Музыкальный киоск
Евреи всех стран, объединяйтесь!
Добро пожаловать на сайт Jewniverse - Yiddish Shteytl
    Поиск   искать в  

 РегистрацияГлавная | Добавить новость | Ваш профиль | Разделы | Наш Самиздат | Уроки идиш | Старый форум | Новый форум | Кулинария | Jewniverse-Yiddish Shtetl in English | RED  

Help Jewniverse Yiddish Shtetl
Поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег. Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал



OZON.ru

OZON.ru

Самая популярная новость
Сегодня новостей пока не было.

Главное меню
· Home
· Sections
· Stories Archive
· Submit News
· Surveys
· Your Account
· Zina

Поиск



Опрос
Что Вы ждете от внешней и внутренней политики России в ближайшие 4 года?

Тишину и покой
Переход к капиталистической системе планирования
Полный возврат к командно-административному плану
Жуткий синтез плана и капитала
Новый российский путь. Свой собственный
Очередную революцию
Никаких катастрофических сценариев не будет



Результаты
Опросы

Голосов 716

Новости Jewish.ru

Наша кнопка












Поиск на сайте Русский стол


Обмен баннерами


Российская газета


Еврейская музыка и песни на идиш

  
History: Советская еврейская песня

Отправлено от Simulacrum - Sunday, March 10 @ 10:59:02 MSK

DiasporaАнна Штерншис СОВЕТСКИЙ ЕВРЕЙСКИЙ ПЕСЕННЫЙ ФОЛЬКЛОР Введение Место советского еврейского песенного фольклора в истории еврейской культуры еще не определено. Не выяснено также его положение в ряду общего советского культурного наследия. Очевидно, что проблем в изучении этого явления предостаточно. Даже после первичного ознакомления с материалом становится понятным, что называть его “фольклором” неправомерно. Согласно определению Советского энциклопедического словаря, “Фольклор (folklore) — это народное творчество, искусство, создаваемое народом и бытующее в народных массах”[1]. В научной литературе понятие фольклора расширено. Произведением народного творчества можно называть продукт коллективного производства, хотя источником его может быть и нефольклорная основа, а субъектом — не только коллектив. [2]

