С Новым Годом!

Всех поздравляю с Новым Годом!

Новая книга Жириновского

В.В. Жириновский. "Иван, запахни душу"
http://www.ldpr.ru/Books/Ivan_zapahni_dushu/vstup1.htm

Прочитана только первая глава. Впечатление

Евреи-запорожцы

http://www.newcanada.com/73/evrei.htm
Лина Каральник (Торонто)

ЕВРЕИ-ЗАПОРОЖЦЫ

В последнее время внимание впечатлительных одесситов приковано к... евреям. К одесским евреям? Эка невидаль! Мало ли о них написано и рассказано! Всем скептикам можно сказать сразу и напрямик: о таких евреях мы еще пока не слыхали, разве что в виде шутки. Говорили иногда так “иерусалимский казак” - звучало очень забавно.

Однако, наверное, нужно обо всем рассказать по порядку. Вот уже несколько лет прямо в границах исторического центра Одессы ведутся археологические работы. Благодаря им чего только не смогли узнать одесситы об истории города! И о ритуале основания Одессы, и связанных с этим волнующих событиях, и о подробностях штурма турецкой крепости Хаджибей, завоеванной для российской короны в 1789 году. И даже об упоминаемом «отцом истории» Геродотом античном городе Борисфене: как выяснилось, он находился именно там, где позднее была основана Одесса.

Но лучше всего может обо всем этом поведать человек, который непосредственно причастен к интересным исследованиям, - научный руководитель археологических раскопок, профессор истории, автор многих статей и книг по истории Северного Причерноморья, доктор исторических наук Андрей Олегович Добролюбский.

...Его путь в академической науке оказался негладким, и усыпан был не только розами. Были конфликты с академическими кругами Украины, и достаточно драматические. Однако в археологии всегда везло.

А.Добролюбский занимался исследованиями в Средней Азии и на Северном Кавказе. Бывали в его археологической практике уникальные находки, например, сарматское захоронение царицы древних амазонок, усыпанной золотом. Порой даже этим интересовались уже не только академические круги, но и иные “серьезные” инстанции. Не только у Генриха Шлимана были неприятности с властями, когда он нашел “сокровища Трои”.

И все-таки не золото и драгоценности стали особым украшением коллекции этого ученого. Дороже колец и диадем оказались осколки хрустальных бокалов, медная монета - екатерининский пятак, обломки кинжала и много другой мелочи, на которую любой другой человек не обратил бы никакого внимания. А все потому, что такие “мелочи” могут о многом рассказать лишь людям, обладающим эрудицией и воображением, интуицией и азартом. И, конечно, любовью к родному городу. Ведь речь идет об Одессе, о ритуале ее основания - и этим сказано все. Именно поиски в центре города привели к таким находкам, о которых обычно говорят “удивительное рядом”. Даже сам процесс раскопок проходил оригинально и необычно, вполне по-одесски.

- Первоначальная идея наших поисков, - рассказывает А.Добролюбский, - была заманчива и достаточно проста: мы просто хотели порыться в “культурных слоях” города, относящихся к пушкинской эпохе. А вдруг найдутся предметы, принадлежавшие самому поэту? Мы и не представляли тогда, к чему это нас приведет. Работы в сквере у Оперного театра начались осенью 1995 года. С самого начала мы понимали, что нас ждут большие трудности, связанные с получением разрешения на подобные раскопки. Ведь речь шла о самом “сердце” Одессы, его историческом, культурном и архитектурном центре. Для того, чтобы вызвать к нашей затее симпатии и сочувствие, мы придумали оригинальный ход: организовали “Клуб городских сумасшедших”, президентом которого стал Олег Губарь, известный одесский ученый-краевед и писатель. Теперь можно признаться честно: мы очень боялись неудачи, а клуб как бы позволял всю нашу затею обратить в шутку. Мы также стремились к общенародной поддержке нашей затеи, призывая всех желающих принять в ней участие. И таковых нашлось немало. Фактически мы использовали педагогический прием Тома Сойера при покраске забора: если помните, все мальчишки упрашивали его дать им тоже поработать кистью. Так получилось и с нами. Временами и у нас за лопатами люди становились в очередь. Всем хотелось узнать, что мы ищем, и первыми увидеть, что же все-таки найдем. Ведь где еще на свете живут столь любопытные и любознательные люди, как одесситы! Так мы изобрели “народно-театральное движение в археологии как направление балаганно-смеховой культуры”.

