Джеймс Кэрролл. Новый Завет как основа антисемитизма. Перевод Игоря Юдовича.
Дата: Friday, August 05 @ 00:00:00 MSD
Тема: Antisemitism


Продолжение


Разрушьте этот Храм
В этой книге я пытаюсь проследить, как со временем менялось мое понимание христианско-иудейских отношений, первоначально, пусть даже бессознательно, полностью совпадающее с христианской традицией антиеврейского презрения. Современная история Израиля преподала нам несколько уроков. Один из них заключается в том, что еврейское государство не будет оцениваться по стандартам, отличающихся от применяемых при оценке других. Сами евреи, борясь за выживание после войны 1973 года и интифады, проходят через мучительный процесс “боли, самоанализа и жесткой самокритики”. То же самое верно и для христиан, получивших свою порцию уроков в результате свежего подхода нового поколения исследователей к изучению жизни Иисуса. Нет сомнений, эта новая, появившаяся уже после Холокоста группа исследователей - некоторых я цитировал в этой книге – возникла как ответ на вызов христианству со стороны исследователей - в основном евреев – изучавших Холокост и причины его возникновения. «Как мы можем притворяться и относиться с теологической серьезностью к истории, - спрашивает католический теолог Дэвид Трайси, - и после всего игнорировать Холокост?» Эта катастрофа, по его словам, приостановила поток истории, изменила все.

Для христиан изменения должны были начаться с Иисуса Христа, и это полностью отражено в работах новых исследователей. «Третий поиск» исторического Иисуса, как сейчас это называют, начался во второй половине 20-го века, с особой настойчивостью – после 1980-го года. Кумранские открытия, дальнейшее изучение свитков Мертвого моря, археологические раскопки и применение современных научных методов антропологического анализа к Галилее и Иудее первого века привели к серьезным изменениям в представлении об Иисусе и его движении. The Jesus Seminar под руководством Джона Кроссана и Роберта Фанка, проводимый регулярно с 1985-го года и посещаемый большим количеством специалистов, поставил под сомнение «историчность» имеющейся информации об Иисусе в Евангелиях. Под вопросом оказались не только совершенные им чудеса, но и многие его высказывания и даже утверждение, что он Мессия. Лакмусовой проверкой суждений об Иисусе стала их связь с негативным отношением к евреям, проблемой, ставшей критической для католической церкви.

Надо признать, что новые представления об Иисусе сделали его образ еще более размытым. Одни исследователи показывают его крестьянским революционером, другие – пророком, пришедшим отменить мужское доминирование, или бродячим мудрецом, который проповедовал универсальное и разрушительное равенство, или посланником Бога, извещающим о неминуемости конца света. Многие современные исследования вызывают скептицизм у ученых старших поколений. Раймонд Браун, самый, пожалуй, авторитетный католический эксперт по текстам Нового Завета, например, высказывается очень остро. «Те, кто выдвигает новые представления об Иисусе, часто утверждают, что они пытаются просто придать новую форму христианской вере и эдикту. Однако, извините за резкость, их взгляды на Иисуса сделают традиционную христианскую веру иллюзорной и традиционный эдикт невменяемым». Но разве мы говорим здесь о «традиционном эдикте?» У исследователей есть свои аргументы, особенно у Кроссана и Брауна. Ключевой вопрос разделяет их и мы вернемся к этому позже. Недовольные высмеивают The Jesus Seminar за его склонность к сенсационности, за вынос резкой критики в популярные средства массовой информации. Ученные хмурятся, но популярные журналы читают рядовые верующие. Именно рядовые верующие своими представлениями об Иисусе и, в свою очередь, об «евреях» ответственны за формирование (верное или ложное) истории. Разве рядовые верующие не достойны узнать о новых исследованиях? Неужели разразится скандал, если старое подозрение, что Иисус в его земной жизни и в соблюдении обрядов, в его проповедях и даже в его смерти фактически был евреем, окажется верным? Смогут когда-либо христиане представить Иисуса таким, каким его показал еврейский художник Марк Шагал в «Белом распятии» – распятая фигура, прикрытая от позора наготы не набедренной повязкой, а таллитом - отделанной бахромой накидкой, которую евреи одевают во время молитвы? Если бы Иисус был жив сегодня, не был бы он одним из погруженных в транс, с черной шляпой на голове, молящихся у Стены Плача?

Другими словами, что если Иисус действительно был евреем с начала и до конца? Что, если именно в этом заключается основной результат всей работы историков, археологов, антропологов и прочих специалистов? Повторяя вопрос Сузанны Хешель, окажется ли в результате «фундамент христианства как другой, непараллельной религии, в трещинах?» Хешель писала об остром желании христиан в 19-ом веке «продемонстрировать разницу», но разве действительное начало всей проблемы не связано с совершенно аналогичным желанием и действиями «христиан» в первом веке?

Наиболее радикальная и создавшая прецедент критика поведения христиан в первом веке, по крайней мере, со стороны христианского исследователя, появилась в 1974 году. Книга «Вера и братоубийство: Теологические корни антисемитизма» была написана католиком, теологом-феминистом Розмэри Рэдфорд Ройтер. Тот факт, что вначале Иисус был провозглашен Мессией Израиля, противостоял силам зла и победил их, требует весьма определенного прочтения Торы, - и далеко не все с таким прочтением согласны. Некоторые группы евреев – фарисеи, прежде всего – вообще почти не обращали внимания на мессианские ожидания. Когда Иисус был провозглашен Мессией, а не, скажем, учителем, такие группы были неизбежно изолированы. Те, кто отказался придавать слишком большое значение мессианскому прочтению традиционных текстов, быстро оказались отодвинутыми в лагерь врагов, и в дальнейшей христианской истории стали называться “евреями”. Таким образом, более поздняя дискуссия, связанная с пересказом оригинальной истории Иисуса, привела к тому, что у прежних действующих лиц пьесы появились новые имена. Предъявление религиозных прав на Иисуса, по законам жанра, потребовало наличие злодеев, которые с этими правами не согласились. Только две легко различимые группы людей существовало в непосредственном окружении ранних христиан: чужие – римляне и свои – евреи. Римляне были широко известны отсутствием каких-либо религиозных привязанностей и на роль злодеев не подходили. Религиозное неприятие Иисуса своим собственным народом – “Пришел к своим, и свои Его не приняли” (Иоанн 1:11) – стало существенной частью теологии и особенно христологии, которая акцентирует внимание на мессианской идее. Для Ройтер, «незаконнорожденным» направлением христологии явилось полное отрицание иудаизма, особенно того, как в иудаизме объясняли Писание. Это отрицание христианами представлено как реванш за отказ иудеями не столько признать Иисуса Мессией, сколько за несогласие с литературной версией истории о нем. Христология сама стала источником неприятия христианами евреев.