Соответственно этому используются и методики изучения фольклора. Оценивается в первую очередь прежде всего распространенность песни, ее герои, а ни в коем случае не художественный стиль и слог. Несколько иная ситуация наблюдается в изучении и подходе к советскому фольклору. Опубликованный официальными издательствами советский фольклор и фольклор реальный, действительно популярный в народе и подходящий под вышесказанное определение — две совершенно разные вещи. К 30-м годам уже наметилась четкая установка власти создать (!) фольклор, связанный с социалистическим переустройством деревни. [3] В 1931 году в Москве прошло совещание “Значение фольклора и фольклористики в реконструктивный период”, где обсуждаются пути влияния литературы (читай — государства, точнее государственной идеологии) на создание нужного фольклора. [4] Параллельные процессы происходят и в создании нужного фольклора на языке рабочих трудящихся еврейских масс. Чтобы понять какими путями происходило создание соответствующих песен необходимо учитывать общую политику Советской власти по отношению к евреям. Тогда легко можно выделить направления, по которым шла еврейская советская фольклористика. С другой стороны необходимо учитывать, что именно к 30-м годам в деревнях повсеместно появляется радио, которое становится очень популярным [5], поэтому многие эстрадные песни становятся доступными. Особенно это относится к песенному фольклору на идише, и вообще к литературе на идиш. По радио передавались программы на идише, в основном состоящие из выступлений еврейских фольклорных ансамблей, как, например, Киевского государственного еврейского хора под руководством П. Шейнина. Репертуар исполнявшихся произведений был весьма разнообразен, тем не менее, все же преобладали песни новые, посвященные преимуществах советского строя [6]. Необходимо также определить, что будет называться советским еврейским фольклором в данной работе. Собиратели еврейского фольклора записывали как дореволюционный, так и недавно созданный фольклор. Произведения дореволюционного фольклора печатались с существенными сокращениями. Вырезались строчки, связанные с религией, традиционным образом жизни, пессимистические куски и т.п. Яркой иллюстрацией может послужить издание этих песен в 30-е годы М. Береговским, И. Добрушиным, З. Скудициким [7] и др. Подходы к оценке данного материала весьма и весьма различны. Можно выделить две основных точки зрения на этот вид творчества. Первая, выраженная западными исследователями, заключается в том, что после 1930 года — разгона евсекции, начала антисемитских кампаний, пр,. никакой оригинальной еврейской литературы не существовало. В своей статье “Yiddish Literature in the USSR” Хоне Шмерук [8]пишет, что хотя в свете превалирующей доктрины прав советских национальностей с евреями все же обращались достаточно мягко, тем не менее, еврейская культура существовала только до того момента, пока это обуславливалось внешними обстоятельствами (идеологически обоснованная необходимость создания новой национальной культуры). Шмерук считает, что в начале советская еврейская литература на идиш сохраняла национальную идентификацию, чем немало разочаровывала Советское правительство [9]. Идеологическая направленность Советской власти предполагала, что национальная литература должна в большей степени выражать свою лояльность по отношению к правительству, чем интересы самого населения. Еврейская же советская литература не выполнила этого назначения. Кроме того, она должна была подавать “правильные идеи” в массы, а еврейская литература была обращена была исключительно к небольшой элите. Всех советских еврейских писателей можно разделить на две большие группы: те, кто принял Советскую власть и ее идеалы, и те, кто пытался выразить национальную идентификацию и самосознание. Творчество многих поэтов, относящихся к первой группе, можно оценить как возвращение к старой революционной лирике восьмидесятых годов XIX века. В этом свете творчество Ицика Фефера можно рассматривать, как своего рода поэзию прокламаций и возвращения к стилю пролетарских поэтов Давида Эдельштата (1866 — 1892), Иосифа Бовшовера (1873 — 1916), Морица Винчевского (1856 — 1932) и Мориса Розенфельда (1862 — 1923). В 1925 году образовалась еврейская секция пролетарских писателей в Москве. К концу же 20-х годов в литературе неуклонно начинает соблюдаться принцип социалистического реализма. В отношении развития национальной поэзии была разработана четкая формула: “национальное по форме, социалистическое по существу”. Шмерук лишь упоминает о том, что именно в то время начинают появляться идишские версии гимнов Сталину и т.п. [9] Этой фразой описание огромнейшего массива советского фольклора ограничивается. Главным для исследователя является то, что в этих песнях нет никакого намека на борьбу с советской действительностью. Отсутствие этого сопротивления почему-то автоматически указывает на отсутствие национальных проявлений в этом виде творчества. С начала 30-х годов шло постепенное затухание собственно еврейских произведений. снова издающейся литературы на идише составляют переводы с европейских языков и новые издания еврейских классиков. Таким образом, к уже середине 30-х годов еврейская литература в СССР практически прекращает свое существование. Совершенно по иному, естественно, к вопросу подходили советские еврейские историки, писавшие по этому вопросу. Во-первых, необходимо заметить, что материал этот исследовался фактически только во время его создания, или всего несколькими годами позже. Поэтому эти исследования трудно рассматривать в качестве научных монографий, скорее они являются продолжением идеологических изысков. Следовательно, приблизительно можно предугадать, о чем пойдет речь в этих работах. Тем не менее, в этих работах рассматриваются основные черты этого фольклора, определяются виды песен и их основная тематика, т.е. представлен некоторый достаточно объемный фактический материал. В основном вопросами советского еврейского музыкального фольклора занимались И. Добрушин, М. Винер, М. Береговский, З. Скудицкий, И. Юдицкий и др. Основной идеей этих исследований являлось утверждение, что по-настоящему развитие еврейского фольклора началось только после революции. Они также отмечают, что существенно изменилась тематика еврейских песен. В статье М. Береговского “Штрихи советской еврейской песни” [10] говорится о том, что “массы только получили возможность творить фольклор...”. Тем не менее, И. Добрушин признает, что он развивался “благодаря большому вмешательству литературы” [11]. Отмечалась также и своеобразная структура еврейской песни. В них часто используется устоявшаяся музыкальная форма и меняются традиционные слова. Отмечали советские исследователи и динамику развития песенного фольклора. Если в 20-е годы песни были более традиционными, то к середине 30-х уже их направленность менялась и “все более приближалась к советской действительности” [12] . Добрушин также писал об образе Сталина в еврейских песнях. Парадоксально, что два совершенно разных утверждения связываются в одно целое. В начале исследователь пишет, что “образ Сталина органично вписывается в песни”, а через строчку о том, что “многие куплеты о вожде и учителе были добавлены позднее, в уже написанные песни. В целом подход советской историографии не выходит из узких рамок критики социалистического реализма, и расценивает этот материал как творчество освобожденного народа. Таким образом, видна существенная разница в подходах к данному вида творчества. С одной стороны наблюдается практически полное отрицание его существования, а с другой — выносится в качестве абсолютной положительной величины. Причина этого видится в том, что к советским еврейским песням западные историки подходили с точки зрения литературы, а советские — с позиций фольклора, причем созданного самим народом. Здесь очевиден нонсенс в исследованиях. Советский еврейский фольклорист изучает то, что сочинил еврейский поэт, но таким образом, как если бы это сочинил неизвестный певец из “народной среды”. Серьезных же исследований по данному вопросу еще не проводилось ни в России, ни за ее пределами. В данном исследовании будет сделана попытка оценить это творческое наследие с точки зрения его роли в истории идеологизации и советизации евреев, будут выявлены некие общие тенденции и закономерности развития этого чисто советского жанра. Самым же важным вопросом станет насколько в этих песнях, являющихся чисто советским “антинациональным” продуктом, отразилась собственно еврейские специфические черты. Интересно также понять, какое место занимал советский фольклор в еврейской культуре в целом. Чтобы определить пути подхода к этому виду творчества, необходимо учитывать по крайней мере 3 фактора: 1. Направления общей идеологической работы советской власти в области культуры, как общесоветского, так и национального. 2. Основные тенденции и направления политики СССР по отношению к евреям. 3. Внутренние социальные процессы, происходящие с еврейским населением, в том числе собственная реакция на советскую власть. Проблемы национального самовосприятия. Другими словами, перекладывая это на объект данного изучения — кто писал эти песни, кто и как собирал их и публиковал. Только проанализировав совокупность данных условий возможно более менее объективно изучать советский еврейский фольклор. Но прежде чем приступить собственно к анализу, несколько слов об источниковой базе данной работы. В первую очередь необходимо заметить, что в работе практически не используются неопубликованные источники, архивные материалы и т. д. Сама тема предполагает отсутствие такого рода источников. Редкое исключение составляют материалы рукописного отдела библиотеки имени Вернадского в Киеве, содержащие нотные записи песен на идише, изданных в СССР в 20-е — начале 30-х годов. Источники эти достаточно интересны прежде всего тем, что по ним можно определить мелодию, на которую пелись эти песни. Также эти материалы являются практически уникальными источниками по ранней советской песне, ведь в них содержатся фольклорные произведения 20-х годов, которые содержат в себе больше еврейского духа, чем более поздние песни, и поэтому в сборниках 30-х годов их уже найти практически не возможно. В большинстве своем это песни, посвященные борьбе с традицией и религией [13], а также колхозные [14] и биробиджанские [15] песни. В нотах также часто содержатся русские или украинские переводы слов. Практически всегда указан автор музыки и стихов. Это очень важный фактор, так как в более поздних изданных сборниках практически все песни определяются как народные, и найти автора слов и музыки бывает очень сложно. Среди других нотных изданий необходимо выделить два сборника. Первый вышел в Москве [16] в 1934 году, а другой в Киеве [17] в 1939-м. В них уже не содержатся упоминания об авторах слов, за исключением уже упомянутых американских пролетарских поэтов. Что же касается других сборников, то большинство из них выходило в конце 30-х годов. Ценность их прежде всего в том, что они содержат очень большое число песен, часто совершенно не популярных и не бытующих в массовой культуре. С другой стороны по ним очень четко можно проследить, какие именно песни советская идеология считала наиболее подходящими для еврейского уха. Среди таких сборников необходимо отметить “Идише фолкс-лидер”, собранный И. Добрушиным и изданный в 1940 году в Москве. Это один из наиболее полных и интересных сборников, содержащий также предисловие, в котором проводится анализ еврейского фольклора. Заслуживающим внимания сборником является книга Ицика Фефера “Ферзн ун частушкес”, выпущенная в Киеве в 1937 году. В ней содержатся специальные частушки, написанные для агитбригад, агитирующих за еврейские колхозы и новую жизнь. Сборник этот интересен тем, что частушки, в нем опубликованные (в отличие от Добрушинского, скажем, сборника) действительно обладают немалой толикой сатиры. Другим важным источником по советскому еврейскому фольклору является публикации песен в периодической печати. Чаще других песни публиковались в газете “Октябер”, выходившей в Минске. В основном песни содержатся в конце 30-х годов. Это как правило праздничные выпуски, или посвященные очередному юбилею. Некоторые публикации можно найти в выходившей в Киеве газете “Штерн”. Много материалов по специфически еврейской антирелигиозной пропаганде, в том числе и песен содержится в еврейском приложении к русскоязычному журналу “Воинствующий безбожник” “Апикойрес”. У этой газеты несколько раз особенно в 20-е годы выходили приложения, посвященные еврейским праздникам. В них имелось большое количество песен на идише, посвященных борьбе с традиционным укладом жизни и, конечно, религии и религиозных праздников. Наиболее интересными оказались два приложения — одно к пасхе, представляющее собой вариант “Красной Агады” [18], а другое — к осенним праздникам [19]. Песни, опубликованные в этих выпусках, также являются образцами искусственно созданного фольклора, а интерес представляют в основном своей специфически еврейской направленностью. Таким образом, можно выделить несколько групп источников, используемых в данной работе: 1. Нотные издания. 