Jewniverse - Yiddish Shteytl - Этгар Керет. Разница во времени

В последний раз, когда я летел обратно из Нью-Йорка, в меня
влюбилась стюардесса. Я знаю, о чем Вы думаете про себя: что я
хвастун, что я лгун, а может быть, и то и другое вместе. Что я строю
из себя неотразимого мужчину, или, по крайней мере, хочу, чтоб Вы
так считали. Но вовсе нет. И она, в самом деле, влюбилась в меня.
Это началось после взлета, когда она раздавала напитки, а я сказал,
что ничего не хочу, а она все-таки налила мне томатный сок. Правду
говоря, я еще раньше начал догадываться, во время инструктажа перед
взлетом, - она все время смотрела на меня в упор, как будто все эти
объяснения предназначались исключительно мне. Если этого Вам
недостаточно, тогда, пожалуйста, во время обеда, когда я все уже
прикончил, она принесла мне еще булочку.
- Осталась только одна, - объяснила она сидящей рядом со мной
девочке, которая с вожделением уставилась на булочку, - а господин
попросил раньше.
А я и не просил вовсе. Короче говоря, влюбилась по уши. И эта
девчушка рядом со мной тоже заметила.
- Она от тебя тащится, - сообщила мне она, когда ее мамаша,
или кем бы та ей не приходилась, отправилась в туалет. Иди к ней,
сейчас же. Вставь ей здесь, в самолете, на тележке дьюти-фри, как
Сильвии Кристель в «Эммануэль». Ну, давай же, приятель, трахни ее
как следует, и ради меня тоже.
Подобные слова из девчоночьих уст меня несколько удивили. Она
была такая светленькая, нежная, ей с трудом можно было дать десять,
и вдруг «вставь ей» и «Эммануэль». Это смутило меня, и я попытался
изменить тему.
- Ты первый раз была за границей, малышка? – спросил я. –
Мама взяла тебя в поездку?
- Она мне не мама, и я не малышка. Я - переодетый лилипут, а
она мой импресарио. Не говори об этом никому, я наряжаю эту жуткую
юбку только потому, что мне приходится таскать в заднице два кило
героина.

Потом мать вернулась, и девица опять стала вести себя
нормально, кроме тех минут, когда стюардесса проходила мимо нас,
предлагая стакан воды, орешки и все, что они обычно приносят,
улыбаясь при этом, в основном, мне, а эта соплюха просыпалась и
делала мне всякие непристойные знаки. Через некоторое время она
отправилась в туалет, и ее мать, сидевшая у прохода, улыбнулась мне
усталой улыбкой.
- Она Вас уже, наверное, порядком утомила, - она старалась
выглядеть спокойной. – Еще тогда, когда я уходила. Говорила Вам, что
я не ее мать, что была командиром роты парашютистов, и все в таком
духе.
Я покачал головой, но она все равно продолжала. Было видно,
что она в затруднительном положении и должна кому-нибудь рассказать
об этом.
- С тех пор, как у нее погиб отец, она старается наказывать
меня при каждом удобном случае, - сказала она доверительно, - как
будто я виновата в его смерти. – В этом месте она начала плакать.
- Вы ни в чем не виноваты, госпожа, - я положил полную
утешения руку ей на плечо, - никто не думает, что Вы виноваты.
- Все так думают, - и она гневно оттолкнула мою руку. – Я
хорошо знаю, о чем говорят за моей спиной. Но ведь суд меня
оправдал, это факт. И нечего презирать меня. Кто знает, какие
страшные дела натворил ты сам.
Тут как раз вернулось дитя и одарило мать убийственным
взглядом, который моментально угомонил ее, а потом несколько более
нежно глянуло на меня. Я съежился на своем посадочном месте у окна,
пытаясь припомнить все страшные дела, которые натворил. Вдруг я
почувствовал маленькую и потную ладошку, сующую мне в руку смятую
записку. В ней большими печатными буквами было
написано: «Вазлюбленый, пажалуста, встреть меня на кухоньке», и ниже
подпись «Твоя стюардеса». Дитя подмигнуло мне. Я продолжал сидеть.
Каждые пять минут она толкала меня локтем. В конце концов, мне это
надоело, я встал и сделал вид, что иду в кухонный отсек. Я решил
пойти в хвост, посчитать до ста, а потом вернуться, в надежде, что
после этого сия деспотичная девица оставит меня в покое. Через час
мы должны были приземлиться. Господи, я так хотел уже быть дома.