Критики Ройтер сходу отвергли ее работу, не согласившись с идеей о том, что антисемитизм внутренне присущ христианству. Один из представителей католической иерархии обвинил Ройтер в извращении дебатов об ответственности католиков за Холокост. Этот чиновник назвал утверждение Ройтер о том, что корни антисемитизма находятся в христологии, «прямолинейным методом», ведущим непосредственно от Евангелий к лагерям смерти и обвинил ее «в умышленном игнорировании того факта, что между этими событиями прошло около двух тысяч лет, достаточно долгий период времени, чтобы его не заметить. Тезисы Ройтер серьезно не верны. Они ставят христиан перед жестким выбором: отказаться от веры или научиться жить, будучи эндемическими антисемитами».

Критики Ройтер в ее обвинения христологии частично правы, утверждая, как Кристер Стендаль сказал мне в частном разговоре, «что все зависит от того, какую христологию ты имеешь в виду». Но это не значит, что позиция Ройтер «серьезно не верна». Критика, которую я цитировал, ошибочна с двух сторон. Во-первых, в значении прошедшего со времен рождения христологии времени. Если лагеря смерти так просто увязываются через две тысячи лет с ошибками, сделанными христианами первого поколения – я лично верю в это – то как они до сих пор могут не признаваться ошибками? Какая разница – два года или две тысячи лет прошло, если существует прямая связь? И второе, у нас, у христиан, существует другой выбор, кроме отказа от веры в Иисуса или жизни с уверенностью, что христианство органично связано с антисемитизмом. В свете того, к чему привели ошибки христиан первого поколения, мы можем пересмотреть – даже сейчас – во что мы веруем в Иисусе. Как христианин-католик, я утверждаю, что отличительной особенностью католической традиции со времен Мартина Лютера и его лозунга «Sola Scriptura», или «только Писание», как инструмента в поиске истины, был акцент на то, что нормативная литература нашей общины была создана нашей общиной, а не наоборот. Новый Завет был создан Церковью, Церковь не была создана Новым Заветом. В этом, кстати, главное отличие католиков от протестантов: для первых главным авторитетом является Церковь, для вторых – библия. Таким образом, для большинства католиков совершенно очевидно, что община имеет большую власть, чем нормативная литература этой общины. Как эта власть используется и как эта литература – если показано, что в некоторой своей части она источник антисемитизма – должна быть по-новому объяснена? Эти вопросы могут возникнуть только после того, как христианская община осознает наличие существенного противоречия с истиной. Цель этой книги – показать, что ревизия нашей веры в Иисуса и нашего рассказа о нем совершенно необходимы.

Но возможно ли это? Не меньшая величина, чем Карл Рахнер, общепризнанный ведущий католик-теолог 20-го столетия, заявлял со всей определенностью: «Пусть никто не думает, что в этой области [христологии] сделать что-нибудь новое уже не возможно. Кое-что возможно, потому что кое-что должно быть возможно, если неисчерпаемое присутствие Бога в нас что-то значит». И здесь могут помочь идеи Розмэри Ройтер. Она тоже полагает, что изменение на уровне веры, даже когда-то самоубийственной, возможно. Основой нового подхода является еврейство, еврейство Иисуса, но не только это. «Христианский миф антииудаизма никогда нельзя будет контролировать, тем более опровергнуть, до тех пор пока христианство не признает необходимость пройти курс терапии еврейским сознанием, которое разрешает «возвращение изгнанных». Это означает организацию новой системы образования для создания нового христианского сознания». Или, как Пол ван Бюрен, пионер еврейско-католического диалога, сказал: «История Израиля является основой, которая делает рассказ Церкви о Христе внятным.... Иисус должен быть частью истории Израиля, но история Израиля до сих пор не рассказана... То, как Церковь сегодня говорит об Иисусе Христе, ставит Церковь над Богом». Именно поэтому Церковь должна научиться говорить об Иисусе с уважением его еврейства, не как чего-то в прошлом, но как о чем-то постоянном.

Во время работы над этой книгой я дважды побывал в Иерусалиме. Я вернулся туда с обновленным чувством, сформированным как моей личной, так и политической историей того, чем является религия. Я стоял на уклоне над Стеной Плача, ведущем к Храмовой горе, и смотрел вниз. Примерно с той же точки и в том же направление когда-то смотрел Иосиф Флавий. «Хотя глубина оврага была огромна, - писал Флавий, – и никто из глядящих вниз не выдерживал долго смотреть на его дно, высота портика [Храма], стоящего над ним, была еще больше, так что смотрящие с него вниз испытывали головокружение и не могли достичь дна его бесконечной глубины». Для меня, перефразируя Ницше, глубина смотрела в прошлое. Я видел разницу между своими ощущениями сейчас и в 1973 году. Уже зрелым человеком я смотрел вниз на евреев, молящихся ниже, на фигуры в черных шляпах в овраге перед стеной. Вместо того, чтобы видеть чужих, я видел группу, включающую завернутого в саван человека, который, несмотря ни на что, оставался моим близким компаньоном. Похоже, что именно этим лично для меня закончился «третий поиск исторического Иисуса». «Раньше, чем что-либо еще, - пишет Ройтер, и, определенно, до самых первых проявлений ненависти к евреям, - христианское мессианское ожидание в Иисусе, было еврейским опытом, возникшим из ожиданий и надежд еврейского народа».