2. Сборники песен без нот. 3. Газетные публикации. Все они отличаются сугубо официальным характером, поэтому отражают лишь политику Советской власти по отношению к евреям, а не выражают собственно еврейские настроения. В этом смысле также необходимо подчеркнуть, что вся советская историография также является продуктом советской идеологии. Исследования советского фольклора являют собой яркий пример “науки по заказу” Глава 1 Факторы, влияющие на создание и развитие Советского еврейского псевдофольклора 1. Фольклор в идеологии Советского правительства как средство агитации Прежде, чем анализировать собственно еврейский советский псевдофольклор, необходимо в первую очередь определить отношение Советской власти как к фольклору как в целом, так и отдельных национальных групп. Нет смысла останавливаться здесь на всех аспектах политики в области культуры: изменение системы образования, создание клубов и домов культуры, развитие советского театра, кино, контроль в области литературы и искусства, живописи, архитектуры, внедрение повсеместно метода социалистического реализма. Подробней хотелось бы остановиться именно на развитии народного творчества. В первые годы Советской власти фольклору не придавалось большого значения. Считалось, что народ искренне выражает все свои устремления, и если иногда можно было встретить не очень вписывающиеся в соцреалистическую структуру опусы, то их считали скорее редким исключением из правила. В 20-е годы начинают выходить первые сборники фольклора, в которых даже можно встретить нелицеприятные мысли о советской власти. Позже, в 30-е годы с этим вольнодумством было окончательно покончено. В 1931 году в Москве прошло совещание “Значение фольклора и фольклористики в реконструктивный период”. Основной идеей, выраженной там, была мысль о равнозначности фольклора и литературы. [20] Несколько позднее этот постулат был закреплен в учебнике “Русский фольклор” Ю. М. Соколовым [21]. Именно тогда в советской историографии появляется новый термин — “задачи фольклора”. Фольклор сам по себе, по своему происхождению является наиболее спонтанным и демократичным видом искусства, и слово “задачи” к нему подходит меньше всего, но, как известно, машина Советской идеологии могла довести и до такого абсурда все, что угодно. Ю.М. Соколов писал: “Актуальные задачи современного рабочего и колхозного пролетарского фольклора состоят в том, что необходимо, чтобы и в устном творчестве пролетарское сознание подчиняло себе стихийный процесс.” Таким образом, именно в начале 40-х годов фактически весь настоящий фольклор был объявлен вне закона, а настоящим считался лишь “высоко-идейный пролетарский”. Весь этот процесс занял около 10 лет. Тогда, в начале 30-х возникла бурная дискуссия по поводу того, что считать фольклором, какие жанры сохранять, а какие постараться предать забвению. Именно в то время анекдот перестал считаться видом народного творчества. 29 декабря 1933 года состоялся первый совместный съезд писателей и фольклористов. Само по себе название съезда уже показательно. Фольклористы, люди, сочиняющие фольклорные произведения, должны были научиться делать это в “правильном” духе социалистического реализма. Фольклор был признан разделом литературы — т. е. было найдено теоретическое оправдание вмешательства в спонтанное народное творчество. С января 1935 года коммунистам было предложено работать над частушками, и была даже проведена конференция частушечников. После 1936 года в СССР начинают собираться совещания по фольклору, чувствовалась острая необходимость в поэзии, которая бы нужным образом откликалась на действительность. Создатели ее собирались вместе с профессиональными писателями и пытались наметить пути дальнейшего развития этого вида творчества. Проблемой, естественно, оставалось художественное качество, но идеи социализма все же оставались на первоочередном месте. Даже современники осознавали искусственность всего происходящего. И при очень хорошо налаженной идеологической работе невозможно было осоветить настоящий, демократический по своей сути фольклор. Таким образом, реальный фольклор оказался очень далек от того, что принято было считать фольклором в советской традиции. Предметом же данной работы станет так называемый “квази” или “псевдо-фольклор”[22], появившийся в пропагандистских целях, и действительно находящийся примерно в рамках литературы. Отличие еврейского фольклора и его главной особенность является то, что восстановить реальный жанр, реальные песни, бытовавшие в народе, практически стало невозможно после второй мировой войны. Публикации фольклорных сборников стали по сути единственным источником изучения еврейского народного творчества, хотя, как уже сказано, подходить к нему с обычными мерками практически невозможно. Все же, несмотря на многие оговорки, в силу исторически сложившихся причин, оставшийся в сборниках фольклор нельзя считать совершенно искусственным. Многие песни пелись совершенно искренне, были популярны, но скорее как эстрадные. Таким образом для того, чтобы в полной мере оценить, насколько этот фольклор отражал реальность, в чем и как он пытался изменить менталитет, какие национальные черты так и не смогли выветрится из советского суррогата еврейского творчества, необходимо проследить основные черты политики Советской власти по отношению к евреям и отметить основные вехи истории еврейского народа в СССР в 1917 — 1941 гг. 2. Еврейский вопрос в СССР 1917 — 1941 гг. Западная историография уделяла немало внимания истории решения еврейского вопроса в СССР. Целью же данного исследования не является анализ существующих точек зрения на эту проблему. Поэтому в этом разделе просто необходимо остановиться на некоторых ключевых моментах, от которых можно отталкиваться при изучении еврейского советского песенного творчества. Как отмечает Джон Миллер [23], “с одной стороны, политика по отношению к евреям вписывалась в общую концепцию национальной политики, но с другой стороны была более сложной в деталях”. Известно, что до революции национальная борьба считалась проявлением классовой, после же октябрьских событий 1917 года все эти проявления уже назывались реакционными. Совершенно отличная от этого политика существовала по отношению к религиозным меньшинствам. Религия должна была изжить себя, а религиозная группа раствориться и самоуничтожиться. Евреи не подходили под определение национальности, а вполне вписывались в религиозное меньшинство. Скорейшим решением проблемы должна была бы стать немедленная ассимиляция. В то же время у евреев имелся собственный язык общения, а так как считалось, что развитие рабочего человека невозможно в полной мере без возможности говорить на собственном языке и учиться в национальной школе. [24] Придя к власти, большевики взяли четкий курс на признание национальных культур рабочих масс (в отличие от эксплуататоров). Но по отношению к евреям примерная доктрина была следующей: 1. Евреи не могли иметь собственное государство, т.к. они не являлись национальной группой. 2. У евреев имеется собственная национальная культура и язык, поэтому они имели право на какое-то собственное развитие, пока полностью не ассимилируются. 3. В то же время из-за своего небольшого количества, они не могли быть чистыми носителями социалистической культуры. Поэтому предложения о создании еврейских поселений на земли вызывали различную, часто даже негативную реакцию. История попыток поселить евреев на землю заслуживает отдельного глубокого исследования. В данной работе эта тема не будет подробно рассматриваться. Интересно только проследить, какие основные вехи этой политики отразились на создании еврейского искусственного фольклора. Важно проанализировать, что делалось на самом деле, и что пропагандировалось. Поселения в Крым проводились на деньги западных спонсоров, но агитационная политика должна была скрыть то, что советские преобразования производятся на деньги “капиталистов”. Во времена же НЭПа еврейская экономика была более менее восстановлена, из всех категорий населения больше всего выиграли евреи, которые занялись мелким предпринимательством. Во время НЭП с появлением массовой безработицы евреев считали буржуазными элементами, эксплуататорскими классами, т. е. гражданами второго сорта. Официальную же политику государства во многом определяла Евсекция. Евсекция по сути своей занималась осовечиванием евреев. Процессы миграции из деревень в города также происходили у евреев наиболее активно. Но к 1928 году, к началу коллективизации они больше всех и пострадали от продуктивизации. C другой стороны создание еврейских колхозов стимулировало некий подъем национального самосознания. Несмотря на то, что проекты создания еврейских поселений в Крыму не увенчались успехом, все это хорошо рекламировалось за рубежом. Деньги на поселение евреев давал Американский распределительный комитет “Джойнт”, причем мотивы были и довольно похожи на сионистские. Программа не удалась, во-первых, из-за нехватки средств, а также благодаря враждебности местного населения, не желавшего делиться землей и работой с приехавшими евреями. Резкая вспышка антисемитизма не дала возможность завершить эту программу. Лидеры ОЗЕТа [25] понимали срочность решения проблемы. Тогда стали срочно искать другие пути решения. Рассматривались варианты поселения евреев на берегу Азовского моря, Кавказа, в степях Казахстана. В результате было решено остановиться на Биробиджане. Официальным обоснованием поселения туда евреев стал постулат о том, что евреи, как наиболее лояльно настроенный по отношению к советской власти народ едут охранять неспокойную в то время Дальневосточную границу. Были приложены определенные пропагандистские усилия, но тем не менее пока за проект серьезно не взялся НКВД в 1937 году, никто туда не хотел ехать. С 1931 по 1936 год в Биробиджан переехало примерно 12 тысяч евреев. [26] Считалось, что через десять лет Биробиджан станет Центром еврейской культуры. Надежды эти не оправдались. Постепенно усиление режима постепенно свело на нет национальное возрождение евреев СССР. Важное место в политике в отношении евреев занимала пропаганда и агитация, перестройка сознания в еврейских школах. Во многом это хорошо способствовало тому, что политика советской власти сработала так, как и задумывалось — практически полная ассимиляция евреев стала ее результатом. Одним из средств, способствовавших этому процессу, стало создание особого еврейского “фольклора”. Во многом процесс его появления зависел от институтов, ответственных за эту сферу деятельности, а также от конкретных людей, его собиравших. 3. Как и кем собирался и создавался еврейский псевдофольклор Процесс создания искусственного еврейского фольклора шел весьма интересными путями. Его можно разделить на несколько этапов. Главной отличительной чертой еврейского советского фольклора было то, что сбором его занимались в основном люди, принадлежавшие к научным институтам, созданных в Белоруссии и на Украине. Вообще коммунисты, которые начали работы в сфере советизации евреев, встретились с большими трудностями. Советская еврейская культура смогла создать свои собственные организационно оформленные структуры только к 1928 году. Уже отмечалось, что особое положение еврейского народа обуславливало и особенности культурной политики. Работали они, как правило, с идишеязычным населением, которое не было ассимилировано. Сочинение собственно еврейского агитационного фольклора началось уже в конце 20-х годов. Происходило оно в рамках Институтов по изучению еврейской культуры, созданных в Минске и Киеве. Презумпция подхода к изучению и созданию еврейского фольклора совпадала с общим подходом к еврейскому вопросу, сложившемуся в СССР. “Советская еврейская наука — не часть еврейской науки в мировом масштабе, с упором на язык идиш и литературу, а скорее ветвь советской науки с особыми задачами. Подобно советской науке вообще, она является оружием в классовой борьбе рабочих и буржуазии.” [27] — считает израильский исследователь А. Гринбаум. Отношение же к фольклору в тот период было весьма своеобразное. Тогда еще эта область культуры считалась настолько не идеологизированной и “безвредной”, что занятие им было признаком аполитичности человека. Любопытен, например тот факт, что когда в 1929 году московское Общество Просвещения евреев издало научный сборник “Висншафтлехе йорбихер”, авторы предисловия обвиняли еврейский народ в безмерной отсталости. В качестве одного из показателей этого приводится тот факт, что “еврейские ученые ищут убежища в таких сферах, как ... фольклор, ранняя литература на идише и т.