Эстер Кей. Маршал, VIII
Дата: Thursday, December 23 @ 00:00:00 MSK Тема: Diaspora
20. «МАМА, ОН УЕЗЖАЕТ!»
Галина мама, возвращаясь с работы, с удивлением увидела брошенный возле забора мотоцикл. Маршал беседовал с Галей во дворе. В руках у него был самый настоящий железнодорожный билет до Киева. Но этого мама пока еще не заметила. Она лишь удивилась, увидев свою дочку беседующей с Борей Береговым из десятого класса.
— И как это тебе родители разрешили одному в Киев ехать? — не верила Галя своим глазам, глядя на дату билета, — а как же школа? Ты что, десятый класс не закончишь?
— Я же тебе говорил: меня отец и раньше хотел в Киев отправить, — объяснил Маршал, — потому что у него там брат товароведом в ЦУМе работает и может меня на хорошую должность устроить. Только мать все время не разрешала, хотела, чтоб я в институт после школы поступил. Так я им обоим угожу: и на работу устроюсь, и на учебу. Правда, не в институт, а в йешиву... Но об этом они узнают еще не скоро!
Все у него уже было обдумано и решено. Галя только тут осознала, что он явился лишь затем, чтобы попрощаться с ней. В этот драматический момент мама открыла калитку.
— Здравствуйте, Лидия Яковлевна, — обратился к ней Маршал с редкостной для станицы вежливостью.
— Это ты с ним на лошадях каталась? — вдруг «озарило» маму при взгляде на него. Будучи педагогом, она сдержала свои эмоции и ответила на приветствие Маршала:
— Здравствуйте, Борис. Как поживаете?
— Мама, он едет в Киев, — горестно воскликнула Галя. Но мама не обратила внимания на ее слова.
— Если вы пришли, Береговой, чтобы поговорить со мной насчет вашего огнестрельного оружия, то знайте: самопал я вам возвращать не намерена! — сурово сказала мама, — даже и не просите, молодой человек. Это опаснейшая вещь для общества.
— Мама, ему не нужен самопал! — воскликнула Галя, — он едет учиться в киевскую йешиву! Изучать еврейскую религию!
Мамино лицо нужно было видеть. Все-таки она была завучем, и эта должность обязывала ее выглядеть суровой и непреклонной.
— Религию? — не замедлила она выразить возмущение, — а как это согласуется с вашим комсомольским обликом?
Слово «еврейскую» она предпочла вообще пропустить мимо ушей.
— Он не комсомолец, мама, — снова вмешалась Галя, защищая Маршала, — он — беспартийный!
И тут к ним подошла добродушная Романовна...
— Борька! — сказала она ласково, — чего ж ты без цветов-то к невесте приходишь?
Маршал опустил ставшие вдруг злыми, как у Серого коня, глаза.
— Я поехал, — бросил он, заводя мотоцикл.
— Я тебя провожать приду, на вокзал! — воскликнула ринувшаяся за ним Галя.
— Нет! Не надо!
Маршал сказал что-то энергичное в адрес мотоцикла, и тот завелся. Он уехал, мотоцикл тарахтел уже за поворотом.
Галя ощутила себя совершенно ненужной ему, и это было ужасно. Ах, бабушка Романовна, зачем у вас такой длинный язык! И мама тоже, какая непонимающая! У мамы, наверное, и не было никакой возможности отреагировать на происходящее иначе, чем она отреагировала. Боря был в ее глазах просто строптивым десятиклассником, Галины слова о еврейской религии вообще показались ей крайне провокационными и опасными, а насчет великой любви ее дочери к Маршалу ей до тех пор ничего не было известно. Шутка же бабушки Романовны придала всей сцене несерьезность, даже комичность. Впрочем, когда Галя скрылась в хате и начала там рыдать, мама почувствовала, что поступила непедагогично, но, переглянувшись на кухне с Романовной, ограничилась лишь восклицанием:
— Ну, вот еще слез не хватало! Ничего не понимаю!
Романовна развела руками и простодушно предложила напоить Галю хорошим чаем.
— Да вы, Яковлевна, на нее не серчайте, — добавила она, — Борька — парень что надо. Таких еще поискать! Отец у него — механик, зарабатывает неплохо, пьет редко, а мать — женщина тихая, хорошая, еврейской нации... Беженка она, ее бабка Варвара, бездетная, в военные годы у себя приютила. Это я вам по секрету рассказываю, чтоб вы Борьки не опасались... За ним ничего плохого не водится! А Галя ваша к нему так и тянется! Весь вечер, бывало, из окна его мотоцикл высматривает. Чего ж такого? Проводит его в армию, подождет два года, а там — и поженятся, глядишь.