Стена Храма – это последнее, что осталось от старого мира, из которого возник новый. Когда я стоял над ней, в начале 21-го века, я отчетливо понимал: все, что мы знаем и во что мы верим в Иисусе, началось тогда, когда он шел по тому же уклону или рядом с ним. По пути к священной части Храмовой горы он прошел здесь. 25 лет назад я думал, что главный, определяющий его путь, был путь на Голгофу; сейчас же я вижу, что это был путь к Храму. Когда я вижу молящихся внизу евреев, я догадываюсь, чем Храм должен был быть для него. И меня и Иисуса одинаково тянуло в Иерусалим, но с существенной разницей: то, чем был Иисус для меня – «таинством соприкосновения с Богом», по прекрасному определению католического теолога Эдварда Шилливикса – Храм, очень вероятно, был для него.

Имелось место, в котором для самого Иисуса и для других он был прежде всего евреем. Мы говорили раньше, что во времена Иисуса определение «еврей» было не совсем ясным, и мы говорили о том, что вне зависимости от того был Иисус евреем или нет, для некоторых евреев Храм считался «загрязненным» священниками, сотрудничавшими с римлянами. Но это лишний раз подчеркивает тот основной факт, что Храм мог быть священным местом только для людей отождествленных с Израилем. Предположение, что Иисус мог прийти в Храм противостоять ему – разрушить его – а не молиться или защищать, явилось первой ошибкой, которую сделало второе, не еврейское, поколение последователей Иисуса. Они, не будучи евреями, не могли знать то, что предшествующие им евреи знали: Бог коснулся земли в этом месте и по-прежнему присутствует там.

Вместо христианского пренебрежения Храмом, существует еврейское определение значения Храма, взятое из Midrash – сборника еврейских комментариев Писания: «Точно так, как пуп расположен в центре человека, так и земля Израиля расположена в центре мира, как Библия говорит «жилище в самом пупе земли» (Иезекииль, 38:12), и отсюда происходит фундамент мира... И Храм находится в центре Иерусалима, и Святое Святых находится в центре Храма, и кивот Завета находится в центре Святого Святых, и Краеугольный камень находится перед кивотом Завета, и Краеугольный камень был в основании фундамента, на котором был создан мир».

Даже не религиозный Флавий понимает непревзойденное значение Храма. Это чувство было центральным в его ощущении себя евреем. Учитывая факт, что верхушка горы, обозначенная Краеугольным камнем, так или иначе считалась священной со Среднего Бронзового века (2800-2500 д .н. э.), можно сказать, что это чувство было центральным в его ощущении себя человеком. Существование таких мест, всеобще признанных священными, где может произойти контакт человека и Бога, подчеркивает важность этого конкретного места, где царь Соломон, выполняя завещание своего отца Давида, построил в 10-ом веке д .н. э. Храм. В 5-ом веке д. н. э., после Вавилонского завоевания Иерусалима, Храм был восстановлен и затем значительно увеличен двумя Иродами, непосредственно перед рождением Иисуса и во время его жизни. В течение всей истории Храма его функция, как места для сбора и молитвы – фактически молящиеся собирались на площадях и портиках вне Храма - была второстепенна по отношению к его главному значению, - месту, где находится жилище Бога на земле. Это было Святое Святых, куда мог войти только первосвященник и только раз в году, на Йом-Кипур.

Сейчас, по мнению большинства ученых, над Краеугольным камнем и запретным Святая Святых находится одна из главных мусульманских святынь, мечеть Омара. Грубый валун, по размеру примерно равный кузову небольшого грузовика, сейчас окружен со всех сторон богатыми персидскими коврами и закрыт на уровне глаз специальным резным экраном. А выше все покрыто фантастической резьбой по камню, работой гениальных исламских мастеров. Камень, почитаемый евреями, как место на котором лежал связанный Исаак из Бытия – история отца, готового убить своего любимого сына, легенда, имевшая такой резонанс в истории Иисуса – почитается некоторыми мусульманами как место, с которого Мухаммед вознесся на небеса. Когда в 7-ом веке мусульмане отбили Иерусалим у христиан, то римский и византийский запрет на проживание здесь евреев был снят. После того, как Храмовая гора была определена местом для строительства мечети Омара, евреям разрешили работать в нем уборщиками. Евреи относились к этой работе с глубочайшим уважением.

Сегодня, входящий в мечеть Омара снимает обувь. Подвесные масляные лампы мерцают, что создает такой же мерцающий блеск золотых пластинок внутренней мозаики мечети. Колонны и шестигранные порталы окольцовывают открытое место, где лежит камень. В центре пола (фактически специального, закрывающего камень экрана) находится небольшая щель, в которую пилигримы могут просунуть руку и потрогать камень, которого касался Мухаммед. Несмотря на всю экзотичность, это место выглядит странно похожим на другие, поскольку аналогичная идея заложена в проекты некоторых великих церквей Европы. Купол собора св. Петра, например, над другим «камнем». Однако камень на Храмовой горе – и каждый понимает это достаточно быстро – не метафора. Исаак, Давид, Соломон, Мухаммед, Бог. Пилигримы опускаются на мягкие ковры для молитвы или просто пребывают в молчании, подчиняясь импульсу, который приводил сюда людей в течение четырех тысяч лет. Задерживающихся слишком долго пилигримов постукивают специальными палками по задницам, отправляя на свежий воздух, где они продолжают медленное движение, похожее на медитацию, уже на тротуарах и площадках за пределами мечети.