п.” Таким образом, в конце 20-х годов фольклор как часть агитационного механизма еще серьезно не рассматривалась. С началом периода “затягивания ремней” концепция подхода к фольклору изменилась. В конце 1936 года в результате реорганизации еврейской работы на Украине вместо Института еврейской пролетарской культуры, открылся Кабинет по изучению советской еврейской литературы, языка и фольклора. Главой Киевской секции фольклора был Моисей Береговский. Вообще, Киевские научные издания были менее идеологизированны, чем в Москве или Минске. Например, в 1937 году Береговский издал небольшую работу о еврейских народных музыкантах. [29] Книга его абсолютна лишена идеологических изысков, которая вполне могла быть издана и на Западе. Аннексия польских территорий и прибалтийских государств. В 1939-1940 годах можно отметить необыкновенно сильную вспышку научной активности, возможно из-за желания создать благоприятное впечатление на евреев за границей. Именно в это время появилось огромное количество сборников советского фольклора о Сталине, Армии и вышел сборник Добрушина “Идише советише фолкс-лидер”. Кроме стремления о хорошем впечатлении, нужно было еще как-то “осовечивать” новоприбывших евреев. Интересно также проследить судьбы конкретно тех людей, которые писали о фольклоре, занимались его сбором. Это тема отдельной работы, поэтому лишь вкратце рассмотрим их жизненные пути. Моисей Береговский — один из наиболее известных советских фольклористов — музыковедов, по признанию многих является ученым мирового масштаба. Он родился в 1892 году в маленьком Украинском селе Термаховка Киевской губернии в семье учителя хедера. Образование получил в Киевской гимназии. С 1912 года играл в оркестрах, а в 1915 году поступил в Киевскую консерваторию. С 1918 года активно сотрудничал с “Культурлигой”, организацией, призванной “приобщить к культуре еврейские массы, дать им узнать то, чего они были лишены до революции” — пишет Эда Береговская, дочь фольклориста. [30] В 1920 году Береговский организовал детский музыкальный хор. С 1927 года он начал систематически заниматься сбором еврейского фольклора. Под руководством К.В. Квитки, заведующего кабинетом музыкальной этнографии Украинской Академии Наук. Организовалась комиссия для изучения еврейской народной музыки при кафедре еврейской культуры Академии наук. В 1929 году М. Береговский был зачислен в штат Еврейской пролетарской культуры, а потом много лет заведовал отделом музыкального фольклора в Кабинете еврейской культуры. К началу войны фонотека, собранная отделом, составляла 1200 фоноваликов, включающих в себя более 3000 записей. Война прервала его собирательскую деятельность. 18 августа 1950 года ученый был арестован, вернулся из заключения лишь в 1955 году, умер в 1961. Репрессиям подвергся и известный поэт и фольклорист Иехезкель Добрушин, собиравший фольклор, человек безумно увлеченный своим делом, но в то же время более подвергнутый влиянию советской идеологии и ее установкам фольклористике, чем М. Береговский. Иехезкель Добрушин родился в 1883 году, в деревне Мутин недалеко от Королевца, получил традиционное еврейское и светское русское образование. В 1902 — 1909 гг. жил в Париже, возглавлял местную организацию сионистов — социалистов, учился в Сорбонне. Также как и М.Береговский, участвовал в деятельности “культурлиги”, был соредактором и участником сборников “Эйгенс” (1918 — 1920). Преподавал историю еврейской литературы и читал лекции в Коммунистическом Университете национальных меньшинств Запада, 2-м Московском Университете, в театральном училище ГОСЕТа. Многогранность исследований этого человека просто поражает. Он занимался и исследованиями о классиках драматургии, о Д. Бергельсоне, об актерском мастерстве Михоэлса. Также он является составителем сборника еврейских песен. Это один из наиболее полных и интересных сборников еврейских песен, вышедших при советской власти. Тем не менее, для нас интерес он представляет прежде всего тем, что в нем содержится большое количество специальных “советских” песен, содержание которых является хорошо продуманным. Добрушин как поэт сумел, вероятно, придать некую художественную законченность записанным наспех сочиненным песням. Позже этот сборник взяли за основу многих тематических выпусков песен (об Армии, конституции, Сталине, Ленине и др.). В 1947 году в Москве вышел сборник этих песен по-русски, куда вошли и песни на идише о Великой Отечественной войне. [31] Судьба Добрушина была трагична. Когда в 1948 году его арестовали, его подвергли жесточайшим пыткам. Больного туберкулезом ноги человека били его же собственной палкой по больной ноге, тем не менее, он не назвал ни одного имени и не подписал ни одного документа. В 1953 году он умер при неизвестных обстоятельствах в лагере. Фольклористом, внесшим заметный вклад в исследование фольклора, автором работ по теоретическим аспектам фольклора, давших в чем-то идеологическую основу появлению новых песен, был известный писатель и литературовед Меир Винер (1893 — 1941). Он писал на иврите, идише, немецком и русском языках. В 1918 — 1926 гг. жил в Вене, Берлине, Париже. В 1926 году, привлеченный открывшейся научной свободой, приехал в СССР. В СССР занимался в основном исследованиями литературы на идише. Винер активно участвовал в исследованиях и публикациях еврейских научных институтов, существовавших в 20-е — 30-е годы в Харькове, Москве, Киеве. Немедленно после приезда он стал консультантом, редактором и преподавателем в этих институтах. Книги Винера интересны в первую очередь тем, что в них видна неординарная эрудиция автора, его отличное знание исторических фактов и литературы, и в то же время все это рассматривается целиком с марксистской точки зрения. Именно Меиру Винеру удалось создать основу научно обоснованного марксистского подхода к анализу Советского фольклора. Его сборник “Проблемес фун фольклористик”, вышедший в 1932 году в Киеве содержит хорошо аргументированную теорию о причинах появления еврейских песен с “советскими словами”, с большим количеством неологизмов и др. В качестве доказательства используется исторический анализ еврейского фольклора со времен Испанской инквизиции. Автор считает, что основой любой песни или другого фольклорного произведения становится событие, происходящее в окружающих евреев стране, находит свое немедленное отражение в песнях. Таким же образом это и происходит в еврейском фольклоре Советского времени. Сборник этот стал апологетикой советской фольклористики. Интересно, что во время написания этих статей такого количества именно советских еврейских песен в массовом количестве еще не существовало. Это еще раз доказывает искусственное происхождение многих советских еврейских песен. Меир Винер в 1941 году ушел добровольцем на фронт и погиб вскоре под Вязьмой. Его судьбу разделил и Леон Душман (1886 — 1941), работавший в институте еврейской культуре при Академии Наук Белоруссии, собравший значительное количество еврейского фольклора. Большой вклад в развитие советской фольклористики внесли З. Скудицкий, И. Юдицкий, И. Шейнин, являвшийся с 1931 года руководителем еврейской капеллы, а с 1939-го — еврейского хора, исполнявшего в основном еврейские советские песни. Все эти люди были преданы своему делу, казалось бы, что научная объективность должна была быть им глубоко свойственна. Их труд еще как следует не изучен, история Культурлиги и других подобных организаций еще ждет своего историка.. Тем не менее, большинство собранных и обработанных ими песен с трудом можно отнести к фольклорным произведениям. В следующих главах мы проследим, как именно происходил процесс “советизации” фольклора, т. е. постепенной его заменой на новые авторские песни. Глава 2 Основные социальные процессы и изменения в отражении песен на идише советского периода Предметом анализа являются песни, сочиненные после революции, пропагандирующие в той или иной степени советский образ жизни. Это творчество не народных масс, а государственных идеологических институтов, поэтов по заказу. Среди песен можно встретить и настоящие фольклорные произведения, но если их публиковали в сборниках, значит, они подходили под “нужную” доктрину. Таким образом, эти песни могут рассматриваться как средство агитации. Для наиболее плодотворного анализа важно разделить их на жанры, посмотреть, насколько широко используется традиционная еврейская музыка, а в какой степени советская. Интересно также выявить, какие именно черты быта считались национальными по форме, а какие — по существу. Было проанализировано примерно 250 различных песен, охватывающих различные стороны жизни еврейского населения Советской России. Для систематизации прежде всего важно выделить несколько тематических групп, а внутри каждой группы проследить динамику изменения мелодии, содержания, пути перехода от традиционных форм к более советским. Все песни можно разделить по нескольким категориям. Они условно составляют две большие группы. К первой относятся песни, практически не содержащие в себе национальных специфических элементов, а рассказывают в основном об общих процессах, происходящих в государстве. Ко второй — имеют четко выраженные национальные особенности и черты конкретно еврейского вопроса: борьба с религиозной традицией, создание еврейских колхозов, поселение евреев на землю, переселение в Биробиджан и пр. Отделить эти группы одну от другой достаточно сложно. Очевидно, что во многих “общих” песнях можно найти специфическое отношение к происходящему событию, т. е. в описании вождей может встретиться чисто еврейская похвала, или особый подход к проблеме и т. п. С другой стороны, в таких специфически еврейских темах, как, например, Биробиджанская кампания, в большинстве случаев используются совершенно общие мотивы, не имеющие никаких особенностей, и даже идиш кажется в таких песнях лишним, их просто хочется спеть по-русски. Внутри этих двух больших групп есть свои крупные разделения, весьма, впрочем, условные. Во-первых, это песни, показывающие отношение к советской власти, ее институтам, конституции, армии, вождям и пр. Такого рода произведения в большом количестве сочинялись и на русском языке. Любопытно проследить, на чем акцентировано внимание в такого рода еврейских произведениях. Другая большая группа — это песни, отмечающие многочисленные социальные новации, происходящие в стране — изменение профессий — появление еврееев-рабочих, инженеров, летчиков, процессы урбанизации — переселение из местечка в город. Особое место занимают песни, рассказывающие об изменении положения женщины в обществе и ее социального статуса. Большое внимание уделяется в песнях созданию новых колхозов. Часть этих песен скорее можно отнести к числу специфически еврейских. К этой же группе относятся песни об изменении социального статуса всех граждан СССР, а в особенности евреев, некоторые бытовые песни и др. Особенно интересны песни, рассказывающие о борьбе с традиционным еврейским укладом жизни, с религией, и т.п. Отдельно стоит жанр еврейской частушки — апогей советизационного фольклора в СССР, в нем особенно любопытно находить некоторые еврейские черты, видимо такие, которые все же относились к “форме”, а не к “существу”. Также весь массив песен можно разделить на несколько категорий, исходя из их мелодии. Здесь можно выделить 3 основные группы: 1) песни со старой традиционной еврейской мелодией. Они, как правило, сочинены достаточно рано, и содержат слова, абсолютно не имеющие никакой связи с оригиналом; 2) песни, взявшие советскую мелодию, но содержащие слова на идише. Среди таких песен наиболее часто встречаются национальные мотивы в словах. 3) И, наконец, самая малочисленная категория более поздних песен конца 30-х — начала 40-х годов — специально сочиненные мелодии. Как правило, мелодии эти достаточно серые и не содержат никакой еврейской специфики. Большинство таких песен посвящено Биробиджану. Необходимо оговориться, что речь здесь идет исключительно о собственно еврейских песнях, а не переводах с русского языка, хотя таких песен тоже существовало много [32], и по содержанию часто их трудно отличить от оригинальных песен на идише. В данной работе рассматривается каждая тематическая группа, и внутри нее будет произведен определенный анализ динамики изменения песен от ранних к более поздним, будет сделана попытка там, где это возможно, сравнить, как менялось отношение к вопросу судя по песням, и в действительности. Говоря о наиболее раннем советском еврейском фольклоре необходимо отметить, что по-видимому в первые годы Советской власти еще можно выделить несколько групп. Не все еще песни можно отнести к так называемому “псевдофольклору”. Многие сочинялись в народной среде, старые переделывались и создавались новые. Тем не менее, именно тогда впервые начинают появляться агитационные песни, ломающие старые традиции, и обращенные пока только к их искоренению, не затрагивающие общие вопросы. Позже на основе этих песен начинает развиваться так называемый советский еврейский фольклор, в котором постепенно национальное отходило на второй план, а оставались только суррогатные переводы с русского, либо очень вышколенные еврейские песни. В данной работе разбирается именно такой агитационный фольклор, поэтому подходы к его изучению не соответствуют традиционному изучению реального фольклора. 