, однажды вы обнаружили, что ваша лапша поражена червями. Вы сварили эту адскую смесь и подали на ужин, когда как следует стемнело. Ваши близкие ничего не знали. Но как вы сами могли есть это?
- Да я была уверена, что после кипячения эта живность будет неопасна. Но, честно говоря, я такое блюдо не ела, сказав, что уже поела на работе.
- Так вы еще и умудрялись работать?
- Да, конечно. В то время все нуждались в работниках, и наши "опекуны" Гехре и другие пристраивали нас к очень надежным людям, многие из которых знали, что мы евреи. И уж, поверьте, работали мы очень добросовестно, будь то уборка, уход за детьми или приготовление пищи.
- И все-таки, как вы решились работать у полковника вермахта, у испанского атташе?
- Я уже говорила, что нас пристраивали только к очень надежным людям. Хотя, конечно, всякое могло случиться. Полковник Вехлен занимался торговлей в довольно крупных масштабах - скупал по дешевке товары на оккупированных территориях, а затем продавал их с огромной наценкой на черном рынке. Он, конечно, понимал, что мы много видим, но был уверен, что будем молчать и не предадим его. А что касается семьи испанского атташе Хосе Сантаелла, то он и его супруга Кармен вообще относились к евреям хорошо - таковы были их глубокие религиозные убеждения.
- Эллен, уже при второй вашей встрече с Эрихом, в июне 1939 года, он сказал, что собирается на вас жениться, что вы уедете в Америку, у вас будет двое детей и большой "бьюик". Как вы реализовали этот его план?
- Вы знаете, у нас была любовь с первого взгляда, и у Эриха даже ни на секунду не было сомнения, что мы поженимся. Что же касается остальных его планов, то мы их полностью реализовали - как вы знаете, у нас две прекрасные дочери, внуки и правнуки. А что касается "бьюика" - Эрих всегда сходил с ума по автомашинам, отсюда и мечта об Америке. И эту свою мечту он тоже реализовал.
- Вы только ступили на землю Америки, как один из корреспондентов спросил: "How do you like America?" Теперь, почти полвека спустя, позвольте вам задать тот же вопрос.
- И теперь я, конечно, готова ответить на этот вопрос и вам, и всем читателям "Форвертса". Может быть, в Америке не все так совершенно (Эллен сказала - perfect. - С.Р.), но здесь намного лучше, чем где-либо. Помните об этом. And don't complain! (Или, переводя на русский, по-макаренковски - "Не пищать!" - С.Р.)
Послесловие к интервью
К сожалению, эта семья не обошлась без потерь: в концлагере Риги погиб отец Эллен Давид и ее тетя Иоганна, Бруно потерял свою мать Эллу и тетю Грету. Погибли Паула Арнолди, родная сестра матери Эриха, и многие другие родственники большой семьи Арндт - Левински - Гумпел.
В конце 1945 года Эрих и Эллен и Бруно и Рут официально поженились в той самой синагоге, где у Эриха прошла бар-мицва. Это была первая еврейская свадьба после войны. На следующий год молодые супруги вместе с Шарлоттой эмигрировали в Америку.
Здесь Эрих и Бруно, квалифицированные слесари-инструментальщики, очень быстро получили работу. Нашли работу и их жены. Вскоре к ним присоединились покинувшие Германию доктор Арндт с женой Линой.
В 1957 году Эриху предложили хорошую работу в Рочестере. Рут и Бруно, которому предложили работу в телекомпании CBS, надолго задержались в Нью-Йорке и лишь пару лет назад переехали к своему сыну в Калифорнию. Несколько лет назад Бруно скончался от рака. Умерли и их родители. Так что из "берлинской семерки" в живых остались трое - Эллен с Эрихом и Рут. Но их семейное дерево широко разрослось - ныне их всех, включая внуков и правнуков, почти двадцать человек.
Спасители, которые в военные годы были в основном людьми немолодыми, к сожалению, почти все уже оставили этот мир. Жива только Кармен Сантаелла, с которой Рут, Эллен и Эрих до сих пор поддерживают связь.
Forverts
|
|