Эстер Кей. Маршал, VII
Дата: Wednesday, December 22 @ 00:00:00 MSK Тема: Diaspora
17. КРАЖА ВО ИМЯ ЛЮБВИ
Маршал совершенно отдалился. Записок от него, кроме той единственной, где он еще в ноябре сообщал о забое Красульки, больше не было. Галя так тщательно проверяла «почту» в условленном месте в музыкальной школе, за зеркалом в тяжелой раме, что один раз зеркало от ее усиленных проверок даже накренилось и чуть не упало на пол. Конечно, в школе она видела его, но если попадалась ему на глаза, то он как будто нарочно отворачивался. А молоко теперь они с мамой покупали у Линьковых, и мимо дома Маршала ей совершенно незачем было проходить. Иногда он проносился мимо на мотоцикле, но и тогда никаких знаков внимания ей не оказывал.
«Разлюбил», — драматично сформулировала про себя Галя. Может, она его чем-то обидела? Кажется, ее слова о том, что не стоит быть евреем и лучше, как она выразилась, «оставаться русским», ему не понравились...
Думала она, думала, как вызвать его на разговор и вот, что придумала. Скоро — День Советской Армии, 23 февраля. В этот день все мальчики в школе получают подарки. Бывают подарки стандартные, преподнесенные от всего женского коллектива, а бывают индивидуальные. Индивидуальные — никто никому не запрещает дарить, даже записку вложить можно.
— Мам, а что это у тебя на столе? — спросила Галя с невинным видом, сидя в кабинете завуча и указывая на самодельный пистолет, принадлежавший Маршалу и отобранный у него в свое время Татьяной Федоровной.
— «Самопал» — кажется, так ребята его называют. У Берегового в сентябре отобрали. Вот ведь... — произнесла мама устало, с некоторым раздражением,— спрятать куда-то надо эту железяку. Место на столе занимает.
— Давай я спрячу, — предложила Галя.
— Куда, например?
Галя осмотрелась.
— Можно на шкаф забросить!
— Не трогай, пожалуйста, — испугалась мама, — а то еще выстрелит!
— Нет, только если поджечь, то выстрелит, — сказала Галя со знанием дела, — это же самопал-поджига!
Она забралась на стул и аккуратно уложила самопал поверх пыльного шкафа. Как только мама вышла куда-то из кабинета, Галя снова влезла на стул, нащупала самопал и осторожно спустилась вместе с ним на пол. Поискала, во что бы его завернуть. Увидела старую «Учительскую газету» и обернула его ею: теперь сверток не вызывал подозрений и с ним можно было выйти наружу. А мама-то и не заметит, что самопал исчез, потому что теперь она думает, что он спрятан в надежном месте...
...Схватив Галю за руку, Марина выпалила:
— Ты кому дарить будешь?
— Что дарить? А... — Галя сделала вид, что только сейчас вспомнила, и протянула: — Точно-точно... Завтра — День Советской Армии...
— А что ты будешь дарить?
— Не знаю. Что все, то и я.
Марина вышла из себя:
— Да я не говорю про коллективные подарки, балда! Я говорю про личные!
Галя пожала плечами:
— Какие еще личные...
Марина увлекла Галю за собой к подоконнику и вытащила из портфеля плоский сверток.
— Лично я — Солнышку вот что подарю...
В свертке был самый настоящий галстук, мужской, к костюму! Ничего себе подарок!
— Как? Ничего? — восторженным шепотом спросила Марина.
— Ничего, смотрится, — сказала Галя.
— Да ты пощупай! Качество, а? И искра!
Галя послушно дотронулась и похвалила:
— Точно, качество. И искра.
Не видела она там никакой искры. Она прямо-таки позавидовала Марине: так запросто купила галстук своему Солнышку! Значит, у них любовь... Не иначе... А она подарит Маршалу его самопал, перевязанный бантиком, а на поздравительной открытке напишет: «Не разбрасывай свои игрушки...»
18. ДЕНЬ СОВЕТСКОЙ АРМИИ
На следующий день Галя пришла в школу и увидела у дверей класса мальчиков, которых почему-то не пускали внутрь. Звонка на урок еще не было. Галя постучалась в дверь.
— Это я! Что вы там делаете?