1. Борьба с традицией и традиционным укладом жизни. Антирелигиозный фольклор. НЭП С первых дней Советской власти начал создаваться главным образом антирелигиозный фольклор. Борьба с традицией в любой форме и с любым ее проявлением должны были также встать на первое место в советском еврейском песенном творчестве. Позже, к началу тридцатых годов, еврейского практически не осталось в фольклоре даже в отрицательном смысле, так как считалось, что новое поколение уже не имеет никакого “культового наследия” и соответственно не должно знать о той религиозной традиции, которая существовала у старшего. Как уже упоминалось выше, источниковая база более раннего фольклора достаточно скудна, лишь атавизмы борьбы с традицией можно найти среди опубликованных произведений, и то в очень небольшом количестве. Носители же ее были уничтожены во Второй мировой войне, так что восстановить сейчас реальную картину не представляется возможным. Тем не менее, можно сделать попытку проанализировать по каким конкретно пунктам шла пропаганда против традиции. Как правило, новых мелодий для советских еврейских песен в то время не сочинялось, а использовались старые, у которых переделывались слова. Для такого рода пропаганды часто использовались молитвенные напевы или песни, связанные с религиозной традицией. У выходившего приложения на идише “Апикойрес” к журналу “Воинствующий безбожник” были специальные выпуски, посвященные антирелигиозной пропаганде. Особенно тщательно делались они к пейсаху и к осенним праздникам — Рош-ха-Шана, Йом-Кипур, Суккот. Выходили специальные газеты, в которых в числе других агитационных материалов имелись и песни, борющиеся с традицией. В 1923 году, например, появились первые такие сборники. Возьмем, например, выпуск газеты “Апикойрес” к религиозным праздникам.[33] Интересно рассмотреть на какие именно аспекты еврейской жизни делался акцент в данном издании, какие именно песни сочинялись на какие мелодии. Этот сборник отличался тем, что в нем рассматривались вопросы в основном принципиального программного характера. В первую очередь обыгрывается сама “суть религии”. В песне “Глойбн” [34], например, говорится о том, что теперь Б-г не важен, а имеет значение вера в человека: А mentcyh, du bist main got! Dos lid fun ale lider! [35] Человек! Ты мой бог, Это песня из всех песен! Этим как бы идеологически обосновываются все выводы, которые будут сделаны позже. В этом же сборнике помещена еще одна заслуживающая внимания песня, поющаяся на известный мотив “Zol ikh zain a rov”. В ней переделаны слова, и песня рассказывает достаточно полно о том, насколько разрушилась традиционная еврейская жизнь с приходом революции. Рассматриваются возможности, которые есть у еврея, чтобы занять достойное место в обществе. Человек сначала хочет стать раввином, так же как и в традиционном варианте песни. Но в связи с тем, что “никому не нужна его Тора”, никто не исполняет обрядов и традиционных ритуалов, эта одна из самых почетных профессий становится не нужной. Даже такие неподвластные перемене политических обстоятельств события как вступление в брак или развод уже не требуют вмешательства раввина. Он сетует, что Keiner efnt nit mayn tir, Nit kein khupe, not kein get, S’bageyt zikh shoin on mir! [36] Никто не открывает мою дверь, Ни свадьбы ни развода, Далее продолжается перечисление традиционных еврейских профессий — меламед в хедере, которому противопоставляется учитель в средней советской школе, кантором в синагоге — его заменяет филармония. Наконец он находит свое место в жизни и решает заняться бизнесом, открывает свое дело, но тут “фининспектор” разрушает всю идиллию и посылает его в тюрьму за неуплату налогов и растрату. Тема нэпа достаточно часто обыгрывается в раннем фольклоре. С середины 20-х годов начинается серьезное идеологическое обоснование “вредности” этой политики. Интересно, что именно в песнях, высмеивающих религиозную традицию чаще всего встречаются нападки в адрес нэпманов. Очевидно считалось, что все соблюдающие традицию евреи занимались нечестным трудом (нэпманы), а все отошедшие от нее нашли себя в более полезных делах на пользу Советской власти. Тема борьбы с нэпманами и насмешки над традиционным образом мышления продолжается в “Красной Агаде”. Известно много вариантов “Красной агады”. В качестве примера можно рассмотреть вариант 1929 года, опубликованный в специальном выпуске газеты “Апикойрес”. Здесь приведен сценарий пасхального седера. Все традиционно исполнявшиеся песни были переделаны на в соответствующую форму. Например, в известной пасхальной песне “Дай даену” главными героями опять становятся нэпманы, пытающиеся убежать от фининспектора неудачливые “нэпманы”: Ven bolshevikes volt kumen Un volt gornit tsugenumen Volt geven, az vey tsu undz nokh Dayenu... Ven zey voltn yo genumen Nor zey voltn lozn handlen Voltn mir alts tsurik bakumen Un s’volt geven dayenu... Ba dem ummeglekh handlen Ven s’volt nit geven kein finotdel Voltn mir fun zey gemakht a teil, Un s’volt geven nokh dayenu... Если бы пришли большевики и Ничего бы не забрали Было бы нам еще достаточно Если бы они пришли и все забрали Только разрешили бы торговать, Мы бы все назад получили Было бы нам достаточно! Если было бы невозможно торговать И не было бы финотдела Мы бы с ними поделились И было бы нам достаточно. Традиционная форма песни вобрала в себя совершенно новое содержание, по сути своей не очень еврейское. Тем не менее известно, что большое количество евреев положительно восприняло политику НЭПа, поэтому сильная агитация против него должна была обязательно быть представлена в песнях. Вообще с самого начала проведения “новой экономической политики” в официальном фольклоре началась борьба с ней, проводилась агитация за более “правильный” с точки зрения официальных структур образ жизни и способ зарабатывания на жизнь. Позже эта тема перешла в агитацию за создание новых колхозов и приняла более жесткий и менее талантливый характер. Традиция постепенно уходила из песен. Ее крупицы оставались только в антирелигиозных песнях 20-х годов. В первую очередь борьба шла на уровне конкретных личностей, а не идей. Боролись с раввинами, служителями синагог, с соблюдающими еврейские законы людьми. Часто в основе песен лежали идеи о том, что раввины были агентами царской охранки. Идея, практически не применимая именно к еврейской реальности, получила широкое распространение. Таких примеров можно привести довольно много. В то время уже начинают появляться новоиспеченные советские еврейские мелодии, пропагандирующие советскую власть, песни об армии и гражданской войне. Самым первым истинно советским жанром стали частушки, являвшиеся простым подражание обыкновенным советским на русском языке в конце 20-х годов. Они являются совершенно не типичными для всего жанра частушек , о котором отдельно пойдет речь позже, но об этих необходимо сказать отдельно. Основной темой таких частушек была борьба с еврейской традицией. Они еще содержат в себе достаточно гебраизмов, но стиль их построен в традициях советской новой поэзии. Поэтому симбиоз этих двух стилей представляет достаточно любопытное зрелище. Приведенные ниже частушки, например, агитируют против соблюдения пейсаха: Matses, maires, karpes, khrein S’z dem boires viln, Iz der rebe frum un shein A khazerl in tfiln. Маца, горькая зелень, хрен — Все это плохие желания, Ребе религиозный и хороший Свинья в молитве! Эта частушка показательна тем, что несмотря на свой антирелигиозный характер, в ней все же упоминаются все атрибуты праздника. Видно, что все эти элементы были понятны даже ребенку, поэтому их необходимо было употребить, чтобы приблизить частушку к народу. В 30-е годы такая практика уже не допускалась. Национальное допускалось все меньше и меньше в песни, считалось, что все религиозные пережитки изжили себя и поэтому нет нужды упоминать о них. Надо сказать, что такая тактика хорошо сработала. Агитпропаганда сделала во многом свое дело и многие вещи, естественные для человека, которому в 20-х годах было 30 лет, стали непонятными для людей того же возраста в 30-е годы. Им уже надо было объяснять половину слов из тех, что употребляется в вышеупомянутой частушке. В другой частушке уже применяется более советский стиль, но все еще с наличием большого числа гебраизмов: Efsher zainen mir farshteyt Vi shtifer un kindeysim Mir shikn aikh a groyser feyg Lekoved yom-tov Peysakh! Может быть, мы будем поняты Как дети — хулиганы, Мы посылаем вам большую фигу В честь праздника Пейсах! Последние две строчки напоминают популярную в то время поэзию Маяковского и других поэтов, начинавших официальный социалистический стиль. Постепенно и стиль песен и их тематика меняется. Круг “еврейского по форме” все более суживается и появляются песни, в которых упоминание об истинно еврейских вещах становятся редкостью процесс этот, конечно же, не ровен и не однозначен, в некоторых даже позднейших песнях можно увидеть чисто еврейские национальные черты. В проводимых в 30-е годы церемониях “похорон” традиции часто исполнялись песни на мотивы традиционных молитв, в них своеобразно сочетаются и гебраизмы, и старые обороты и новые советские слова. Мелодии этих песен напоминают старые мотивы и даже их слова соотносятся с мелодией, правда, в соответствующем ключе: Geshtorbn iz dos alte, Borukh dayan аkhat, Afile kompresn kalte, Leign iz shoyn shpet. Умерло все старое Да будет оно благословлено, Даже холодные компрессы Класть уже поздно. Постепенно песни становятся все более агитационными, рассказывающими о достоинствах колхозов. Нельзя тем не менее утверждать, что сочинявшиеся песни распределены тематически по периодам. И в 20-е годы сочинялись песни про вождей, и в 40-е про традицию. Тем не менее, судя по удельному весу каждой тематики в определенный период можно сделать выводы о некоторой идеологической направленности. На смену антирелигиозной пропаганде постепенно приходят песни о преимуществах колхозов. 2. Коллективизация и еврейские колхозы Тема коллективизации является одной из наиболее интересных в советском фольклоре на идише. Как известно, в отличие от всех других народов, проживавших на европейской территории СССР, евреи не имели права работать на земле и иметь земельную собственность. Для них организация колхозов была символом приобщения к общему делу, признания их реальными полноправными гражданами страны. Существует огромное количество подлинно фольклорных “колхозных” песен, в которых можно четко увидеть еврейские черты, ясно выделить специфику. Более ранние песни отличаются от песен середины — конца 30-х годов. Можно проследить динамику ухода от чисто еврейских интересов к более общим восхвалениям и т.д. В колхозных песнях много говорится об изменении быта людей, появлении новых профессий, изменения социальных статусов и социальных новациях в обществе. Много эстрадных песен было сочинено на колхозную тему. Некоторые из них до сих пор исполняются известными певцами. Песни охватывают и быт еврейского колхозника и изменение его взглядов на жизнь. И все же, несмотря на действительную актуальность вопросов, затронутых в песнях, существовало много идеологических проблем, связанных с еврейскими колхозами, которые необходимо решить “правильным” способом. Это обоснование создания собственно еврейских колхозов, которое должно было не совпадать с сионистскими взглядами на действительность, объяснение появления еврейских поселений, при том, что евреи официально не считались народом. Некоторые песни, к сожалению, в очень малом количестве, отражающие эти попытки, сохранились. Наиболее известная из них, сделанная в виде диалога, приводится во многих сборниках. В этой песне нет слов “колхоз” и т.