Однако, в заголовке нашей статьи стоит парадоксальное сочетание слов: евреи-запорожцы. Это не литературный прием. Речь и в самом деле пойдет о евреях, причем не только живших, но и служивших и воевавших под стенами Хаджибея. Как удалось это определить?

В июле 1997 г. при работах у Воронцовского дворца мы вскрыли слой античного времени VII-V вв. до н.э. и обнаружили остатки каменного сооружения. Сохранилась кладка, правда, сильно поврежденная наверху. Как выяснилось, это была часть порога. Порог указывал на место входа в округлое помещение, большая часть которого давно оползла в обрыв. Провели “зачистку” кладки и обнаружили доказательства очень для нас важного факта: найдены остатки Хаджибейского замка, построенного в 1765 г. и взятого штурмом отрядом Иосифа Дерибаса в сентябре 1789 г.

Теперь стало ясно, что Хаджибейский замок располагался едва ли не точно на месте нынешнего Воронцовского дворца. А это означает, что античный слой в этом районе неплохо сохранился, поскольку в этом месте почти ничего не строилось нового. И вот во время очередного сезона работ на Приморском бульваре мы и обнаружили нечто неожиданное даже для нас, уже привыкших ко всякого рода сюрпризам судьбы.

Примерно в пяти метрах к югу от остатков бастиона нас привлекла обширная свалка мусора ХIX - первой половины ХХ вв. “Мусорная свалка” звучит не очень романтично. Но у археологов несколько иное восприятие романтики, а самые интересные открытия делаются порой в могильниках, мусорных свалках прошлых веков и тысячелетий, да и в других еще менее романтичных местах.

Эта небольшая яма резко отчленялась от окружавших его слоев своим заполнением - мраморным бутом и крошкой. В заполнении этой ямы и были найдены обломки мраморных плит с надписями - видимо, от надгробий. Всего мы обнаружили девять фрагментов различных надгробий, из которых четыре - на русском языке, а пять - на иврите. Все они выполнены на тщательно обработанных мраморных плитах одинаковой толщины, что само по себе уже может указывать на сравнительно высокий статус умерших. На одной из «русских» надписей прочитывается имя - «Исаак», на буквах местами сохранились остатки позолоты. Три других обломка с надписями сохранились хуже, на них лишь фрагменты русских букв и цифры.

Верхняя часть одного надгробия с надписью на иврите сохранила достаточно внятное сообщение о том, что здесь «похоронена скромная женщина, имеющая великие древние корни». Еще на одном фрагменте также имеется знак «похоронен». Рядом с ним изображен символ дома Aаронитов - одной из семей в израильском колене Левитов. Эта семья издревле состояла лишь из священнослужителей. Изображен знак благословения в виде соприкасающихся пальцев обеих ладоней, которые «формируют» Звезду Давида. Такой знак ставят только на мужских захоронениях, он показывает, что усопший имеет древние корни в роде Коген (Коэн).

Если бы наши надгробия относились к первым десятилетиям существования Одессы, то их обнаружение легко объяснимо - уже ревизия 1795 года указывает на достаточно большую еврейскую прослойку населения (246 из 2349 душ). Но дело в том, что мы можем достаточно точно датировать найденную яму «доодесским» периодом, т.е. до конца 80-х гг. ХVIII в. Таким образом, впервые получается ясное археологическое подтверждение тому, что немалое число евреев проживало в Хаджибее и близ него до 1789 г.