— Сейчас откроем, — Маринина рука втянула Галю внутрь и заодно дала щелчок по лбу Брылю, который сунулся было тоже.
— Но-но, — обиделся Брыль, — полегче с защитниками Родины!
Допущенная в класс, Галя с интересом осмотрелась. Марина демонстрировала ей плоды своих трудов. Другие девочки тоже постарались на славу... На стене висело огромное приветствие в форме цветного плаката: «Да здравствует Советская Армия!», по шторам спускались с окон гирлянды из фольги. Бригада Белопольской разрисовывала доску мелками всевозможных цветов. Остальные девочки суетливо распределяли по партам подарки. По всему классу прыгали воздушные шары.
— У тебя волосы электризуются? — спросила Марина.
— Что-что? — удивилась Галя. Но тут же вспомнила, что Кол на одном из последних уроков объяснял им принцип действия электричества и, в частности, демонстрировал опыты с наэлектризованными воздушными шарами, которые с легкостью «приклеиваются» к потолку.
— Иди, вставай на стол, бери шарик и три об свои волосы, чтобы наэлектризовался.
На потолке, заслоняя плафоны, уже колыхалось несколько «приклеенных» таким образом шариков. Галя поставила стул на стол, разулась, влезла на него и попыталась натереть шарик о свои волосы. Вроде бы получилось. Шарик прилип к поверхности потолка. А Марина с забавным усердием надувала все новые и новые шары. Галя успешно наэлектризовала с десяток и после этого приводила в порядок свои волосы, распушившиеся так, как будто их старательно начесывали.
— А кто у нас тут сидит? — спросила Галя, подойдя к парте, на которой лежал лишь малюсенький стандартный подарок «от коллектива», что свидетельствовало о малой популярности того, кто за этой партой сидел.
— Матрохин, — ответила Белопольская.
Ну, понятно, толстяк Матрохин по кличке Матрешка. Галя достала из портфеля новенькие миниатюрные шахматы в коробочке. Она принесла их специально — подарить кому-нибудь самому непопулярному. Чтобы восстановить справедливость. Потому что в своем классе она все равно никого особо не выделяет — ведь любит-то она десятиклассника Маршала. Она подписала поздравительную открытку Матрохину, и тут мальчишки с силой забарабанили в дверь, так как прозвенел звонок.
— Ну, потерпеть, что ли, не можете? — рассердилась Марина, — для вас же стараемся!
В дверную ручку был вставлен одной своей ножкой стул, который и позволял двери выдерживать натиск мальчишек. Марина взялась за стул, вынимая его.
— Раз, два, — торжественно провозгласила она.
— Подожди! — Галя положила шахматы и открытку на стол Матрохина и отбежала на свое место.
— Три!
Двери будто лопнули, распахнувшись, и в класс ворвались мальчишки. Последним зашел Матрохин, рассеянный и безучастный ко всему. Классная комната наполнилась шуршаньем оберточной бумаги, смехом и разговорами. Конечно, мальчики старались не выказывать «телячьих восторгов», разворачивали хрустящие свертки и распаковывали коробки как можно равнодушнее. Матрохин, который раньше никогда Галю не интересовал, но за которым она теперь все же решила понаблюдать, прижал неожиданный для него подарок к груди и быстро испуганно осмотрелся, точно боясь, что у него это отнимут. Увидев открытку, он прочел ее внимательно, как будто не веря, что подарок действительно предназначен ему.
Зашла строгая и торжественная Татьяна Федоровна. Все встали, кроме Брыля.
— Степа, что такое? — удивилась учительница.
— Заигрался, прошу прошения, — сказал Брыль, вскакивая и изображая стыдливость. Его стол был так завален подарками, что ему некуда было положить учебники.
Мантула тоже оказался в центре внимания девочек. Он удостоился двух конструкторов, светильника в форме футбольного мяча, романа Жюля Верна, трех значков и одних солнечных очков.
— Так-так, — рассуждал он, — я нацеплю все значки, возьму Жюль Верна и буду читать его в темных очках, а чтобы не было темно — включу светильник!
Вообще-то он относился к девочкам с мужественным презрением. Может быть, поэтому скромные дарительницы и пожелали остаться неизвестными.
— Поди к доске, — сказала Мантуле Татьяна Федоровна.