п., но рассматривается проблема противоречии между евреями-сионистами и евреями — “новыми советскими”: Oi, ihr narishe tsionistn Mir ayer narishn seykhl Ihr darf dokh geyn tsu dem arbeter Un lernen bai im seykhl! Ihr vilt undz forn keyn Yerushalaim! Mir veln dortn golodayen Mir viln beser zain in Rusland, Mir veln zikh bafrayen! [39] Ой, вы глупые сионисты С вашими глупыми мозгами! Вы идите лучше к рабочему И научитесь у него разуму! Вы хотите, чтобы мы Поехали в Иерусалим. Мы будем там голодать. Мы уж лучше побудем в России И сами себя освободим! В этой песне чувствуется искусственность, несмотря на простоту слов. Рифмы весьма сложны, да и мелодия имеет переходы в октаву, обыкновенный хор, а тем более фольклорный споет ее с большим трудом. Это и не удивительно. Ритм песни больше подходит для синагогального исполнения, чем для хорового. Еврейский же дух в ней достаточно четко выражен и настаивается на борьбе с сионистами, подчеркивается, что у рабочего с ними не может быть ничего общего. Кроме того, конкретно в данной песне можно выделить ряд структурных особенностей. Структура ее выстроена во многом на параллелизме, типичном для традиционного фольклорного творчества. В первой и второй строчке повторяется слово “narishe”, рифма же в первых двух строчках второго куплета построена за счет славянизма (Ierushalaim — golodaen)., т.е. в свою очередь является искусственной. И все же такие песни являются скорее исключением из правила, чем типичными. Подавляющее же большинство песен являет собой позитивное восприятие действительности. Вообще, в еврейской советской песне в очень малой степени присутствует образ врага, если подобные выступления еще можно встретить в политических песнях, то в колхозных и бытовых ничего подобного найти практически невозможно. В 20-е годы основной массив песен составляли переделанные из старых песни, в первую очередь, посвященные переселенцам, людям, отправляющимся строить светлое будущее на новые места. Подчеркивается, что они коренным образом изменили свою жизнь, полностью отошли от еврейской традиции. Любопытно, что именно эта традиция подчеркивается в описании даже путешествия новых поселенцев, их быта на новом месте. Проявляется она весьма ненавязчивым способом: Ver hot gezen Pereselentses af tachankes? Zey forn zаlbetsent Mit klumeklekh, mit bankes. Hazeirim, vi di leibn, Аlte tates loifn, Kinder, zait nit blat.[40] Кто видел Переселенцев на тачанках? Они едут самостоятельно С сумками, банками! Свиньи как львы Разгуливают по улицам — Старые отцы разбегаются: Дети, не балуйтесь! Типичный быт еврейского села — свиньи ходят по улице. Такое могло быть отмечено исключительно в еврейской песне. Такого рода “курьезы” достаточно часто можно встретить в такого рода песнях. Более простые описания переезда евреев на новое место имеет место в другой песне, полной энтузиазма и тоже переделанной из старой: Forn yidn in blote, Netsn mest ain zey di kapote Ober zingen, zingen zey: Shoyn geshitn korn, hey! Forn yidn in regn, Skripet mit di shvere vegn, Ober zingen, zingen zey Zain vet tvuye ot azoy! [41] Едут евреи по болоту, Тащатся их капоты, Но поют, поют они Уже зреет пшеница! Едут евреи под дождем, Скрипят с тяжелыми путями Но все равно они поют Пусть будет урожай такой! Картина переселения не очень радостна, весьма, вероятно, близка к действительности. Традиционная еврейская одежда мешает переходу к новой жизни, но это только внешняя оболочка, внутренне же евреи все же стремятся доехать и начать строить новую жизнь. Разрыв с традицией всячески подчеркивается в ранних песнях. Подражание старой народной форме — перечисление занятий еврейского колхозника, бывшего по-видимому религиозного человека (об этом намекает его возраст): Mitvokh nokhn buker Donershtik nokhn plug, Fraitik nokhn brone Shabes in Komyung. Kh’hob ikh mir a tate, Hot er a por ferd, Un afile Shabes Akert er di erd. В среду за косилкой, В четверг — за плугом, В пятницу на бороне, В шабат иду в комсомол! У меня есть папа, У него есть пара лошадей, И даже в субботу Обрабатывает он землю! Здесь имеет место весьма традиционное противопоставление отца и сына, сын работает на плуге, а в день отдыха — все-таки субботу, а не в воскресенье, идет в комсомольский клуб. Его же отец предпочитает не отдыхать совсем в этот день., а продолжать обрабатывать землю. .Подчеркивается, что afile shabes, т.е. наиболее святой для именно еврея день старый (читай, религиозный, традиционный) еврей работает. Далее в песне говорится о том, что именно крымский колхоз дал еврею такую свободу. В этом, думается, подразумевается то самое отличие от сионистских поселений — там-то дана свобода соблюдать традиции и работать, в России же — работать евреям без соблюдения традиций. В конце этой песни даже отдельно проговаривается отсутствие традиции: Mir veisn nit kein shabes Un fun shoifer klangen [43] Мы не знаем больше Субботы И звука шофара! Большое место в песнях уделяется борьбе со стереотипами, сложившимися о евреях прежде всего у них самих. Огромнейшей популярностью пользовалась песня Шолема Лопатина “Против золота солнцу”: Kegn gold fun zun geyt on main yidishe oisers, Kegn gold fun zun geyt on main yidisher glik, Naye horizontn rufn mikh un veytsn Naye lider zingen yidisher muzhik! Geyt di arbet freylekh fun gants fri biz ovnt Zun is main khudok un feld iz main fabrik Nekhtn shkheynim vaite, khaint iz azoi nont, Ukrainer poyer, yidisher muzhik! [44] Против золота солнцу идет моя еврейская душа, Против золота солнцу идет мое еврейское счастье, Новые горизонты зовут меня и кличут, Новые песни пою я, еврейский мужик! Идет веселая работа с самого утра до вечера Солнце — мой гудок, и поле — моя фабрика Вчера далекие соседи, а сегодня такие близкие Украинский крестьянин, еврейский мужик! В этой песне впервые появляется образ еврейского мужика, работающего на полях, подчеркивается, что эта профессия не свойственна еврею, но с появлением советской власти она дала ему возможность работать на земле. Т.е. образ еврея-лентяя развеивается. Одним из самых важных моментов, связанных с данной песней, можно считать упоминание в ней межнациональных отношений: украинский крестьянин и еврейский мужик. Говорится о том, что если раньше национальная рознь была очень сильна, то теперь благодаря совместному труду на земле она прекратилась. Песня эта поется на очень красивую мелодию, и сохранилась до наших дней. В другой не менее популярной песне того же времени, также дожившей до нашего времени, напрямую развенчивается сложившийся образ еврея-торговца (непролетария): Ver zogt az yidn kenen nokh handlen, Esn fete yoih mit mandlen un nit zain kein arbetman! Dos kenen zogn nor di soinim, Yidn, shpait zey on in ponim! Tut a kuk oif Dzhan, Dzhan, Dzhan! Кто говорит, что евреи умеют только торговать, Есть жирный бульон с клецками и не работать! Это могут говорить только враги, Евреи, плюньте им в лицо, Посмотрите на Джанкой! [45] Язык более ранних песен еще содержит в себе много гебраизмов, еврейских оборотов, наряду с этим начинают появляться “славизмы”, связанные с работой на поле — “трактор”, “комбайн”, “молотилка”, “бригадир”, позже новые — связанные уже с бытом — “клуб”, “хата”, “колхоз” и др. Постепенно слов с ивритским корнем становилось все меньше и меньше, они постепенно заменялись на русские слова. В поздних песнях остались толка два слова с ивритским корнем “haver” и “yontеv”.[46] Таким образом, в более ранних песнях еще сохраняется национальная аутентичность по форме, и частично по существу, структура их меняется не полностью, она еще напоминает старые еврейские мотивы. Связь, вернее разрыв именно с еврейской традицией муссируется с разных сторон. К началу 30-х годов еврейская традиция постепенно уходит из песен, в основном восхваляется просто труд на радость отчизне, постепенно исчезает и традиционная форма песни, появляются новосочиненные мелодии, в которых очень мало еврейского. “Хитом” начала 30-х годов стала песня “С’хот гелебт мит ундз а хавер”, которая явилась классикой “национального по форме и социалистического по существу”: Lomir trinken a lehaim Far dem lebn far dem nayem[...] Un dem ershtn veln mir Khvalien undzer libn haver Stalin! [47] Давайте выпьем Лехаим За новую жизнь И первый бокал за здоровье Любимого Сталина! Еврейский тост “лехаим” говорится за вождя советского народа! Вот уж где полностью воплотилась идея всеобщего принятия евреями советского строя! Позже появляются песни, в которых все национальное полностью исчезает, а остаются лишь описания широких полей, тракторов, косилок и молотилок. Многие из позднейших колхозных песен практически не нуждаются в переводе, они насквозь пропитаны русскими советскими терминами. Появляются специфические еврейские термины — полусокращения, принятые в советском языке “соцштейгер” — shteyger — это быт, соц — социалистический — вместе — перевод советского слова “соцбыт”. Своеобразным жанром колхозных песен стали советские исторические баллады. Вообще этот жанр традиционно свойственен еврейской народной песне, и он перешел в советский фольклор почти полностью. Тем не менее, ориентиры поменялись коренным образом. Если раньше прошлое в такого рода песнях было героическим, вспоминались доблести минувших дней и т.п., то в советском фольклоре этого мотива абсолютно нет. Часто рассказывается, под каким гнетом жил еврейский народ, и как ему хорошо теперь. В одной из самых популярных песен того времени рассказывается: A mol iz geven a tsaуt, Zaуnen geven a sakh oremlaуt Un haуnt zaуnen mir ale glaуkh, Un keуner iz tsu undz nit glaуkh.[48] Когда-то было время, Было много бедных, А теперь мы все равны И никто с нами не сравнится! В песне рассказывается об успехах индустриализации, о том, как много получили евреи от политики советской власти. В более поздних все менее национально выраженных песнях подчеркивается патриотизм, который должны испытывать евреи по отношению к Советскому Союзу: Vegn rokhvesdike felder, brider, Hob ikh a mol nit gezungen kein lider. Nit far mir flegn felder gringen, Nit far mir hot toy fun zey aroprinen. [...] Un itst di kolviritishe taikhl, Un gib maine fraint freileke grusn; Un in gliklekhn kolvirt iz itst main heim, Ba main fentster blit a shainer boim. О широких полях, братья Не пел я никогда песен. Не для меня зеленели поля Не для меня с них всходили на них всходы[...] А сейчас колхозная речка пусть льется И передает моему другу веселые приветы, И в радостном колхозе мой дом, Возле моего окна растет красивое дерево. Эта песня напоминает сама по себе учебник по анализу фольклора 30-х годов. “Раньше в еврейском фольклоре почти не упоминалось солнце, а теперь им полны все еврейские песни. Это символизирует то, что после долгих лет темноты бесправия еврейский народ увидел свет.”— писал М. Береговский [49]. Ранее упоминалось, что парадокс советской еврейской фольклористики заключался в том, что исследования сами по себе являлись продолжением такого же пропагандистского фольклора. Особенно ярко это стало проявляться именно в начале 30-х годов. Со временем также в песни включаются куплеты о Сталине, которые постепенно становятся основными. Еврейские мотивы уступают место общесоветским. Описывается природа, широкие колхозные поля, но скоро даже Крым перестает упоминаться в таких песнях, ведь проект потерпел неудачу. На первый план выходят социальные изменения, происходящие в обществе. Начинают фигурировать еврейские имена в рассказах о колхозных бригадирах и т.п. Они являются национальной формой в данных песнях. Типична достаточно песня о председателе колхоза Йошке. Немного шутливая песня содержит в себе восхваления советского строя, говорится о достижениях колхозах. Главный ее герой Йошке был и бригадиром и красным командиром. Тем не менее, он остается “своим парнем” и ему кричат: Yoshke, Yoshke, khafn di lozhke! Йошке, Йошке, хватай ложку! Имя Йошке само по себе достаточно типично для еврейского фольклора, в более поздних песнях только имена часто будут указывать на национальные особенности. Имена вообще занимают большое место в фольклоре конца 20-х годов. В этих же песнях большое внимание уделяется смене традиционных профессий — это одна из основных проблем родителей — хорошая профессия сына. Возможность получить такую профессию — это одно из достоинств советской власти. Новые профессии детей и возможности их получения — часто встречающаяся тема. Наиболее престижными специальностями в глазах родителей считались врачи, инженеры, летчики и танкисты. Практически нет учителей или ученых, в основном встречаются вышеуказанные профессии: Ein zun maуner heуst Boris, Un der tsveуter — Motik, Ein zun mainer — a tankist, Un der tsveуter iz a letchik [50] Одного моего сына зовут Борис, А второго — Мотик. Один мой сын — танкист, А второй — летчик! Мать может с гордостью рассказать, что ее сын стал инженером, студентом и т.п.: Ikh ken alemen dertseiln fun main glik, Vos di sovetishe vlast hot mir gegebn, Inzhenern zainen maine zin — Az di zun alein shaint gor in main lebn! Я могу каждому рассказать о своем счастье, Которое дала мне Советская власть, Инженеры мои сыновья — И солнце светит в моей жизни! Как правило сам студент или инженер о себе не поет, восхищаются им только, как правило, непросвещенные родители. В таких песнях часто также фигурируют бабушки и дедушки, восхищающиеся своими просвещенными внуками.