Эти сведения не слишком привычны для нынешних представлений о населении края в конце ХVIII в. Впрочем, знатоков одесской истории это не удивляет. О посещении еврейскими торговцами Хаджибея еще в прошлом веке писал известный историк Одессы В.А.Яковлев. А в «Краткой еврейской энциклопедии» 1992 г. сообщается, что до взятия Хаджибея русскими войсками в нем обитало шесть евреев (возможно, речь идет о шести семьях). Эти данные вполне соотносимы со сведениями о старинном еврейском кладбище с надгробиями ХVІІІ в., которое сохранялось еще в конце ХIХ в. «по дороге на Хаджибейский лиман».

Однако контекст нашей находки таил в себе некую загадку. Было ясно, что обломки надгробий были аккуратно уложены на дно специально вырытой для этого ямы у Хаджибейского бастиона и тщательно забутованы. В этом и состоит историко-археологическая «изюминка» - мы столкнулись с сознательным захоронением надгробий под стенами Хаджибейского замка. Вероятно, была необходимость их надежно спрятать. И это никак не могло произойти втайне от турок - слишком близко к стенам замка произошло захоронение. А произойти оно могло лишь в предощущении очевидной опасности осквернения еврейских могил. Такая опасность могла исходить лишь от непосредственного врага - общего и для турок, и для хаджибейских евреев. Этим врагом могла быть лишь Россия и служившие ей украинские казаки.


Известно, что с 1769 по 1775 годы на Хаджибей совершалось несколько набегов со стороны казацких отрядов, вырезавших и грабивших мирное население. Кроме того, в июле 1774 года замок был взят русскими войсками, но затем возвращен Турции вместе с Очаковской областью после заключения Кучук-Кайнарджийского мира. Видимо, упомянутое кладбище образовалось позднее, в относительно спокойный для Хаджибея период между русско-турецкими войнами (1775-1787 гг.) - вплоть до казацкого набега осенью 1788 г. под руководством Захара Чепеги.

Откуда же здесь взялось еврейское население? Напомню, что менее, чем через год после окончания русско-турецкой войны, летом 1775 г. по приказу Екатерины II была уничтожена Запорожская Сечь. Часть запорожцев осталась на службе России и образовала со временем Черноморское казачье войско под руководством Антона Головатого, Захара Чепеги и др. Их история хорошо изучена. Другая часть запорожцев перешла в Очаковскую область, на земли между Бугом и Днестром. В конце концов число запорожцев достигло 40 тыс. человек, образуя население так называемой «Ханской Украины». В августе 1778 г. им были выделены земли для основания Сечи в низовьях Днестра и Кучургана. Старшина принял присягу, согласно которой 40 тысяч запорожцев обязывались служить «турецкому двору верно и непременно». Все это вызывало серьезную обеспокоенность русского правительства. Оно всячески стремилось отселить враждебных России запорожцев за Дунай, подальше от русских границ. Однако этот вопрос так и не был решен до начала очередной русско-турецкой войны 1787-91 гг. Очевидно, что запорожцы, оставшиеся на службе России, и запорожцы, служившие Турции, оказались «по разные стороны баррикад».

А что же евреи? Сама мысль о пребывании евреев в запорожской среде кажется маловероятной, пожалуй, любому человеку, воспитанному в духе российско-советской исторической традиции. Это настолько очевидно, что когда в начале 50-х годов секретарь Одесского обкома компартии рассказал в своем докладе, что «был в Одессе профессор, который разыскал в Запорожье Янкелей и Ицек» (так по стенограмме), то это заявление вызвало оживление и хохот в зале.