Библейская традиция делает ударение на то, что Храм не может содержать Бога в большей степени, чем небеса, но, тем не менее, Бог выбрал именно Храм для своей «прописки» на земле. Святое Святых, в особенности, является местом, где проживает Всеобщий – эта греческая интерпретация находит аналогичное выражение в христианской идее о воплощении Бога в тело Иисуса во время его временной жизни на земле. В какой форме или субстанции Бог может представить себя миру не чем-то абстрактным, но реальным? Верующие христиане ответят «в Иисусе», мусульмане скажут «в Коране» (не Мухаммеде!), а евреи скажут «через Тору». Все три – Иисус, Коран и Тора – эффективно заменили Храм. Следуя традиции, начавшейся в Храме, все три религиозных импульса были основаны на идее воплощения. В образе, придуманном Кристером Стендалем, Храм выполнял роль магнита, притягивающего и организующего железные опилки, но в после храмовой истории эта роль стала принадлежать Христу, Корану и Торе. Но среди евреев идея Храма продолжала быть живой и современной. Рабби Хешель писал, что шаббат подобен Храму во времени. Ливенсон развивает тему: «Храм в пространстве аналогичен шаббату во времени». Когда верующие евреи в конце недели откладывают все свои мирские дела и обращаются к сфере святого – не имея в виду только то время, когда Создатель отдыхал, но, как в Библии сказано просто, когда Создатель «был очень хорош» - делая это, они приближаются к Храму. Это остается правдой даже после разрушения Храма, так как изгнанные евреи создали воображаемый храм в Mishnah, первом выдающемся произведении раввинского иудаизма, коллекции устной традиции, созданном в конце второго века. Как сказал Джекоб Нейзнер, Мишна явилась ответом на катастрофу разрушения Храма, поразительным актом воображения, продолжением идеи того, что центр упорядоченного космоса по-прежнему находится в определенном месте и ритуале. Место и ритуал временно должны были быть сделанными из слов – в этом еврейская надежда, которая сохранится несмотря ни на что, пока не наступит время физического восстановления Храма. «Мир, который был воплощен в Храме больше не существует, но существует воображаемый, не исторический мир, такой... какой он был в первый шаббат. Воображаемый храм дает входящему в него человеку возможность молиться, подняться над обломками разрушенного мира».

Именно этот храм находится в воображении молящихся евреев у Стены Плача. Глядя на таких евреев, совершающих неустанные наклоны, христиане думают, что причиной этой исступленности является потеря великой церкви, как если бы Храм был базиликой св. Петра. Левенсон говорит, что такое сравнение окончательно все запутывает, потому что сразу напоминает о конфликте католиков и протестантов, для которых римская церковь св. Петра была примером излишеств, так что христиане представляют Иисуса, нападающего на Храм, в виде доисторического Лютера, как будто причиной был позолоченный мрамор, или коррупция священников, или деньги.

У Стены Плача религиозное воображение евреев и христиан не совпадает. Храм никогда не был базиликой св. Петра, с находящимся внутри папским троном, или троном любого другого, даже величайшего, священнослужителя. Храм с самого начала был камнем преткновения между «христианами» и «евреями» - центр, но так же и основа конфликта, вокруг которого накручено так много. Признав, что Иисус, еврей, мог прийти в Храм только по набожности, надо со всей определенностью сказать, что он мог быть одним из тех, чья набожность вела к оппозиции священникам-коллаборационистам. Ученые не могут прийти к единому мнению, но большинство считает, что именно в Храме произошло что-то такое, с чего начались реальные неприятности для Иисуса. По Евангелиям преступление Иисуса было совершено против Храма; после его смерти, согласно Марку, занавес Храма был разорван надвое, в символическом жесте разрушения.

В историю был вовлечен не только Иисус. Павел, возможно, был одним из храмовых стражей в тот день, когда стража арестовала Иисуса. Деяния апостолов показывают Павла свидетелем казни Стефана, первого христианского мученика, чье преступление тоже было связано с нарушением законов Храма. Иаков, брат Иисуса и лидер иерусалимских христиан, был казнен – сброшен с парапета Храма, да и сам Павел, возможно, был казнен за поругание святости Храма. Для христиан первого-второго веков разрушение Храма римлянами было «доказательством» того, что Бог принял их сторону в конфликте с «евреями»; зверства римлян и ужасы войны были быстро использованы христианскими теологами в свою пользу. Даже сегодня, в начале 21-го века, христиане относятся к еврейской привязанности к идеалам Храма, как к ретроградному идолопоклонничеству, делая, как им кажется, логический вывод, что привязанность современного Израиля к земле вокруг Храма является простым и очевидным империализмом. В давнишнем разрушении Храма и в сегодняшней несговорчивости израильтян в конфликте с палестинцами христиане видят пример недостойности евреев.

На самом деле, это показывает непонимание христианами еврейских убеждений – в прошлом и в настоящем. После разрушения Храма и изгнания из Израиля иудейская вера и практика соединились под руководством наставников, известных под именем фарисеев, вокруг изучения Торы в синагогах и вокруг соблюдения еврейского Закона. Семья стала центром культа. Фарисеи стали раввинами, но Храм продолжал – пусть, как идея – быть уединенным местом еврейского богослужения. Идея оставалась центральной, но при этом очень важно отметить, что надежда евреев не была основана на какой-то мифической никогда не достижимой точке, а на конкретном месте на земле. Именно абсолютная определенность этого места является главным. Храм и, следовательно, земля были и остаются частью неразрывного Завета, который Бог заключил с его народом. Не будет понимания еврейской религии или современной политики (выделено переводчиком) Израиля пока эта простая мысль не будет осознана.