 
Повествующие Линки
· Больше про Diaspora
· Новость от admin


Самая читаемая статья: Diaspora:
Советская еврейская песня


Article Rating
Average Score: 0
Голосов: 2


Please take a second and vote for this article:

Excellent
Very Good
Good
Regular
Bad



опции

 Напечатать текущую страницу  Напечатать текущую страницу

 Отправить статью другу  Отправить статью другу



Re: Советская еврейская песня (Всего: 1)
от Simulacrum (dont@mail.me) - Sunday, March 10 @ 19:27:28 MSK
(Информация о пользователе | Отправить сообщение)
Это - ровно половина статьи (я надеюсь, Йошка опубликует оставшуюся часть). На всякий случай - вот где можно прочесть весь текст: http://www.jewish-heritage.org/prep25.htm

Хочу также заметить, что к этому материалу следует относиться с известной долей скепсиса, т.к. автор иногда слишком вольно обращается с материалом - судит его вне временного контекста и с заведомой идеологической установкой. А самое главное - знание языка у Анны на момент написания статьи было, видимо, ограниченным - иначе трудно объяснить ряд ляпсусов перевода (так, например, "а хазерл ин тфилн/твилн", т.е. гоголевское "свинья в ермолке" (поросёнок в филактериях) переведено автором как "свинья в молитве" (?!) - твилн перепутано с тфилэс). Anyway, тема действительно невостребованная.




