Jewniverse - Yiddish Shteytl - Михаил Горелик. ВОЗВРАЩЕНИЕ ХОТТАБЫЧА.

Два любопытствующих иностранца в Москве 37-го года. Первый написал об этом книгу, второй стал героем повести

В 1937 году Лион Фейхтвангер посетил Москву и написал об этой поездке книгу. Само собой, Фейхтвангер не был тогда единственным иностранцем в Москве: и другие тоже навещали наш стольный град. Вот я и хочу рассказать о пребывании здесь одного заморского чудака. Он оказался в СССР в тот же год, что и Фейхтвангер, и ему в Москве до того понравилось, что он решил натурализоваться. Случай, как известно, далеко не единственный, но стоящий того, чтобы о нем рассказать. Звали иностранца Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Нечего и говорить, что у имени этого не было тогда никаких иных коннотаций, кроме сказочных.

В отличие от Фейхтвангера Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, которого мы в дальнейшем вослед за мудрейшим из отроков будем по-простецки именовать Хоттабычем, не оставил письменных свидетельств о пребывании в столице страны победившего социализма. За Хоттабыча это сделал его жизнеописатель - автор одноименного бестселлера Лазарь Лагин. «Старик Хоттабыч» был опубликован в тридцать восьмом - естественно считать, что Гассан Абдуррахман прибыл в Москву годом раньше и, может быть, даже (почему бы и нет?) столкнулся как-то на улице Горького с Фейхтвангером, но они не обратили друг на друга ни малейшего внимания.

Фейхтвангер был западным еврейским интеллигентом, эмигрантом, бежавшим от нацистских преследований. Все это отразилось и в его московских заметках. Книга Фейхтвангера представляет собой попытку понимания со стороны: социальный и культурный опыт автора внеположен советской действительности. В каком-то смысле он тоже был Хоттабычем. Хотя в отличие от него не захотел в Москве задержаться.

Из соображений симметрии Лазаря Иосифовича Лагина (Гинзбурга) следовало бы назвать советским еврейским интеллигентом (ничего, что я раскрываю псевдоним? в этом нет ничего безнравственного?), однако национальная характеристика, столь важная в отношении Фейхтвангера, в отношении Лагина (во всяком случае, здесь) совершенно бессмысленна. Лагин родился в 1903 году в Витебске, и у него, разумеется, был еврейский опыт, но этот опыт никак не сказался в его книге. Не был востребован. То есть, возможно, если специалист станет смотреть в микроскоп, он что-то и заметит, но я как читатель без сверхзадачи не вижу здесь ни следа, ни тени какой-то национальной подоплеки. Лагин типичный советский столичный интеллигент тридцатых, человек, смотрящий изнутри советского социума, Лагин воспевает прекрасную советскую жизнь, показывает ее огромные достижения и преимущества, он талантливо делает это в своей приключенческой фантастической повести для подростков - случай, когда социальный заказ счастливо совпадает с пафосом самого автора.

Фантазии невинные и винные

Тем не менее некоторые образы Лагина представляются достаточно амбивалентными. Вот, например, знаменитая сцена экзамена. Парализованный чужой волей Волька вынужден повторять кажущиеся ему чудовищными слова только потому, что этого хочет дядя за дверью: «Волька вдруг почувствовал, что какая-то неведомая сила против его желания раскрыла ему рот». Дальше еще сильнее: «. . .отвечал убитым голосом Волька, и слезы потекли по его щекам», «. . .продолжал против своей воли отвечать наш герой, чувствуя, что ноги у него буквально подкашиваются от ужаса». Сцена из кошмарного сна. В одноименном фильме, снятом, кажется, в пятидесятых, уже после смерти Сталина, гротескность ситуации усилена: Хоттабыч диктует несчастному Вольке ответы не из-за закрытой двери, а с портрета! С портрета-то как раз все и диктовалось!