Этим профессором был знаменитый ныне историк С.Я. Боровой. Он еще в 30-е годы обнаружил в открытом А.А.Скальковским архиве Запорожской Сечи множество документов на еврейском языке. Скальковский читать «по-еврейски» не умел, а Боровой умел превосходно. Это были абсолютно новые документы. Но им не суждено было увидеть свет в ту пору, а если какие-то фрагменты и были воспроизведены, то впоследствии бдительно изъяты многими библиотеками. Поэтому они были неизвестны даже маститым авторам, специально занимавшимся в то время историей Запорожья. Видимо, они мало известны и ныне действующим украинским историкам, хотя кое-какая информация об этом просочилась. Один украинский писатель даже написал повесть, в которой героями и участниками были евреи-запорожцы. Когда мы сопоставили эти документы с найденными надгробиями, то стало ясно, что они являются археологическим подтверждением существования еврейского населения в среде запорожцев, в том числе и ушедших под Хаджибей после 1775 г. Труды Борового показывают, что доля евреев в запорожской среде была весьма значительной - настолько, что евреи в некоторых случаях даже выступали как «воюющая сторона», как самостоятельные военные еврейско-казацкие отряды.

На фоне сказанного кажется естественным, что группа евреев-казаков оказалась в числе запорожцев, которые, начиная с 1775 года, после разгрома Сечи, «убрались под турка”, поселились у подошвы Гаджибейской крепостцы и после основали предместье нашего города - Пересыпь. И если это так, то само расположение еврейского кладбища с надгробиями ХVIII в., близ дороги к Хаджибейскому лиману, вполне объяснимо - это было кладбище евреев-запорожцев, бежавших под защиту турок. Осквернить это кладбище могли лишь их тогдашние враги в условиях начавшейся войны 1787-91 годов.

Наиболее вероятно, что упомянутое кладбище пострадало в ноябре 1788 г., во время набега казацкого отряда Захара Чепеги. Набег, очевидно, был осуществлен лишь «для истребления сооруженных там магазинов для провианта». Видимо, нетрудно было при этом и покрушить надгробные памятники на «жидiвськом» кладбище. А в тревожных военных условиях того времени уцелевшие хаджибейские евреи опасались восстанавливать могилы своих родичей - обломки надгробий были тщательно спрятаны, «захоронены» под защитой хаджибейских стен. Замок охранял это «захоронение» вплоть до своего падения в сентябре 1789 года.

Показателен состав обломков в «захоронении» - ясно, что после вандализма на еврейском кладбище были отобраны и спрятаны наиболее «ценные», значимые обломки надгробий, принадлежавшие самым родовитым членам общины, в том числе и священнослужителю-левиту. Это же, видимо, касается и обломков с надписями на русском языке. Можно лишь предположить, что в еврейской среде запорожцев язык общения не имел существенного значения. По наблюдениям С.Я.Борового, многие документы из архива Запорожской Сечи написаны на украинском языке, транскрибированном еврейскими буквами. Это - редчайший случай в архивной практике. Поэтому А.А. Скальковский не сумел их прочесть.

Другой редчайший случай, на этот раз в археологической практике, сберег описанный памятник до наших дней. Археологическая удача позволила нам вырвать этот драматический эпизод предыстории Одессы из мрака забвения.

...Рассказанная здесь Андреем Добролюбским история - лишь одна из множества удивительных страниц целой повести, вернее, эпопеи. Здесь переплелось многое: и драматические античные эпизоды, и противостояние России и Турции в XVIII веке, и возникновение в степях Причерноморья необычайного города, воплотившего идеалы античности, и совершенно незаурядная судьба основателя этого города - Иосифа Дерибаса и его соратников. “Еврейские мотивы” этой повести звучат очень сильно и порой неожиданно.

Археологические работы в пределах Одессы далеки от завершения. Позади еще один сезон раскопок, он принес много нового, в том числе и новые обломки еврейских надгробий. Их описание, расшифровка и разгадка тайн еще впереди.

Не пора ли переехать?

Я смотрю, что здесь знакомая компания обитает. Не пора ли бросить семь сорок?
Слишком уж они увлеклись к-вом посещений.