Re: Советская еврейская песня (Всего: 1)
от Simulacrum (dont@mail.me) - Sunday, March 10 @ 19:36:38 MSK
(Информация о пользователе | Отправить сообщение)
Вот окончание:

Сами же о себе предпочитают петь стахановцы, колхозные бригадиры, военные. Стахановец — это наиболее разработанный образ, но и наименее связанный с еврейскими особенностями. В песнях часто говорится о новых идеалах стахановца:

Nito, nito in der velt nokh aza glik,
Vi ibershvaign di norme afn zavod un fabrik.

Нет большей радости в мире
Чем перевыполнить норму на заводе и фабрике.

“Стахановец” — сексуальный идеал, он не уступает даже пулеметчику или летчику. Хотя родители, как правило, предпочитают в песнях мужа или инженера. Девушка же по песням желает, чтобы ее любимый работал в колхозе “по-стахановски”.

Вообще любовная лирика существенно изменилась и в большинстве своем перешла в частушки. Чаще исполнялись все же старые песни. Тем не менее, удалось найти некое подражание традиционной форме любовной лирики разговора сына с матерью, переделанный под советскую действительность:

— Vos zitstu azoy batsorn, zunenyu?
— Ikh hob lib a shein meidele, mamenyu.
— Ver zhe iz dos meidele, zunenyu?
— A yunge komsomolotchke, mamenyu!
— Tsi hot zi epes, nadn, zunenyu?
— Tsvey goldene hend, mamenyu!
— Tsi hot zi epes tsirung, zunenyu?
— A kim afn bluzkele, mamenyu! [...] [51]

— Почему ты такой грустный, сыночек?
— Я люблю красивую девушку, мамочка!
— Кто же эта девушка, сыночек,
— Молодая комсомолка, мамочка!
— Есть ли у нее приданое, сыночек?
— Две золотых ручки, мамочка!
— Есть ли у нее украшения, сыночек?
— КИМ на блузке, мамочка! [...]

В этой песне подчеркивается полный разрыв с еврейской традицией борьба со стереотипами, принципы не зависящий от денег любви и т. п. Воплощением же всего старого и регрессивного является в этой песне, как и во многих других, мать. Тем не менее, ее нельзя назвать именно еврейской, такого рода песни существовали и в русском фольклоре, в песне далее говорится о том, что жениться их поведут комсомольцы (единственным еврейским атрибутом здесь является слово “хупа”, придающее песне национальное звучание.). Когда же мать спрашивает, на что они собираются жить, сын отвечает, что “di gantse ratn-farband veln undz esn gebn, mamenyu!”[52].

Показательно, что во многих таких еврейских песнях советского периода родители олицетворяют все старое, и связанное с плохими и тяжелыми временами. Устои старой семьи рушатся, авторитеты особенно не воспринимаются. На этом фоне интересно рассмотреть, как воспринимается в песнях семья, и в особенности изменившаяся роль женщины в обществе.

В самых еще первых песнях много внимания уделяется получению женщинами равноправия и предоставлению им всех свобод. Позже этот мотив пропадет, и вернется лишь к середине 30-х годов. В самых еще первых песнях по борьбе с традиционным укладом жизни большая роль уделялась положению семьи, а также эмансипации женщин.

3. Изменение роли женщины в обществе

Одним из основных показателей достижений Советской власти в плане эмансипации считалось предоставление равноправия женщинам. На картинах того времени часто изображались женщины у станка, в поле, за рулем автомобиля. В еврейских песнях эмансипация отразилась весьма своеобразным способом. Можно выделить две основных группы песен, связанных с женщинами и их ролью в обществе. Они парадоксальны по своей сущности.

К первой относятся песни, воспевающие женщин — тружениц, часто поются они от лица их самих, или мужчинами, рассказывающими о своих женах (подругах, матерях, и т.п.). Эти песни, как правило, лишены национальной ориентации и сочинены были в 30-е годы. Например, символом полученного равноправия и коренного изменения уклада жизни, служит, например то, что

Vaiber oif tribunes,
Redn khoikh un fray.

Женщины на трибунах
Говорят громко и свободно.

Позже этот мотив начинает превалировать в частушках. К этой же группе относятся песни, говорящие о том, как именно женщина отходит от еврейской религиозной традиции, в чем она меняет свои взгляды на жизнь, и каким именно способом.

Наиболее заслуживают внимание песни более раннего периода, описывающие борьбу с традиционным укладом жизни, поддержательницей которого традиционно являлась женщина. Вот, как рассказывает об изменениях, произошедших с ней, еврейка из местечка:

Oy, ikh bin a mol geven
Oy, a frume yidene,
Yedn peiseh tep gebrent,
Ale shabes likht gebentcht
Ot a nar a yidene!
Maile vos amol geven,
Oy, a nar a yidene,
Itster khalt ikh nit in got,
Bin ikh a tsufridene [53]

Ой, когда-то я была
ой, религиозная еврейка!
Каждый пейсах,
Каждую субботу зажигала свечи,
Ой, глупая еврейка!
Ладно, что было когда-то,
Сейчас я не держусь за бога
И очень я рада!

В этой песне четко прослеживается, какие именно черты еврейского быта наиболее хорошо сохранились в еврейской среде, и какие запомнились. Важно, что женщина подчеркивает именно те обязанности, какие приходилось выполнять ей, когда соблюдались обычаи. Как ни странно, в песнях никогда не встречается мотив, что мужчина тоже соблюдал традиции, и этим мешал ей жить. В основном она сетует на то, что была непросвещенная. Язык песни нарочито упрощенный и неграмотный, как бы показывающий, что антирелигиозная пропаг

Прочитать остальные комментарии...




Re: Советская еврейская песня (Всего: 2, Funny)
от Simulacrum (dont@mail.me) - Sunday, March 10 @ 19:41:31 MSK
(Информация о пользователе | Отправить сообщение)
И, наконец, самый финал:

Еще Моисей Береговский писал, что “основным мотивом еврейского фольклора прошлого может послужить заунывные сожаления о нынешней ужасной жизни, а также воспевания прошлого героизма. В советских песнях все коренным образом поменялось. В прошлом, по этим песням, имелись только эксплуатация и угнетение, а в настоящем исключительно радость светлого труда” [97].

Эта идея отражена в советских исследованиях по фольклору. Утверждалось, что раньше о труде пели как о наказании, а теперь, как о награде. Очевидно, что такое резкое изменение не могло быть совершенно естественным, а скорее все же было продуманным и являлось проявление влияния советских идеологических установок на фольклор.

Что же касается собственно еврейского участия в создании этого вида творчества, то сама по себе традиция использования фольклора в литературных произведениях не нова. В литературном творчестве часто существует фольклорная завязка, от которой идет собственно развитие сюжета. Таким образом, получается, что как бы народная идея воплощается в литературном произведении. В советском еврейском песенном фольклоре он был частично использован.

Тем не менее, все же чаще всего все эти песни являлись наспех сочиненными суррогатами к советским праздникам, к приезду очередной комиссии и т.д. С точки зрения же автора данной работы их нельзя рассматривать как проявление некоторого приспособления еврейских традиций к советской действительности. Думаю, что проанализированный песенный материал четко показывает, что в основе своей эти произведения на идише являлись слепым подражанием советским песням. Те редкие проявления еврейской традиции и еврейского духа являются слабыми попытками хоть как-то выразить национальную идею с одной стороны, а с другой в большинстве случаев это все же та “национальная форма”, которая должна была иметь социалистическое содержание.

Таким образом, еврейские советские песни являлись одним из агитационных механизмов власти для воплощения идеологических установок по осовечиванию евреев. Насколько сработали эти механизмы судить трудно. Тем не менее, материал этот представляет большую ценность для изучения, так как отражает весьма нетрадиционным способом процессы, происходящие с евреями в СССР в период установления тоталитарного режима. C другой стороны то, что со временем все они практически забылись, показывает то, что по-настоящему популярны они никогда не были, а в массовом сознании остались все же старые традиционные песни, которые согласно советским теориям давно должны были исчезнуть.

(список использованной литературы можно просмотреть по ссылке - см. выше).





jewniverse © 2001 by jewniverse team.


Web site engine code is Copyright © 2003 by PHP-Nuke. All Rights Reserved. PHP-Nuke is Free Software released under the GNU/GPL license.
Время генерации страницы: 0.067 секунд