Экзамен смотрится внятным эвфемизмом больших процессов. Такого рода черный юмор был уж совсем несвойствен Лагину. Надо полагать, он бы вознегодовал (и вострепетал! о как бы вострепетал!), услышав подобную интерпретацию своей невинной фантазии. Однако же написал текст, из которого естественным образом извлекается содержание, которого он как бы и не вкладывал. Сознательно не вкладывал. Причем эпизод этот не единственный. Чего стоит превращение москвичей («меньше чем в полминуты») в стадо «печально блеющих баранов», которых направляют в исследовательский институт - для опытов. «Стадо дружно заблеяло. Бараны хотели сказать, что ничего подобного, что они вовсе не подопытные бараны, что они вообще не бараны и что несколько минут назад как они перестали быть людьми, но вместо слов из их широко раскрытых ртов вылетало только печальное «мэ-э-э». Само собой, интересному эксперименту будет посвящена статья в журнале с не случайным названием «Прогрессивное овцеводство».

Хоттабыч:

«Не могу без смеха вспомнить, о мудрейший из отроков, как эти люди превращались в баранов! Сколь забавно это было, не правда ли?»

Кому забавно, кому нет, кошке игрушки - мышке слезки: «Волька не находил в происшедшем ничего забавного. Его страшила судьба новоявленных баранов. Их свободно могли зарезать на мясо».

Вот Пушкин, например, Александр Сергеевич, нисколько не разделял опасений воспитанного в демократической традиции советского мальчика:

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич!

То есть считал, что бараны ровно для того и созданы. И Иосиф Виссарионович Сталин придерживался того же мнения.

Я набираю этот текст на компьютере. В текстовый редактор встроен лексический контроль: слова, не известные редактору, подчеркиваются волнистой красной линией. Это позволяет избежать множества ошибок, которые я по незнанию или невнимательности допускаю. Каких слов не знает редактор? «Жизнеописатель» ему неизвестен, писателя Лагина не знает, «Хоттабыч» для него просто набор литер. Но что куда интереснее, ему неведом и «Виссарионович»! Иосифа знает, Виссарионовича - нет! Господи, да можно ли было вообразить такое полвека назад! Изощренная (хотя и неумышленная) месть объявившему кибернетику лженаукой.

Но вернемся к нашим баранам. В отличие от книги Лагина, где для них все кончается хорошо, в реальной жизни не сыскать было доброго сердцем Вольки, обладающего неограниченным влиянием на мага; кроме того, кремлевский маг в отличие от сравнительно добродушного Хоттабыча любил резать и получал от этого удовольствие.

Предшественник Абдуррахмана

Незадолго до появления Хоттабыча в Москве столицу посетил другой иностранный специалист, причем тоже явился при водах: правда, возник не из пучины реки, а на берегу прудов. Эти явления сопровождались подчеркиваемым обоими авторами безлюдьем места действия - совпадение, как бы диктуемое ситуацией. Однако у «Мастера и Маргариты» и «Старика Хоттабыча» вообще полно совпадений. Воланд выступает в варьете, Хоттабыч - в цирке. Воланд сбрасывает с небес деньги, Хоттабыч - тоже. У Булгакова есть сюжет изъятия золота - и у Лагина есть! И Булгаков, и Лагин тяготеют к фельетону. Оно и понятно: рука сама писала фельетон - школа «Гудка» и «Крокодила» (у Лагина).

Лагин переносит сюжет изъятия золота в Италию. Там происходит много интересного, чего ни при каких обстоятельствах не могло бы произойти в СССР: ведь в стране победившего социализма зло уже уничтожено, а отдельные фельетонные недостатки («пережитки прошлого») по природе своей неспособны породить драматического конфликта - вот и приходится искать его за морем. Кроме того, это небольшое путешествие очень в духе социального заказа. В Италии Хоттабыч стремительно проходит путь русской социал-демократии - от благородного сочувствия униженным и оскорбленным до изготовления фальшивых банкнот. Большой проект купца русской революции Парвуса: всеобщая стачка, фальшивые рубли - и Россия повержена. Мудрецы из германского генштаба качают многодумными головами: стачка - ладно, но фальшивые деньги?! Невозможно! Протестантская этика не велит.