Он подошел, но писать на доске оказалось совершенно невозможно. Она была так красиво и густо разрисована цветными мелками, что Мантула, занесший было руку над этим произведением искусства, тут же со страдальческим лицом обернулся к Татьяне Федоровне:
— Не могу-у...
Уроки были сокращенные, учителя добрые, повсюду пахло тюльпанами и свежестью мимозы. Размягченные подарками, учителя повествовали о своей далекой послевоенной юности... Сделали подарок и старенькой вахтерше. Она в войну была в партизанском отряде. Ей преподнесли большой черно-красный платок с бахромой, и она, прослезившись, запричитала:
— Да что вы, для чего это, куда мне такая красота!?
Вообщем, это был не день, а картинка.
Но правда жизни все же была сурова. И заключалась она в том, что Маршал не пришел в школу. Пропустил такой день. День Советской Армии!...Зато за зеркалом в музыкальной школе Галя внезапно обнаружила клочок бумаги, на котором было написано: «Жди меня здесь завтра в 4».
19. ПЛАНЫ МАРШАЛА
— Ты почему сегодня в школе не был? — спросила Галя, радостно встречая Маршала возле класса Эсфири, — я-то тебе подарок принесла!
Она вручила ему самопал, перевязанный ленточкой, — тот самый самопал, который был конфискован у Маршала Татьяной Федоровной осенью на уборке овощей и передан «непосредственно завучу»... Он усмехнулся, увидев свое грозное оружие.
— Спасибо. Это ты у своей матери выкрала?
— Ну уж... не выкрала! Взяла, скажем... — обиделась она.
— Как взяла, так и верни. Мне он все равно не нужен. Не обижайся, ладно? Я уже не такой дурак, чтоб с самопалом играться.
Галя вздохнула. Опять не угодила любимому человеку, вот ведь незадача!..
— Я тебе тоже кое-что принес, — сказал он таинственно, — смотри!
Они подошли к подоконнику, на котором были разложены старинные, поеденные червячками, удивительные книги.
— Вот они. Смотри, какие буквочки! — произнес Маршал с несвойственной ему обычно нежностью, — ты в них разбираешься?
Галя взяла в руки первую книгу.
— Тора, — прочла она на иврите, — Хамиша Хумашей Тора.
— Переводи, — попросил Маршал.
— Пять книг Торы. Это примерно как Ветхий Завет. Ну, Библия.
Он лишь смутно знал слово «Библия», но внутренне ему было понятно, что речь идет о чем-то Б-жественном, о некоем законе, о правде, которая почему-то под запретом.
— А это?
— Сидур. Книга молитв.
— А это?
— Не знаю. Ты же хотел к нам приехать — вот дедушка бы тебе все и объяснил.
— Я был у вас. То есть не у вас дома, а вообще в городе. В синагоге.
— Как???
— Очень просто... — он заговорил таинственно и тихо. — Я приехал, отыскал синагогу возле Центрального рынка. Она была закрыта на замок. Я долго ходил вокруг, и мне даже нравилось, что она закрыта. Потом подошел человек в пальто и шляпе, начал греметь связкой ключей. Я спросил его, можно ли зайти. Он был так похож на тебя, что я сразу понял, что это и есть твой дедушка. Он впустил меня в зал, подозрительно при этом оглядев. Зажег в углу электрические лампочки в плафонах шестиугольной формы — будто шестиконечные звезды. Поправил пыльные бархатные покрывала на возвышении в центре зала. Начал отодвигать ряды скамей. Я молча стал ему помогать. «Будут ремонтировать часть зала», — объяснил он. Потолок в синагоге — высокий, со странным узором. В одном углу штукатурка потрескалась. От этого угла мы и отодвигали скамьи.
— Ты только смотрел вокруг, ни о чем не спрашивал? — удивилась Галя.
— Я был как во сне. Мне было как-то все само собой ясно. Как будто все встало на свои места внутри меня. Знаешь, моя бабушка умела вправлять косточки в позвоночнике. Вот и здесь было такое чувство, как если бы что-то вывихнутое, мешавшее — наконец-то расправилось. Мне не хотелось разговаривать. Твой дедушка сел, взял книгу и начал бормотать какие-то слова, читал и покачивался. Я тоже взял книгу, уселся и молча в нее уставился. Потом пришли другие старики. Они кашляли, грохотали скамьями, кряхтели, усаживаясь. Я даже почувствовал себя таким же, как они, стариком... Когда за окнами стемнело, один встал и зажег восемь свечей. Они пели какую-то песню, очень домашнюю. Такую песню поют дома, когда все вместе — уютно, тепло. Так мне показалось. Но старики были, наверное, все одинокие.