Христианские представления должны изменится. Храм, как жилище не папы, но Бога должно сравниваться не с базиликой св. Петра, а с самим Иисусом. Самые первые христиане, будучи евреями, знали это. Сравнение Храма с Иисусом было сделано в самом начале, но, боже мой, каким искаженным, мстительным путем. Как мы видели, уже в Евангелии от Иоанна вспоминается, что Иисус приравнивает свое тело к Храму: «Но он говорил о храме Своего тела. Когда же воскрес Он из мертвых, то его ученики вспомнили, что Он говорил это, и поверили Писанию и слову, которое сказал Иисус».

В некоторой степени этот эпизод кратко излагает суть еврейско-католического конфликта, и в некоторой степени он сам является его причиной. Богослужение Иисусу отменяет богослужение в Храме. Сама по себе идея была отличным решением для лечения религиозной травмы во время написания этого эпизода, то есть после разрушения Храма римлянами. Вместе с Храмом были уничтожены секты, связавшие себя с ним: саддукеи и священники – защитники Храма и зилоты – его противники. По определению Алана Сегала, только «дети Ребекки» пережили разгром – иудаизм сподвижников Иисуса, развитие которого приведет к созданию христианской церкви, и иудаизм фарисеев, в будущем – раввинский иудаизм. Сегал объясняет: «Оба направления рассматривали себя прямыми наследниками обещания данного Аврааму и Исааку, то есть были братьями-близнецами... Как часто случается, братья выбрали различные, даже противоположные пути сохранения семейного наследства. Их различия стали настолько важными, что на протяжение двух тысяч лет немногие смогли понять лежащую в их основе общность и, как следствие, причину разногласий».

Человеческая память, безусловно, не точный инструмент и достаточно часто прошлое представляется таким, как это выгодно. Для доказательства правоты христиан, для выявления победителя в «братском» соревновании двух направлений иудаизма после разрушения Храма принцип «творческой» избирательности прошлого оказался очень удобным. Из «памяти» было вытащено предсказание Иисуса о разрушении Храма, воплощенном в его теле и то, что не римляне, а «евреи» виновны в этом. Мы скоро увидим, как противоречие между Храмом и Иисусом объединилось с христианской теологией, которая нашла для себя много полезного в разрушении Иерусалима и изгнании евреев, но главное, что необходимый сдвиг в отношении современных христиан к иудаизму должен быть связан с этим основным вопросом. И не случайно, именно в этом наиболее ясно проявился смысл поездки папы Иоанна Павла II в Иерусалим в 2000-ом году.

Конечно, его посещение Яд-Вашема было эмоциональной вершиной недельного визита, но остановка у Стены Плача была гораздо более важной. Для него молиться у останков Храма, для него в этой молитве не упомянуть имя Иисуса, для него – по еврейской традиции - оставить скорбную записку, kvitel, в трещине Стены, было кульминацией, наиболее важным моментом его папства. Это была кульминация медленного поворота античной христианской диффамации не только Храма, но и евреев. Эта диффамация была одновременно сущностью теории вытеснения иудаизма христианством и источником антисемитизма. Беспрецедентное присутствие папы в Иерусалиме показало, что католическая церковь чтит евреев в их доме, в Израиле – в отрицание древней христианской привязанности к мифу о «странствующих евреях», даже если это присутствие и не изменило безразличного отношения католиков к еврейскому государству. Вне зависимости от оставшихся политических проблем принципиально важное религиозное ограничение было преодолено. Молитва у Стены Плача, вне всякого сомнения, была актом утверждения Храма и подтверждением неразрывности Завета между Богом и еврейским народом сегодня.

В Евангелиях от Матфея, Марка и Луки непосредственной причиной смерти Иисуса явилось его нападение на менял и продавцов голубей в Храме, хотя все трое считают, что истинной причиной был символический призыв к разрушению Храма. По версии Иоанна, «начальство» Храма задумало уничтожить Иисуса, опять таки, после событий в Храме и медленно, но непреклонно шло к осуществлению преступного замысла. Таким образом все источники связывают судьбу Иисуса с событиями в Храме.

В евангельском воссоздании событий основными противниками Иисуса в его общественной жизни были не саддукеи из руководства Храма и не римляне, а фарисеи. Уже одно это подсказывает, что мотивировка Иисуса, в отличие от зилотов, не была обусловлена ненавистью к касте священников, которая находила для себя удобным сотрудничать с оккупантами. С другой стороны, фарисеи полностью отсутствуют, как антагонисты Иисуса, в Страстях Господних, где врагами четко определены священники. Фактически, движение Иисуса имело больше общего с фарисеями, чем любая другая иудейская секта. Как не иронично это сейчас выглядит, но именно близость породила соревнование, которое со временем стало представляться непримиримой борьбой. «Избирательность» памяти позже сделала фарисеев врагами, превосходящими всех других. В результате, слово «фарисеи» в устах христиан стало уничижительным.

Из всех характеров «пьесы» об Иисусе никто не очернен больше, чем фарисеи. И не потому, что они резко сопротивлялись всему, что Иисус проповедовал или бросили ему вызов при его жизни. Во время жизни Иисуса фарисеи, скорее всего, были относительно бессильными миссионерами, учителями и мелкого уровня администраторами. И только после разрушения Храма и уничтожения слоя храмовых священнослужителей у фарисеев внезапно появилась новая роль, но не как соперников Иисуса, уже давно не жившего на земле, а его движения, отдаленного от Иисуса на одно-два поколения. В этом причина того, что фарисеи попали на роли врагов среди действующих лиц Евангелий и именно поэтому практически все, что говорят христиане об этой группе евреев является ложью. Даже Павел, который сам был фарисеем, в угоду своим полемическим целям умышленно искажает их религиозные представления.