Я уже говорил, что первое издание «Старика Хоттабыча» увидело свет в тридцать восьмом, затем Лагин неоднократно вносил в текст изменения: актуализировал сюжет, усиливал линии политического памфлета. В послевоенные годы в книге появляется новый персонаж - мистер Гарри Вандендаллес, капиталист, прохвост, шпион, враг всех простых людей и всего прогрессивного человечества; собирательный образ братьев Даллесов -директора ЦРУ Аллена Уэлша и госсекретаря Джона Фостера. Политически грамотный советский пионер моментально узнавал их в омерзительном герое. Превращенный Хоттабычем в собаку, Вандендаллес и сегодня «раз в неделю. . . выступает. . . с двадцатиминутным лаем в радиопередаче «Голос Америки», а «богатейшие владыки Уолл-стрита постоянно шлют ему отборные кости с собственного стола». Кукрыниксы, «Пионерская правда» и просто «Правда» стилистически неразличимы.

По духу эти позднейшие аппликации отличаются от первоначального текста. Повесть начинается в мае, начинается с переезда на новую квартиру. Чем жила страна в 37-м?! Кто жил в отдельных квартирах?! Тем не менее Лагина невозможно упрекнуть в лицемерии: он относился к тому социальному слою, у которого действительно было ощущение весеннего воздуха и прекрасных перемен. Над страной весенний ветер веет, с каждым днем все радостнее жить (перифраз знаменитого сталинского лозунга). После войны ничего уже подобного не было. Весна кончилась. Улыбку сменил сарказм.

Лондон превратился в Ташкент

Интересно, однако, не только то, что Лагин вставил в последующих изданиях, но и что изъял. Пропала сцена превращения советских людей в баранов (и как только в голову могла прийти эта дикая политическая бестактность!), исчезли некоторые обстоятельства итальянских приключений, слишком очевидно апеллирующие к советскому опыту, само собой, фальшивые купюры были вырезаны - ну, это как бы и просилось.

В главе «Роковая страсть Хоттабыча» повествуется об увлечении натурализовавшегося в Советской стране джинна радио. «В этот день приемник не отдыхал ни минуты. Около двух ча-

сов ночи он, правда, замолк. Но оказалось, что старик просто забыл, как принимать Лондон. Он разбудил Вольку, расспросил его и снова приблизился к приемнику». Готовая преступная группа. И малолетство бы Вольку не спасло. Какие, однако, шалости дозволялись в тридцать седьмом! Впоследствии Лагин сохранил весь пассаж, заменив в нем только одно слово: Лондон превратился в Ташкент. Что, интересно, ожидал услышать Хоттабыч из Ташкента? Должно быть, ориентальную музыку.

Но вернемся в фашистскую Италию. Ужасная страна! В застенках заключенных избивают и пытают: капиталисты, фашисты - другого от них невозможно было бы и ожидать.

В наспех сооруженной итальянской декорации Лагин реализует великую мечту каждого сидельца ГУЛАГа:

«- А ну-ка заставьте старика заговорить! - приказал следователь и в предвкушении приятного зрелища уселся поудобнее в кресле.

Жандармы молча козырнули и неожиданно для следователя и самих себя вдруг с силой вышибли из-под него кресло и принялись нещадно избивать.

- Что вы делаете, негодяи?! - вопил следователь, воя от нестерпимой боли. - Ведь я вам приказал обработать арестованного, а не меня!

- Так точно, синьор следователь! - молодцевато отвечали жандармы и продолжали наносить ему удары до тех пор, пока он наконец не затих.

Убедившись, что следователь потерял сознание, жандармы, как по команде, тяжело вздохнули и принялись тузить друг друга до тех пор, пока один за другим не попадали на паркет в полнейшем изнеможении».

Посмертное времяпрепровождение всех заплечных дел мастеров. Они приходят в себя, и все повторяется сначала. Это уходящее в дурную бесконечность кошмарное deja vu прекратить проще простого: следователь может не отдавать свой приказ, жандармы могут отказаться выполнять его. Не могут! Тяжело выбраться из земного сценария!

А я ведь хотел воздержаться от метафизики. И уж точно ни при каких обстоятельствах не упоминать об аде. Ладно, духовные реалии зыбки и предположительны - социальные обстоя
тельства всем хорошо известны и дают безусловные основания обвинить Лагина в злостной клевете на советскую милицию и органы, совершенно (якобы) не заинтересовавшиеся невесть откуда объявившимся в Москве удивительным иностранцем, к тому же беспаспортным. Заметно в этом полное незнание своей страны, обычаев и лиц, простительное только у девиц. Булгаков был реалистичней.

«Новое время», №31 за 2004 год.