Мама от такого обилия новостей молча села на лежанку в кухоньке и на всякий случай достала из сумочки валидол, под язык себе положить, чтобы успокоиться.
— Вот так завуч! — пробормотала она про себя, — всех воспитываю, только для собственной дочери времени не нашлось!
Романовна налила ей и себе чайку, заговорила, по своему обыкновению, ласково и безостановочно:
— Оно и хорошо, что рано влюбляются. На что и молодость, как не на это! Вот у нас-то война отобрала лучшие годы, а им — дай Б-г только и радоваться друг на друга. Моя Маринка, внучка-то, тоже себе жениха выбрала, у них с Сашкой Латышевым уже дело решенное... Молодые, да скорые. А зачем мешать? Пусть женятся, на здоровье. Только паспорт получат — и заявление в ЗАГС подадут. Дай Б-г жизни хорошей! Чего себя терзать понапрасну?
Маме эти рассуждения казались наивными, однако плавные и певучие звуки речей Романовны успокаивали, завораживали, и она невольно заслушалась.
Конечно, они с отцом если и думали о Галином будущем, то оно им рисовалось, во-первых, гораздо более блестящим, а во-вторых, очень и очень отдаленным, что касалось замужества. Кто же в городе выскакивает замуж сразу после школы? Сначала девушке надо поступить в вуз, а потом уж искать подходящего жениха. Престижным считается выйти замуж за военного, за юриста. А тут — на тебе, в сына сельского механизатора влюбилась!
Но, продолжала мама свои думы, может, в этом деле чем проще все воспринимать, тем оно и лучше? Много ли счастья найдешь, если сердце будет все время тосковать по первой любви? Может, и лучше, если любовь пришла раньше, чем началась беготня по вечеринкам, смена кавалеров... Ведь обрести серьезное и к тому же взаимное чувство — это так непросто!...Мама в своих суждениях была гораздо мягче, чем папа. Папу бы Романовнины рекомендации не удовлетворили, и Маршал подвергся бы трудным испытаниям, если бы захотел на Гале действительно жениться. Если бы вообще собирался это сделать... Но он и не собирался!
...Тем временем, плача и страдая в одиночестве, Галя снова находила себе утешение в перечитывании статьи про подростковую любовь. Очень полезная была статья. Прямо-таки проливала свет на все происходящие события. Без этой статьи она могла бы подумать, что Маршал ее совсем-совсем не любит! Разумеется — внушала она себе — мальчишки терпеть не могут таких слов, как «любовь», «невеста», «сватовство»! У них в обиходе все больше — мужественные слова типа «дружба», а если уж они и описывают свои любовные приключения, то скорее бравируют выражениями вроде «гулять», «лапать» и многими другими, которые заставили бы любого взрослого покраснеть. Поэтому, быть может, Маршалу и самому непонятно, что за отношение у него к Гале. Гулять он с ней (к ее сожалению) не гуляет и лапать не лапает. Стало быть, дружит. А из дружбы потом вырастет любовь. Так Галя надеялась. Но тут принесло ж эту Романовну с ее намеками на сватовство, и он сразу — на дыбы...
«А провожать его я все равно приду, — решила Галя, — пусть даже не попадаясь ему на глаза... Ведь он уезжает в воскресенье, а мы с мамой как раз будем в этот день в городе.»
Тут пришла Романовна, принесла ей, страдалице, чашку чаю. За ней показалась и мама, смущенная и виноватая, с выражением готовности отныне всегда! всегда! выслушивать Галины исповеди, находить время для разговоров с ней и воспринимать ее чувства всерьез.
21. ПРОВОДЫ
Ростовский вокзал, по залам которого гулко прокатывались радиоволны объявлений, был многолюден и ярко освещен. Над железнодорожными путями проходил мост, с которого были так страшновато-четко видны проносившиеся внизу поезда. Некоторые составы шли без остановки, некоторые — сопели, присвистывали и, громыхнув всеми вагонами, замедляли ход. Запах гари стоял в мартовском воздухе. Привокзальные огни светились в вечерней тьме. Галя поглядывала вниз, на поезда, идя по мосту быстрее всех и на ходу снимая перчатки с нагретых волнением рук. Она спустилась у третьей платформы и пошла вдоль поезда. На перроне, меся сапогами смешанную со снегом грязь, толпились люди — прощались, обнимались, посылали воздушные поцелуи отъезжающим.