Что касается беспорядка в Храме, вызванного Иисусом, то даже скептически настроенные ученые полагают, что какой-то исторический факт имел место. Нарушение порядка произошло или в одном из двориков или на каком-то из обрамленных колоннами портиков, где разрешался обмен денег, собирались налоги на содержание Храма и продавались животные и птицы для жертвоприношений. Иисус вызвал беспорядки в обычно и без того напряженную Пасхальную неделю и – в полном соответствии с ожидаемой реакцией и методами подавления беспорядков римлянами – был быстро изолирован и казнен вместе с другими нарушителями законов.

Детали и объяснения его преступления, приведенные в Евангелиях, подымают больше вопросов, чем дают ответов. Христиане говорят о вызове Иисуса Храму, как будто Иисус не был евреем. Обычно, объясняя события, христиане вспоминают об особой, интимной близости Иисуса и Бога, о которой мы говорили раньше. Если Бог был для него Абба, не религиозная, а семейная сущность, то Иисус имел все права войти в «дом Отца» не как еврей, и даже не как новая версия античного еврейского пророка, критикующего злоупотребления Храма. В этом случае его вызов выглядел как законное требование представителя высшей власти. Католик-теолог Бернард Кук пишет: «Реакция на «очистку» Храма Иисусом ясно показывает, что он рассматривался верхушкой руководства Храма, как человек со стороны, который без всяких на то оснований вмешивается в чужие дела. Сам же он, очевидно, думал по-другому; это была его проблема, вытекающая из его отношений с Абба: Храм был «домом Отца» и его преданность Храму была просто отражением его преданности Абба». Кук, как и большинство христианских толкователей событий в Храме - неважно, что там на самом деле произошло – видит их, как окончательный разрыв между Иисусом и его еврейством. «В конфликте между Иисусом, собеседником Бога, и Иисусом, религиозным евреем, он выбрал веру в своего Абба, хотя это означало смерть и отчуждение от всего, что было ему близко, как еврею».

Так ли это? Мы видели раньше, как трудно разноголосие верований и традиций назвать одним словом «иудаизм». Отношение евреев к Храму было очень сложным, что лучше всего видно из традиции пророков критиковать его «пустое богослужение». Даже при идеализации Храма в Мишне после его разрушения, некоторые раввинские источники критиковали его коррупцию. Не надо забывать, что архитектором последнего Храма был безнравственный Ирод и каждый искренне верующий еврей чувствовал это противоречие.

Но надо сказать еще раз: все превосходящее значение этого сооружения выбивает козыри из всех парадоксов. Вне зависимости от близости к Богу, вся жизнь Иисуса не имеет никакого смысла, если эта близость настроила его фундаментально против Бога Авраама, Исаака и Иакова, того Бога, которому молились в Храме.

Ученые согласны, что обращение Иисуса к Богу, как Абба, было необычным, но разве это отвергало еврейскую идею Бога? Разве связь с Абба нельзя объяснить исходя из еврейской концепции? Шилебикс утверждает, что источник этих специальных, интимных отношений был “ в религиозной жизни евреев, последователей Яхве…Общинные близкие отношения с Богом в лучшие моменты истории Израиля каким-то образом сконцентрировались в Иисусе в оригинальной и персональной форме”. Получается, что сама оригинальность и интимность отношений Иисуса и Бога, скорее указывает на близость Иисуса к иудаизму, а не является причиной его отчужденности.

Как молились этому Богу почти определенно тоже не может быть причиной протеста. Хотя гегемония полу продажного Ирода, безусловно, не придала святости Храму, тем не менее, крайне невероятно, что еврей времен Иисуса и его корней мог так негативно относиться к обмену денег и продаже голубей на портике Храма. Сандерс и другие говорят по этому поводу, что такого рода деятельность была абсолютно необходимой для храмового культа: евреи со всего средиземноморья добирались до Иерусалима для совершения жертвоприношений, что было наиважнейшим праведным актом еврейского богослужения. Во время Пасхальной недели десятки тысяч евреев со всей Палестины и гораздо более удаленных мест стекались в город только для этого. Они должны были купить животных или голубей и они должны были заплатить налог Храму, для чего им была нужна местная валюта. Менялы, точно так, как повсеместные bureaux de change в городах Европы, давали пилигримам возможность сделать это. Еврей, подобный Иисусу, не мог восстать против этого - как будто бы ростовщичество было причиной или, например, из-за того, что храмовая бюрократия осуществляла контроль над системой, которую предвзятая христианская память могла представить, как навязывание пилигримам иудейских ритуалов.

Что же тогда? Некоторые теоретизируют, что кровь тысяч жертвенных животных, стекающая по специальным лоткам чересчур возбудила Иисуса, как будто бы сама практика жертвоприношения животных была проблемой. Но разве в таком случае религиозная фигура отрицательно относящаяся к жертвоприношению животных могла стать лидером культа, который, после всего, основан на человеческой жертве его самого? Нет, Иисус понимал бы жертвоприношение животных, исходящее корнями из истории жертвоприношения связанного Исаака, как религиозный ритуал, покончивший с жертвоприношением людей. Мне кажется анахронизмом выдвигать причиной брезгливость или невосприимчивость к виду крови у Иисуса, подобно людям, которые едят мясо, притворяясь, что оно не взято из убитых животных.

Может быть, лучше признать невозможность узнать наверняка детали того, что случилось в Храме в Пасхальную неделю в 30-м году. Ясно одно – Иисус сделал что-то, что было воспринято властями, как нарушение порядка, как подрывной акт. Не ясна причина, по которой этот акт стал широко известен, учитывая многочисленность нарушителей порядка в эти праздничные дни. Фредриксен, например, в своих аргументах утверждает, что римские солдаты не имели возможность узнать об инциденте. Евангелия говорят о прямом хулиганстве – перевернутые столы, ругань и рукоприкладство – что всегда беспокоило последователей мягкого, подставляющего другую щеку пацифиста. Может быть, после всего, он был революционером?

