Jewniverse - Yiddish Shteytl - Эстер Кей. Маршал II (вторая часть)

39. СВЕТКА-РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

...Ей в тот день исполнилось двадцать пять лет. Выглядела она на двадцать — неправдоподобно гибкая, с красивым разрезом зеленовато-голубых, как лунный камень, глаз, роскошными волосами и тонким носом с горбинкой. Пожалуй, лишь ее упругий и властный голос выдавал ее возраст и наличие у нее немалого жизненного опыта. Но поскольку сейчас она молча курила, то этой властности в ней не замечалось. Скорее, замечалась беспомощность человека, зашедшего в тупик.

С недавних пор она полюбила зловещую музыку Фрэнка Дюваля, и — именно под эту музыку — начинала порой задумываться о самоубийстве... Подходящие для дня рождения мысли, не правда ли? А раньше, большую часть своей сознательной жизни, она вообще ни о чем не думала подолгу.

По самым разным причинам, среди коих могло бы зачесться и данное ей матерью невразумительное воспитание, и отсутствие постоянного отца (несколько мужчин по очереди «папствовали» в их доме с переменным успехом, как только матери надоедало одиночество)... во всяком случае жизнь она всерьез не принимала, и потому была очень смелой и бедовой.

Например, не так давно ухаживавший за ней парень был приглашен ею погулять на крыше пятиэтажного дома. Бедный, как ему было страшно! Особенно жутко было оттуда слезать, когда нога вот-вот, кажется, заскользит — и вместо края крыши, с которого надо перешагнуть на пожарную лестницу, провиснет в пропасть, в притягательную глубь черной улицы. Парень был в панике, ей пришлось его успокаивать и потихоньку, за ручку, спускать по пожарке.

И таких — бедненьких, обиженных ею (она называла это «прощупать человечка», то есть испытать, взять на пробу) — было много. Однажды ей перепали заграничные предметы роскоши, и она велела двум влюбленным в нее юнцам толкануть их в баре гостиницы «Турист», где собиралась молодежь. Юнцы толканули неудачно — их взял мент, они скулили долго, до тех пор, пока не раскололись и навели мента на Светку, непосредственно в ее квартиру. Делать нечего. Пришлось ей любезничать с ментом. (На ее языке это называлось «обрабатывать»). Мент, само собой, влюбился, потом подолгу с ней гулял по парку Горького и выбалтывал профессиональные секреты. Отшить его было трудно, и пришлось пригрозить, что, если не отошьется, то Светка передаст его начальству, что была немалая утечка информации, и ему не поздоровится. Угроза была фуфловая, но он отшился.

В сибирского охотника по имени Марат, который учил ее стрелять, Светка тоже не то чтобы влюбилась, а, опять же, прощупать хотела. Он говорить был не мастер, но уж, если говорил, то о вещах грубых и реальных, как медвежья шкура. Искренне хотел на ней жениться. И опять пришлось ей обломать человека. Почему? Не тот.

С каким-то романтичным приэльбрусским гидом провела ночь в кашарах, но только зря напугали овец и к тому же простыли. Американский журналист, расспрашивавший ее о советских условиях жизни, повел в ресторан, но там она настояла, чтобы он взял порцию только для себя, и хладнокровно смотрела на то, как он поглощает дивную спаржу и жареный картофель. За вечер он получил от нее пару интересных мыслей, она же — просто видела живого американца, и в том состояла новизна. Американцы уважают независимость, и тот был приятно поражен ее спокойным отстранением каких бы то ни было попыток сблизиться. Зато с индусом... Чуть было... Но вобщем как-то — по воле обстоятельств либо своей собственной — Светка не довела до логического завершения ни один предложенный ей вариант любви. Ни случайной, ни узаконенной.

Времени она, однако, не теряла. Заочно заканчивала Институт культуры. Днем работала в молодежном клубе — сначала тренером по стрельбе в тире, потом в шахматной секции, а вскоре получила должность заведующей. Неофициально клуб назывался «Российская империя», и основная жизнь там проходила тоже неофициально, в той его подвальной, неплохо оборудованной части, где размещался ночной бар и тир. Заведующая его вскоре получила известность в ростовских блатных кругах под кличкой «Светка-Российская Империя».

Будучи еврейкой, Света Штерн с первого дня открытия Сохнута возымела обыкновение захаживать на сохнутовские тусовки — благо, туда можно было приходить в сопровождении двух сильных русских ребят, которые служили ей телохранителями в ее вечерних прогулках, и там это ни у кого не вызывало недовольства. В синагогу, о существовании которой она знала, ее не тянуло нисколько.

На каком-то мероприятии в Сохнуте она услышала разговор женщин, шептавшихся в публике и часто упоминавших некоего раввина, который, якобы, им помог в воспитании детей, предоставил поддержку в трудную минуту... «И, вы знаете, он такой психологичный, хоть и молодой! Он так понимает в душе! А его жена — это идеал еврейской хозяйки!»