Соббакевич

Предлагаю небольшую подборку стихов Соббакевича. Автор- петербуржец.
Ранее я с ним переписывался, но связь потерял. Попробую восстановить.

E-mail: malmik@ctinet.ru

Некуда
А. Соббакевич
Друзья, нам с вами некуда линять,
Нет позади Сибири и Урала,
И меч на безобидное орало
Нам время не пришло ещё менять.
Евреи! ну куда нам отступать,
У нас земли всего едина пядь,
Её едва достанет для посева..
У нас воды всего едина горсть,
Да винограда пламенная гроздь,
Да камни, раскалённые от гнева.
Неужто этот божеский клочок
Мы отдадим из страха и молчок?

Народ и храм - ведь мы едина плоть,
Единый дух - подумать даже жутко-
Уже две тыщи лет - без промежутка-
Пытаются враги нас расколоть.
Но мы идём, идём сюда упрямо
Из гетто, из местечек, из грязи.
И пусть наш спор у древней кладки храма
Рассудит Бог и автомат узи.

Нам есть, кого любить и что жалеть,
Но лишь души суровое пространство,
Бесстрашие и наше постоянство
Поможет победить и уцелеть.
А может даже победить и только:
Чтоб на земле оставить за собой
Победный крик исполненного долга,
Трепещущий и бело - голубой.
http://threehorn.odessa.net/pianist/sobbak.htm

***

Простите мне, что я сейчас не с вами.
Всё собирался - так и не собрался,
Мясные крючья мерзких мелочей
Впились глубоко в жилистое тело
И разодрали мысли и одежды
В кривые окровавленные клочья.
И вот теперь я старый и больной.
Но всё же у меня хватило б сил
Лечь на тюфяк у амбразуры узкой
С определённым сектором обстрела
И положить с собою рядом справа
Знакомый автомат и два рожка,
И пачку запрещённых папирос,
Всего одну, а больше и не надо,
И флягу с плотной винтовою пробкой,
Где плещется наркомовская норма,
Наркомов ,слава богу, нет у вас,
Но чистый спирт, я думаю, найдётся..
И я б лежал весёлый и счастливый,
Курил бы беззаботно Беломор
И ждал бы ту высокую минуту,
Минуту единения с народом,
Ту самую, быть может, о которой
Я так мечтал все прожитые годы,
И был бы чист перед людьми и богом,
И взятки гладки были бы с меня.





ФОТОГРАФИЯ

Воскресный день, знакомый вид.
Крестьянка на крыльце сидит
В жакете пёстром и коротком
И с кулаком под подбородком.
На юбке складчатой и длинной,
Замазанной по низу глиной,
Уже не разобрать узор
Для жизни нашей слишком кроткий.

И вроде бы - какой позор-
Слегка припахивает водкой.

Какая грустная работа-
На это старенькое фото,
На этот снимок групповой
Смотреть с повинной головой.
И знать, что было и что будет,
И что, куда потом убудет...

Зовут крестьянку тётя Маня ,
Она с племянником, со мной
После победы над Германией
Приехала к себе домой.
Её родители убиты,
В канаве глиняной зарыты,
Судьба разорена войной,
К тому ж и я ещё - больной.

О как я помню голос трубный
И резкой складки носогубной
Невозмутимо горький след.
Усмешку речи неучёной,
Тепло щеки непропеченной,
И местечковый. обречённый
В глазах ветхозаветный свет.

А вот и я стою на горке,
Как на большой арбузной корке,
Закутан с головы до ног
В крест- накрест стянутый платок,
Который против поговорки
Накинут плотно на роток.

А вот во избежанье риска,
Привязана не так уж близко,
Стоит коза по кличке Лизка-
Жевать на время прекратив,
Серьёзно смотрит в объектив,
Как записная рекордистка...

Мы жили с ней не слишком дружно,
Но мне лечиться было нужно,
И тётка чуть ли не силком
Меня лечила рыбьим жиром,
Постельным праведным режимом,
И тёплым козьим молоком.