У туалета я услышал нежный голос, зовущий меня. Это была
стюардесса.
- Какое счастье, что ты пришел, - она поцеловала меня в
губы. – Я боялась, что эта странная девчонка не передаст тебе
записку.
Я попытался что-нибудь сказать, но она опять поцеловала меня
и тотчас отстранилась.
- Нет времени, - она задыхалась, - самолет в любую минуту
может разбиться. Я должна спасти тебя.
- Разбиться? – испугался я. – Но почему, что-то случилось?
- Ничего, - сказала Шели, я знал, что ее так зовут, у нее был
бэйджик с именем, - мы специально собираемся разбить его.
- Кто это «мы»? – спросил я.
- Команда самолета, - не моргнув, сказала она, - это приказ
свыше. Раз в год или раз в два года мы в щепки разбиваем над морем
какой-нибудь самолет, как можно более деликатно, и тогда убиваем
одного-двух детей, чтобы люди относились ко всем этим вопросам
безопасности в самолетах более серьезно. Ты знаешь, потом они
начинают слушать инструктажи о поведении в аварийных ситуациях куда
как более внимательно.
- Но почему именно наш самолет? – спросил я.
Она пожала плечами.
- Не знаю, это приказ сверху. Похоже, что они там в последнее
время уловили какое-то слабое место.
- Но…
- Любимый, - нежно прервала она меня, - где находятся
аварийные выходы?
Я не очень-то запомнил.
- Да, - печально пробормотала она, - вот оно, слабое место.
Не волнуйся, большинство спасется, но ты, я просто не в состоянии
подвергать тебя риску.
И тогда она нагнулась и сунула мне в руки пластиковый рюкзак,
такой, как носят дети.
- Что это? – спросил я.
- Парашют, - она снова поцеловала меня. – Я скажу три-четыре
и открою дверь. И ты прыгнешь. На самом деле, тебе даже не нужно
прыгать, тебя просто вытянет.
Но правду говоря, мне совсем ничего не хотелось. Меня никоим
образом не прикалывала вся эта история с прыжками из самолета
посреди ночи. Шели же истолковала все это так, будто я боюсь за нее,
как бы не впутать ее в это дело.
- Не волнуйся, - сказала она мне, - никто и не догадается,
если ты не будешь об этом рассказывать. Скажешь им просто, что
доплыл до Греции.
От прыжка у меня в голове не осталось ничего, только вода
внизу, холодная, как задница полярного медведя. Сначала я еще
пытался плыть, но вдруг обнаружил, что могу стоять. Начал идти по
воде в сторону огней. У меня страшно болела голова, а рыбаки на
берегу гонялись за мной, вымогая доллары, делая при этом вид, что со
мной приключилась беда, и они мне помогают: перетаскивали меня на
плече, пытались делать искусственное дыхание. Я дал им несколько
мокрых бумажек. А когда они начали растирать меня водкой, тут уж я
просто вышел из себя, и врезал одному из них. Только тогда они
удалились, несколько обиженные, а я снял номер в гостинице Холидей-
Ин.

Всю ночь мне не удавалось заснуть, похоже, что из-за разницы
во времени, я лежал в постели и смотрел телевизор. CNN в прямом
эфире отслеживало операцию спасения пассажиров самолета, что было
несколько волнительно. Я видел разных людей, которых запомнил по
очереди в туалет, как их вытаскивают из воды в резиновые лодки, как
они улыбаются в видеокамеру и машут на прощанье. По телевизору вся
эта операция по спасению выглядела как-то страшно солидарно, всех
сближая. В конце концов, выяснилось, что кроме одной девочки, никто
не погиб, да и она, как обнаружилось, была лилипутом, которого
разыскивал Интерпол, так что катастрофа производила очень приятное
впечатление. Я встал с кровати и пошел в ванную. Даже оттуда я мог
слышать, как весело и фальшиво поют спасенные. И на секунду, из
пропасти моего заточения в этом убогом номере, я представил себя
там, вместе со всеми, вместе с моей Шели, пристегнутым к днищу
спасательной лодки и приветственно машущим в видеокамеры.