Света оценила свежесть перепавшей ей информации: в Ростове существует молодой раввин. Понимающий в душах (в моей душе он все равно ничего не поймет). Самоотверженно помогающий людям (с какой стати?). Женатый на идеальной женщине (вдвойне интересно).

Однажды она увидела эту «идеальную парочку», скучая в автомобильной пробке на одной из параллельных синагогальному переулку автострад. По внешнему виду мужчины (бородатый, в шляпе) было видно, что это и есть раввин. Другого такого в Ростове не было. Лицо его жены показалось Светке красивым, но в целом она выглядела какой-то неухоженной, вероятно, слишком занята была делами общины и семьи, чтобы следить за своей, право же, достойной того внешностью. Раввин сидел за рулем легковой машины, на крыше которой был укреплен... семисвечник.

Потом Светка видела их в субботу, опять же из окна своей машины, когда они шли по улице и тихо переругивались, шипели друг на друга. Сцена их ссоры имела место как раз возле того угла, где Светка неудачно припарковала свою «Ладу», так что она оказалась заблокирована чьим-то грузовиком. Дожидаясь, пока появится водитель грузовика, Светка слушала ссору раввина с женой.

Ссора была искренняя, нормальная, человеческая. Только повод был непонятен: что-то насчет запрета нести или везти ребенка в субботу. «Г-споди, из-за чего они ругаются? Может, я недослышала? Не может быть, чтобы действительно ругались только из-за какой-то религиозной мелочи». Они, постояв на углу, продолжили свой путь, и Светка решила выйти из машины и проследовать за ними. Ее любопытство росло...

«Пощупаем человечка», — привычно-пошлым стилем подумала она и явилась в синагогу на следующий день.

40. ДЫМ ЗАСТИЛАЕТ ГЛАЗА

Маршал с Галей ссорились, впрочем, довольно редко. Большую часть времени они в счастье и согласии воспитывали своего маленького Янкеля, Яшку, Пусика, Лапочку. Ребенок играл, смеялся, весело ползал взад-вперед по своей трассе от дивана к столу, забирался на невысокие предметы и осторожно с них слезал, ходил при поддержке за ручку, издавал прелестнейшие звуки вроде «вавава» и «дадада» — и сердце Маршала было переполнено благодарностью к Б-гу, подарившему им с Галей такое счастье. Маршал делал теперь вещи, о которых в жизни не помышлял — умел держать ребеночка в руках, разговаривать с ним, кормить его, поить, переодевать, позволял ему теребить свое ухо, нос, волосы — сколько угодно.

Он проявлял живейший интерес также к чужим детям и, если они с Галей встречали, гуляя по парку, другую такую же, как они, пару с коляской, то у него появлялись мысли — сколько месяцев этому младенцу, чем его кормят, как у него прошли прививки, любит ли купаться? Ему нравилось, как Галя заводила знакомство с другой молодой мамой, расспрашивала ее, сравнивала, советовала, делилась опытом по поводу своего малыша. И во всем этом была непередаваемая тихая музыка счастья.

Он стал очень снисходителен к людям, к их ошибкам, ни на кого — даже на бестолкового Гаррика — не повышал голос, не раздражался. Пусть все будут счастливы, пусть всем будет хорошо.

Пять лет успешной работы в качестве «отца города» сделали его, правда, немного излишне самоуверенным. Больно уж все ладилось — люди его уважали, община постепенно формировалась, иностранные гости жертвовали на синагогу и благодарили за гостеприимство, обещали в будущем принять участие в проектах строительства. «Джойнт» тоже вкладывал деньги в деятельность, развитую им в помещениях синагоги, и, соответственно, синагога от этого выигрывала. Отношения с городским и областным начальством у Маршала были совсем неплохие — благодаря Гале, чьей основной работой к тому времени стало официально представлять ростовскую еврейскую общину на самых разных уровнях. Для выполнения же простых, чисто секретарских обязанностей они взяли молоденькую помощницу, Олю. Сотни ростовских евреев были благодаря синагоге связаны с миром собственной духовности — религии, традиции, истории, философии, фольклора.Это ли не успех?

У Любавичского Ребе был надежный плацдарм в Ростове — не без его, Маршала, участия. Вот он и чувствовал себя на высоте — как же, «слуга царю, отец солдатам...».

В таком приподнятом — с налетом самодовольства — настроении он пребывал, когда порог его кабинета переступила незнакомая девица, представленная секретаршей как «Света из молодежного клуба». Это была золотистая, яркая блондинка с аккуратной прической, делавшей маленькую головку какой-то змеиной и блестящей благодаря гладко зачесанным назад волосам, схваченным бархатной заколкой. Она осмотрелась по сторонам и, подойдя, села у края большого полированного стола, за которым что-то писал раввин, успевший скользнуть по ней, однако, быстрым взглядом. В него сразу проник тончайший аромат духов, и он даже удивился, настолько это было приятное ощущение. Он был неопытен и беззащитен против вкрадчивой атаки такого рода... Ему пришлось посмотреть на нее повнимательнее, и он был поражен тем впечатлением, которое она на него произвела. «Надо будет предупредить Олю, чтобы в такой одежде ко мне не запускала...»