— Где восьмой вагон? — спросила Галя у проводницы. Та махнула рукой:
— Назад иди! Нумерация с хвоста!
И тут Галя увидела Маршала. Он стоял со своими отцом и матерью на перроне. Она решила не мешать им, остаться стоять незамеченной в стороне. Через минуту гудок паровоза и голос дикторши уже возвестили об отправлении киевского поезда. Маршал поцеловал мать, обнялся с отцом и стал подниматься с вещами в вагон. Тут, повернув голову, увидел Галю. Галя только успела сказать ему:
— Пиши!
А он успел лишь ответить:
— Буду!
И проводница подобрала лесенку, соединявшую дверь вагона с перроном, так как поезд уже медленно покатился, вызывая у всех провожавших инстинктивное желание идти, шагать, пытаться не отстать от его хода... У всех? Или только у Гали? Какая разница...
— Это ты — Галя Кричевская? — спросил Галю отец Маршала, останавливаясь.
— Да.
— Ну, будем знакомы.
Она смутилась. Пусть только не подумают, что она его невеста! Никакая она не невеста!
— Молодец, что проводить пришла, — сказала мать Маршала, — а то бы он в дороге места себе не находил. Ты его не забывай.
— Молодые вы, конечно, — добавил отец. — Рано еще о чем-то серьезном думать. Но, кто знает? Может, чего толковое из этого и выйдет.
Маршал смотрел в темное окно вагона, лежа на верхней полке. Поезд мчался вдоль заснеженных равнин. Вагон трясся, вздрагивал, мотался из стороны в сторону, и от этого позвякивали ложечки в стаканах чая, стоявших в железных подстаканниках на столике. Свет лампы был совсем тусклый, ночной. Нижние полки занимали два украинца, говоривших между собой на своем языке. Маршал все в их разговоре понимал, потому что слова звучали почти как по-русски. Но он не вслушивался, так как думал о своем. О том, что он теперь будет жить как еврей. На душе у него было чисто, как будто кто-то смыл с нее цинизм, пошлость казацких шуточек, вообще все его прошлое.
Что за странное чувство — вдруг осознать себя евреем! Как будто все Б-жьи знаки, намеки, посылаемые до сих пор Провидением, внезапно высветились лучом очевидности и выстроились в маршрут, в линию судьбы. Что это были за знаки? Да сколько угодно. Еврейские старые книги, с детства манившие его своей тайной. Странное выражение лица бабушки каждый раз, когда она видела, что он держал их в руках, любовно поглаживая. Потом — его мучительная «дружба» с еврейской девочкой Галей, которая покупала у них коровье молоко. Удивительные у этой Гали глаза... И, наконец, долгие разговоры с Эсфирью Соломоновной и услышанные от нее таинственные слова: Б-г Израиля, всемирный потоп, радуга Завета, пророк Моисей, заповеди Торы... Рассказ про графа Потоцкого, принявшего еврейскую веру и сожженного на костре.
И вот, в один прекрасный день, мать сообщила ему, что она родилась в еврейской семье. Даже фамилию назвала, громоздкая такая фамилия, с трудом запоминающаяся. Гонтмахер! По-настоящему мать зовут — Мирра Александровна, а не Мария, как все думают. И еще мама сказала, что сама она на идиш не говорит, но, если слышит какие-то слова, то понимает их. А когда он сообщил об этом Эсфири Соломоновне, то она очень захотела познакомиться с его мамой. Может быть, они еще познакомятся и подружатся.
А Галю он не забудет. Она хорошая. И она его любит. Девчонки так запросто говорят это слово — любит! Как будто им понятно, что это значит. Он бы лично так не выразился. Он бы сказал о ней: она мне предана, она меня будет ждать.
...Но вдруг его не примут в йешиву? Может, они таких как он, у которых только мать еврейка, не принимают? Вдруг он не настоящий еврей? Нет, нет, тут же успокоился он. Эсфирь ведь сказала, что еврейское происхождение определяется по матери. А чтобы убедить начальника йешивы, Маршал покажет ему те документы, которые десятилетиями хранились в банке на их огороде. Дяде, брату отца, живущему в Киеве, он, конечно же, ничего этого не расскажет. Просто начнет учиться на товароведа, будет жить в дядином доме и потихоньку разыскивать синагогу, йешиву. И обязательно найдет...
Продолжение следует
www.moshiach.ru
|
|