А через год я встал с постели,
Козу зарезали и съели,
Меня забрали в Ленинград.
Отдали с опозданьем в школу,
Где снова делали уколы
Туда же, что и год назад....
А тётя Маня замуж вышла
Но второпях и невпопад,
Короче, ничего не вышло,
И тут уж я не виноват.

Из прочих мелких происшествий
Припомню запах козьей шерсти,
Который жил со мною годы,
Не исчезая нипочём,
Неслышный школьному народу.
И свитер уж давно сносился,
Но запах надо мной носился,
Клубился над моим плечом
Особо в мокрую погоду...
Но постепенно растворился…




НОТНАЯ ГРАМОТА

Мне музыка ни строить и ни жить не помогала,
Но всё ж услышать было мне дано,
Как флейта тонкой струйкой разливала по бокалам
Старинное немецкое вино.
И дирижёр у вечности подробной
Не спрашивал деталей и примет,
Из воздуха не извлекал монет,
А палочкой своею дирижёрской психотропной
Всё сущее делил на ДА и НЕТ.

На ДА и НЕТ , на сушу и на воды,
На свет и тьму, на женщин и мужчин,
И билась музыка, о каменные своды
В намеренье счастливого исхода,
И был пока что в ней неразличим
Железный скрежет следствий и причин
И вопль обречённого народа

И лишь когда вступили духовые,
Мучительно забрезжило впервые,
Что это не вибрирующий сон,
Что дирижер, витая в Эмпиреях
И вымогая наслажденья стон,
Ещё делил на немцев и евреев,
На вешний воздух и на газ Циклон.


О как живётся дилетанту просто,
Повязан галстук и отглажены штаны,
И звуки флейты простодушны и нежны,
И я сижу в концертном зале мягче воска
И знать не знаю, как изящно сплетены
И судорогой мёртвой сведены,
И музыка, и чёрные мундиры Холокоста
Пришедшие с немецкой стороны..




СМЕНА

В дыму редеющем ночном
Трамвай, облитый кумачом
Как стол президиума, едет
По скользким лезвиям к победе.
Над кем, над чем, не в этом суть.
Начальство знает дело туго,
Мы победим кого-нибудь,
За то – услуга за услугу-
И нам найдется что глотнуть.

.И мы едва глаза продрав,
Вчера немного перебрав,
В разболтанном трамвае красном
Спешим, чтоб сделать мир прекрасным.
А если что-нибудь не так,
То ты начальник, я - мотек*,
Ура! И горе несогласным.

Трамвай гремит, дуга трепещет,
Блестят пробоины глазниц,
На стёклах проступают резче
Черты и резы жёстких лиц,
Вожатый в микрофон скрежещет...

Так едет способ производства,
Тяжёлый сплав мечты и скотства,
И мирового превосходства.
Дымится перегар густой
Над чёрной коллективной глоткой,
Над хриплой репликой пустой

И впереди стоящей тёткой,
В горсти зажавшей маникюр.
А под глазами без купюр
Кино с обратной перемоткой
С любовью, дракою и водкой
Из жизни дураков и дур.

А вот кирпичные застенки,
Фронтон с изломанным крылом,
И пассажиры пялят зенки
На цифры с запахом уценки
И николаевским орлом,
Напрасно ждущим пересменки.

Ворота отъезжают с визгом,
Гриппозно хлюпает брезент,
Стрелок бежит навстречу брызгам
На груз оформить документ.

Глядит прожектор мёртвым оком
На уголь, грязь и кирпичи,
На клетчатые лужи окон
Из электрической мочи.
На механические трупы
И на фаллические трубы,
Торчком стоящие в ночи,
Зловонной доменной печи.

За стыками кирпичной кладки,
И за крысиным ходом стен
Мы слышим родовые схватки
Каких-то тёмных перемен.