Маршал опустил глаза и сухо спросил, чем он может помочь и какое у нее к нему дело. Об этом она не подумала заранее... Да, конечно! Надо было изобрести дело, предлог... Так просто его вниманием не завладеешь. Дар импровизации ее, однако, подвел, и она произнесла нечто совсем наивное:

— Мне хотелось бы разузнать насчет законов субботы...

Раввин кивнул и доброжелательно ответил:

— Замечательно. Моя жена дает уроки женщинам по этой теме. Скоро она подойдет, и я вас познакомлю.

Светка была удивлена. Как он смеет говорить о своей жене вместо того, чтобы, как нормальный мужик, любезно занимать ее светской беседой, растягивать ее визит, добиваться ее благосклонности, липнуть к ней восхищенным взглядом, между делом интересоваться, что у нее запланировано, к примеру, на сегодняшний вечер! Или он не от мира сего?

— А пока что вы можете попросить книгу о субботе и праздниках у моей секретарши... — добавил Маршал, делая соответствующий жест в сторону секретарской, — ее зовут Оля.

— Благодарю, — разочарованно протянула Светка и покинула его кабинет. Никакой книжки она, естественно, просить не стала и ни с какой женой знакомиться тоже. Авантюрность ее натуры требовала совершенно иных поступков — резких, эффектных. Ей нравилось взрывать, разрушать, а тут — преснятина. Жена, секретарша, книжки...

Вот бы они встретились на ее территории, в баре с цветомузыкой, за бокалом виски со льдом... тогда она задала бы ему все свои вопросы, касающиеся иудаизма. Но как затащишь его, такого идейного и официального, будто деятель горкома, в место с сомнительной репутацией?

В синагогу на шабат она все же однажды пришла и тут же была приглашена женой раввина к ним домой на одну из трапез. Этот шабат ее потряс. Потрясла безусловность соблюдения неких странных законов, практиковавшихся в этой семье. Кроме нее и хозяев, за столом были и другие евреи — бухгалтерша Софа, два бородатых спонсора, один ученый гость из Израиля — и они совершенно серьезно обсуждали с раввином дикие, на ее взгляд, вопросы. Например, все тот же поразивший ее прежде запрет несения чего-либо по улице в субботу. Что за бред?! Что за грех, что за преступление может быть в переноске через улицу книги или пакета или ключа в какой бы то ни было день недели? Ей показалось, что она находится среди сумасшедших. Неужели они во все это верят? Ей хотелось проснуться, ущипнуть себя за щеку. Но это был не сон!

Совершенно реальные, внешне нормальные люди одной с ней национальности, получавшие, по-видимому, такое же, как она, удовольствие от вкушения хорошо приготовленной субботней еды — мыслили, однако, в иных, чем она, категориях, ее разуму и чувствам будто недоступных. Обидно.

Они как будто смотрели куда-то и что-то там видели, обсуждали даже мельчайшие оттенки цветов и деталей этого НЕВИДИМОГО, а она, как ни напрягала свое стопроцентное зрение прекрасного стрелка, не могла заметить на линии горизонта ровно ничего. Все расплывалось, и дым застилал глаза... Где Он, тот Б-г, о котором они с такой определенностью говорят? Кто поручится, что Он действительно заповедал все именно так, как предписывают написанные людьми книги еврейских законов? И как может быть, что еврей, хваленый своим умом и хитростью, вслепую станет следовать этим правилам?

А раввин-то, раввин-то — железный, как Феликс! Ни единого взгляда в ее сторону, ни единого игривого слова, адресованного для ее ушей! Непробиваемый!

Она ошибалась. Маршал был ранен на поле боя... Он еще скакал, еще не свалился с лошади, но держался в седле лишь гордым усилием воли. Суббота закончилась, в раввинском доме все стихло, Галя мыла посуду, ребенок спал.

...Маршал прохаживался по комнате, впервые за много месяцев курил. На душе было неспокойно — влюбился я, что ли? Так врасплох застало его ощущение какой-то странной близости, причастности к Светкиной судьбе, а заодно и невольно испытываемое им восхищение ее вызывающей красотой, что он уже чувствовал себя виноватым перед женой и сыном. Галя легла спать, перед этим лишь устало спросив Маршала, что это он такой мрачный. Что он мог ей ответить? А тут еще ребенок посреди ночи закашлял, и оказалось, что он сильно простужен, даже глазки заплыли желто-зелеными гнойными выделениями.

Маршалу показалось, что Б-г таким образом посылает ему кару за плохие мысли, появившиеся в голове и затронувшие сердце. «И понесут сыновья вину за грехи отцов». Галя измучилась с плачущим младенцем, несколько ночей спали урывками, пытались лекарствами сбить температуру, и тут уж все вылетело у Маршала из головы, кроме беспокойной отцовской заботы. Светкин дразнящий образ он почти возненавидел. А у выздоровевшего Янкеля появился первый молочный зубик, и теперь, когда причина всей суматохи выяснилась, родителям можно было вздохнуть спокойно.

Продолжение следует

www.moshiach.ru