Примерно в 68-ом году, согласно Флавию, группа зилотов захватила контроль над Иерусалимом. Эти события вызвали ярость римского генерала Веспасиана. Во время осады разрушенного Храма радикалы-зилоты охотились и убивали своих собратьев евреев, особенно священников и бюрократию Храма, считая их трусливыми предателями. Мы уже говорили раньше о сектантском и политическом разделении еврейской Палестины. Убийство евреями-зилотами евреев из руководства Храма дает нам основание предполагать, что крестьянин-революционер из Галилеи мог избрать евреев мишенью своей атаки, ради демонстрации своей идеи об очищении Храма. Такие действия можно представить одновременно и в форме антиколониального сопротивления и классовой борьбы, что было очень близко моему радикальному пониманию истории в турбулентные 60-е годы, когда я впервые начал изучать эти тексты. Мнение Кроссана не такое однозначное, но и он считает хорошей иллюстрацией сравнение демонстрации Иисуса в Храме с демонстрациями противников войны во Вьетнаме возле и внутри пунктов армейского призыва. Аналогия, может быть, притянута за уши, так как Храм ни каким образом не относился к римской военной машине. Кроссан видит атаку Иисуса на второстепенную и саму по себе законную хозяйственную деятельность Храма, как символическое для крестьянина-революционера действие, замахнувшегося на саму идею Храма. Но почему? Храм не был частью системы воинской повинности или каким-либо образом связан с военной репрессивной римской структурой, наоборот, несмотря на принадлежность к бюрократической системе оккупации, Храм был единственной организацией, позволявшей евреям противостоять римскому тоталитаризму и попыткам ликвидировать саму национальную и религиозную особенность Израиля. Точно так, в течение столетий, подчиненные ирландцы могли противостоять доминирующим англичанам агрессивно практикуя католицизм – религию, как политическую силу, и как единственно возможную политическую силу – так и евреи, входя в Храм, одним этим отвергали Рим.

Некоторые ученые, например, Ричард Хорсли и Нэил Сильберман, считают, что нападки Иисуса должны быть представлены не в свете более позднего христианского очернения Храма, с чего начались антисемитские стереотипы, но в свете ранней пророческой традиции: «Зачем мне обилие твоих жертв?», сказал Господь» (Исая 1:11). По их мнению, Храм оскорбил Иисуса своей помпезностью, излишествами, эллинским стилем архитектуры Ирода, а протест Иисуса был ради чистоты идей Храма, ради возврата к не коррумпированному Израилю, к тому, что всегда требовали пророки. Не было ничего нового в том, что многим не нравилось несоответствие идеалов Завета и реальностей Израиля. Но повышенное внимание христиан к неуважению пророками институтов Израиля само по себе проблематично. Вряд ли правомерно судить и отвергать настоящее поскольку оно не соответствует идеализированному прошлому. Почему недостатки настоящего уж такой позор? Разве одной из основ библейской веры не является то, что Бог выбрал место для жизни среди людей, со всеми их недостатками, а не среди ангелов? И разве когда-либо существовало идеальное человеческое общество или человеческие институты без компромиссов? Мог Иисус выступить против человечности Храма: непредвиденных ситуаций, ограничений и политических парадоксов, если для Бога была важна сама эта человечность его дома?

Когда я впервые посетил церковь Гроба Господня в 1973 году, то грязь и запустение античной церкви оскорбили меня. Церковь пахла гнилью, в углах лежали горы мусора. Покосившиеся стены поддерживались временными опорами. Христианская святыня смогла опуститься до такой степени развала потому, что западные христиане, представленные в церкви францисканскими монахами, были втянуты в юридический спор с восточными христианами, армянскими и греческими монахами. Церковные дрязги остались в наследство от жестоких крестовых походов, но этого было достаточно, чтобы пилигримы бежали из этого места.

В конце 19-го столетия группа протестантских пилигримов увидела подобную картину в церкви Гроба Господня и пришла к заключению, что совершенно невозможно чтобы там было реальное место смерти и воскресения Господа. Они «открыли» альтернативное место на окраине Старого города, так называемый Garden Tomb, который до сих пор привлекает пилигримов, утверждая, что именно здесь произошли основополагающие для христианства события. В Garden Тomb, в отличие от церкви Гроба Господня, все тихо, опрятно и способствует благочестивой медитации. Очень мило. Камни уложены в порядке, трава и кустики аккуратно подстрижены. Когда я побывал там, это место поразило меня своей безжизненностью и искусственностью. Я понял, что свидетельства необходимости перемен в мире не являются доказательством отсутствия Бога. Когда я вернулся в погрязшую в конфликтах церковь Гроба Господня, я увидел ее по-другому.

Я уже раньше говорил, что взгляд на Иисуса, как на крестьянина-революционера – вспоминаю широко известный плакат 1960-х, изображавший Иисуса как Че Гевару – был центральным для новой теологии, горячо поддержанной мне подобными и до настоящего времени популярной в поисках «исторического Иисуса.» Но опять надо задать тот же вопрос – действительно ли лицо на этом плакате принадлежит еврею? Нужна ли христианам непрекращающаяся клевета на культ Храма? Другими словами, изменилось ли что-нибудь реально после появления новых теологических теорий?