Каких-то медленных, подспудных
Уму и сердцу неподсудных...
Мы ощущаем эти корчи
По сладкой в кровь проникшей порче.
Зловещей их величины
Ещё никто из нас не знает-
Трамвай гремит и темь пронзает,
Обьевшись красной белены.
И друг на друга нас бросает,
И мы уже обречены.

Их криминальные задатки,
Их беспощадные ухватки
Нам непонятны, и вообще,
Как тяжело собрались складки
На пояснице и лопатке
У этой женщины в плаще.




Ленинградец

Что ж я так пекусь об этой
Грозной северной стране,
Что ни словом, ни конфетой
Не была добра ко мне.
И какой суровой ниткой
Я навеки к ней пришит-
То ли водкой, то ли пыткой,
То ли русский, то ли мотек*.
Что-то больно и негромко
Ноет с самого утра-
Лихоманка или ломка,
Или русская хандра.
Не могу забыть хоть тресни,
Глядя с Масличной горы,
Эти годы, эти песни,
Эти тёмные дворы.
Мокрый ветер , подворотни
Фонари и корабли,
Горький привкус приворотный
От воды и от земли…
Из отёсанного камня,
Из витого чугуна-
Как ты всё-таки близка мне,
Нелюбимая страна.
Врозь с тобою – будто болен,
Вместе - корчусь от стыда ,
Я в самом себе не волен
И не буду никогда.
От нечаянной песчинки
Глаз слезится на ветру,
И в груди не тают льдинки
Даже в самую жару...



ПРОСЬБА

Не разлучай меня, дружок,
С корявой русскою природой,
С лукавой русскою погодой
И с рюмкою на посошок.
Не разлучай ни на вершок,
Коль ты такой уж всемогущий,
И с осенью бесстыдно врущей,
И с честной русскою зимой,
И с окаянной неимущей
И безответною землёй.

Не разлучай меня с травой,
Болотной, влажной и высокой,
Ночами с узкою осокой,
А днём со сладкой лебедой.
Не разлучай меня с водой,
Зелёной, пойменной, хрипящей,
С моею прошлою бедой
А заодно и с настоящей..

Не разлучай меня с дождём
С туманом, снегом и ненастьем,
Среди которого рождён,
К которому коротким счастьем
За щиколотки и запястья
Я так по-римски пригвождён.
Не разлучай меня с дождём.

Мне жизнь повытерла бока,
И вроде даже неуместно
Любить мне эти облака
К земле летящие отвесно.
Но и тебе не очень лестно
Держать меня за дурака,
Ведь знаешь ты наверняка,
И мне, конечно же, известно,
Что я умру и не воскресну.
Не разлучай меня пока…
http://gondola.zamok.net/025/25sobak.html
А. СОББАКЕВИЧ

ИМПРЕССИОНИЗМ

Какая баба на картине!
Видать, художнику, скотине,
Плеснули лишнего в в бокал,
И то ли он его лакал,
А то ли кисточку макал
С засохшей краскою в щетине.

Как все-таки поднаторели
Французы в этой акварели!

Вот эту женскую головку,
С наклоном медленным к плечу,
Я позабыть давно хочу,
Я вас ей богу не лечу -
Мне на нее смотреть неловко,

Она немного бледновата
И будто сдвинута слегка,
И так по детски виновато
Прижата левая рука.

С плечом своим почти что голым,
И может, даже под уколом,
Она глаза мои мозолит,
Перед братвой меня позорит.
И, руку положив на горло,
Глядит так скромно и негордо,

Хотя прикид ее не плох,
И рядом с ней ученый лох,
Весь в накрахмаленной манишке,
В очках и только что от книжки.
Но, мать честная, видит Б-г,
Что с нею у него не выйдет –

Она его в упор не видит,
И только, только на меня
Глядит, глядит, глядит с укором,
Участливым каким-то взором,
Ни в чем при этом не виня,

И за неслышным разговором
Как будто бы насквозь сечет –
Всю жизнь мою наперечет,
И где больней всего печет,
И про Маруську, и про Вoвку,
И про злодейскую ментовку,
И это все берет в расчет,
Немного наклонив головку.