— Не обязательно одинокие, — сказала Галя задумчиво, — просто боятся приходить с семьями в синагогу. Ну, продолжай. Ты так там и сидел?
— Да. Долго сидел. До прихода уборщицы. Потом подумал: вот бы остаться здесь и заснуть!
— Зачем?
— Посмотреть, что будет.
— А что могло быть?
— Ночью, в синагоге, один... Вдруг бы я услышал какие-нибудь голоса. Они бы мне все объяснили.
Галя решила помочь ему поскорее выйти из того волшебного оцепенения, в котором он находился.
— Ну, я рада, что ты оттуда ушел и никаких голосов не слышал. И вообще, в синагогу ходить опасно. Могут из комсомола исключить.
— Что ты пристала со своим комсомолом! — вспылил он и тут же стал обычным, нормальным Маршалом.
Тем временем Эсфирь Соломоновна завершила свой урок музыки и отпустила последнюю ученицу домой. Галя и Маршал, держа в руках старинные книги, вошли к ней в класс.
— Что это у вас, киндерлах, дети мои? — с удивлением произнесла Эсфирь Соломоновна, — что за фолианты вы мне принесли?
— Я же вам обещал показать еврейские книги, которые с войны остались, — напомнил ей Маршал.
С корешков книг сыпался коричневатый прах. «Житомир», «Лемберг», «Златоуст» — значилось на титульных листах старославянским письмом. А все остальное, кроме названия книгоиздательства и города, было отпечатано на древнееврейском языке.
— Талмуд, — взволнованно произнесла Эсфирь Соломоновна.
— Сидур, — сказала она со слезами на глазах, трогая следующую книгу.
— Хумаш, — вздохнула она, поднося книгу к губам и целуя ее.
Галя похвалилась:
— А мой дедушка такие книги запросто читает! У него их — целый шкаф!
— Меня интересует древнееврейский язык, — сказал Маршал серьезно, обращаясь к Эсфири Соломоновне, — где я могу его выучить? — Это опасное занятие, Боря, — ответила она, — ведь это «язык инакомыслящих»! В наше время, увы, его преподают лишь еврейским писателям Биробиджана, а также агентам КГБ, для общего развития. А еще... существуют две подпольные йешивы, насколько я знаю. В Самарканде и в Киеве. Там учатся еврейские парни.
— Самарканд — явно не для меня, — решительно сказал Маршал, — а Киев — очень даже подходяще. Мои родители все время спорят между собой, учиться ли мне до конца средней школы или идти работать. Отец хочет, чтоб я поскорее профессию приобрел. У отца есть в Киеве брат. Он в ЦУМе работает. И он как раз приглашает меня к себе, чтобы я пожил у них и выучился на работника торговли. И если я к нему поеду, то мне отец и денег даст. А там я найду эту, как ее, йешиву и буду заодно в ней учиться!
Галя вздохнула. Ну вот: теперь из-за своего еврейства Маршал помчится еще, чего доброго, в Киев... и совсем забудет ее! Лучше бы его мать не открывала ему того, что он еврей... Эсфирь Соломоновна внимательно слушала его, а он продолжал делиться с ней своими мыслями. И Галя чувствовала себя «третьей лишней» в этой беседе. Да, трудно было любить Маршала. Сплошные страдания!
— Я почему-то очень рад тому, что моя мама еврейка, — сказал Маршал, — у нас в доме эти книги столько времени лежали... и каждый раз, когда я на них смотрел... точно тепло какое-то внутри чувствовал. Как будто тайна из-под букв светилась. Отец хотел было книги на растопку использовать, а я не дал. Подожди, говорю, может, продадим. А он говорит: «Да кто ж такое старье купит?» Так я решил их припрятать. Придет время, думаю, еще выучу эти буквы, пойму, что тут написано. Чувствовал, что они — святые, волшебные.
Маршал завернул старые книги в целлофан.
— Уеду в Киев к дядьке, — сказал он, — а там будь что будет!
Продолжение следует
www.moshiach.ru
|
|