И по щеке по задубелой,
Небритой, одеревенелой
Такое сладкое течет...



АЙ

Ай, евреи, что же с вами происходит,
Забываете свои вы имена,
Ай, какое впечатленье производит
Это на другие племена.

Ай, евреи, что вы снова натворили,
Ай, во что вы вляпались опять,
Говорили же вам люди, говорили —
Не ходите в Африку гулять.

He ходите вы в Евpoпy или в Штаты,
Ни в какой-нибудь далекий край иной,
Но особенно, особенно, ребята,
Обходите вы Россию стороной.

Там в России песни да дороги,
Жизнь сквозь пальцы как текучая вода,
Не ходите, зря побьете ноги,
Зря побьете ноги, господа.

Ай, Россия, будь она неладна,
Что ни делай – перекос, да перебор –
То застолье, то похмелье, то баланда
Да высокий электрический забор.

А еще там шелест медленный, ковыльный
Да метели и колючая стерня,
Ай, какой же вы народ жестоковыйный,
Ай, евреи, вы не слышите меня.

Если б знали вы, как головы там рубят.
Как грызутся там они между собой,
Ай, евреи, нас Россия не полюбит,
Не полюбит, я ручаюсь головой.

Не сочатся там поля пчелиным медом,
Не течет по рекам козье молоко.
Ай, как трудно будет жить с таким народом,
Ай, как будет расставаться нелегко.



АДЬЮ

Прощай, петербургский гранит,
Увидимся вряд ли еще мы,
Прощайте, дворцы и трущобы.
Пусть бог христианский хранит
Один вас отныне, а мой
Рачительный Б-г, некрещеный,
0н в паспорте вписан со мной
И едет отсюда домой.

Прощайте, друзья и враги,
Я вас не забуду, но прежде
Пускай разойдутся круги
По тысячелетней надежде,
Пускай установится быт,
В еде, языке и одежде,
Который был прочно забыт.
Признаться, я до смерти сыт
Судьбою своею особой,
И жалостью вашей, и злобой.

Не знаю, услышишь ли, нет,
И ты мой последний привет,
Сторонница пищи здоровой,
Подружка из бывшей столовой,
Приличной вполне и дешевой –
Спасенье студенческих лет.
О, пшенка! Твой солнечный свет
Дарил нам любовь да совет
По времени самый толковый.
Излишне меня не вини,
Что я иногда в помраченье
Другие искал развлеченья,
Особенно в рыбные дни.

В столовой теперь казино,
Там эти продажные шавки
Играют на крупные ставки.
И пьют дорогое вино.
Никто там не варит пшено,
Никто там не просит добавки.
А впрочем, не все ли равно.
Чего же тебе пожелать?
Чтоб было чего пожевать?
И чтобы и ныне и присно
Любили тебя бескорыстно.

Балтийское море – адью,
Я выложил деньги на бочку
За волн твоих мерную строчку,
За серую с белым струю,
3а каждую чайку и квочку.
Не все мне бродить по песочку
В холодном и бедном краю,
Не все мне любить попадью,
Пора и поповскую дочку.
Пора мне примерить к колену
Средиземноморскую пену
И новую землю свою.

А что мне действительно жаль
Покинуть, судьбы не исполнив,
Так это кладбищенский холмик,
И бледно-зеленый шиповник,
И черную эту скрижаль,
Пока что стоящую прямо.
И я бы под нею лежал,
И за руку крепко держал
Мою беспокойную маму,
Которую так обижал...

Но Б-г по-другому судил,
Когда он меня отрядил
Почти на другую планету,
И средь разоренных могил
Окажется, видно, и эта,
Лишь только окончится лето.
http://jew.spb.ru/A251/A251-121.htm