Отвечая на некоторые из этих вопросов, Сандерс аргументирует, что храмовая иерархия не выглядела аморальной в глазах большинства евреев. Маловероятно, что официальные лица могли стать мишенью для нападок для человека подобного Иисусу. Все, что мы знаем о нем не соответствует образу пуриста-радикала. Евангельская традиция всегда противопоставляет длинноволосого либерала Иисуса коротко стриженному радикалу Иоанну Крестителю. Сама идея Воплощения – человеческая плоть, как место расположения божественного – противоречит ангельскому представлению о негибком революционере, сражающемуся с компромиссами, без которых не обойтись в реальной жизни. Именно в этом идеи Воплощения и Храма пересекаются. В Римской империи определенные компромиссы, полезные уловки, используемые для совместной жизни с врагом, необходимость жить в мире, сильно отличающемся от желаемого – все это было платой за выживание. В религии Иисуса, связанной с реальной историей еврейской религии, приспособление к жизни окружающих людей, в противовес ангельскому взгляду на жизнь, не могло считаться грехом. Я позволю себе не согласиться с такими уважаемыми учеными, как Кросан, Хорсли и Зильберманн, сторонниками более радикального взгляда на Иисуса. Хотя я признаю, что все зависит от темперамента и происхождения. В конце концов, я пишу это будучи внучатым племянником ирландца, погибшего в 1916 году в английской военной форме.

Но ирландская история, с ее традицией доносительства, напоминает нам, что пособничество угнетателям может завести слишком далеко. Не все компромиссы необходимы, иногда сохранение достоинства важнее желания выжить. Сандерс, однако, сомневается, что еврейская иерархия во времена Иисуса была настолько коррумпирована. Он утверждает, что саддукеи и священники Храма были, по всей вероятности, честными евреями, тяжело работающими, чтобы защитить население от худших вариантов римского притеснения, и население платило за это уважением. Был Иисус снобом, поставившим себя выше религии большинства народа?

Что можно сказать о противоречии богатых и бедных? Может быть, неравенство было причиной протеста? Сказочные виллы храмовой аристократии отрыты археологами в верхней части античного Иерусалима. По нашим стандартам, такое богатство, нажитое трудом бедных, является несправедливостью в чистом виде, тем более для религиозных деятелей. Но не видится ли нам опять Лютер, отрицающий базилику св. Петра, вместо Иисуса, отрицающего Храм? Мы не должны слишком серьезно относится к нападкам зилотов на аристократов Храма, говорит Сандерс, потому что есть свидетельства, что многие из этих аристократов превратились в антиримских революционеров. Короче, мы должны очень критично относится к убеждению, так тщательно разработанному среди христиан, определять иудаизм и его секты таким образом, чтобы поддерживать старые предубеждения и заключения.

Проблема с идеей о “разрушении” Иисусом Храма, который должен был быть для него, как еврея, священным и дорогим, только одна из нескольких проблем, связанных с Храмом. Другие проблемы связаны с идеей о штурме Храма с целью смещения его руководства, даже если спорная характеристика этого руководства, как жадного, грешного, ненавидимого и продажного была бы верной. Очернение еврейского культа, обрядов и общества является изначальной идеей еврейско-христианского конфликта и до сих пор живет в нас. Во-первых, идея штурма в очередной раз повторяет структуру антисемитского мышления: существующие евреи сравниваются с евреями, которые должны были существовать, за что обязаны расплачиваться все последующее время. Во-вторых, идея явно противоречит всему, что мы знаем о главном послании, с которым Иисус пришел в мир.

Иисус мог быть безграмотным крестьянином (Кросан, Хорсли и другие) или относительно образованным представителем среднего класса (Коэстер, Браун и другие); мы не знаем. Он мог быть апологет апокалипсиса (Фридриксен) или фокусник (Мортон Смис), мудрец или пророк-самозванец. Исследователи спорят друг с другом. Но главное послание Иисуса – несмотря на все вопросы об источниках, высказываниях, устной и письменной традициях и ситуациях евангельских композиций – проходит через каждый аспект коллективной памяти совершенно ясно. Это послание – любовь.

Это слово используется так часто и по стольким различным поводам, что давно уже потеряло свою ценность; как Кристер Стендаль как-то сказал мне: «Если проповедник не знает о чем говорить он говорит о любви». Слово, приклеившееся к Иисусу, засахарено до такой степени, что почти невозможно использовать его серьезно. Обычно, например, «любовь» понимают, как акт относительно частной привязанности или увлечения и проповедь Иисуса чаще всего воспринимается направленной на отношения между друзьями, членами семьи, общины, церкви. Иисус снова и снова повторяет, как величайшую заповедь, предписание из Левита любить своего соседа. Но, с другой стороны, говорится о любви к врагу и к не таким, как ты сам. Демонстрация любви по Иисусу включает заботу о бедных, поддержку и прощение грешников и даже коллаборационистов и продажных сборщиков налогов. Говорится о любви к Отцу и о любви Отца. Но важно понять, опираясь на то, что известно из Евангелий и истории, что для последователей Иисуса источник высказываний о любви находился в редком, жизнеобновляющем опыте любовных отношений. Мир, как они говорили, должен быть телесным. Наиболее банальное и напыщенное слово употреблялось этим человеком в изначальном, подлинном значении. Любовь осознанная, конкретная, вдохновленная была тем, что вывело движение Иисуса в историю.

Мы не говорим о детской любви, об океане теплых чувств, дружеских отношениях или узких религиозных связях. «Это был не простой пацифизм или кротость, - говорят Хорсли и Зилберман, – но первый шаг в примирении еврейского народа и обновлении Израиля». Мы начали эту главу с напоминания об общей социально-политической картине общества, окружавшего евреев. Общества, сформированного, с одной стороны, культурой безжалостной военной оккупации, с другой, болезненно разделенным оккупируемым населением. Евреи, подобно ирландцам или любому другому угнетенному народу, разделили одну неподъемную тяжесть внешнего притеснения на множество мелких тяжб друг с другом. То, о чем говорил Иисус и что было его жизнью, было направлено против римского доминирования. Но одновременно - и против готовности угнетенных евреев к самоубийственной междоусобице. Такая «любовь» бросает вызов оккупирующему врагу не в форме подслащенной пассивной агрессии – как, если бы Цезарь был пристыжен подставленной для удара второй щекой, как если бы мазохизм мог стать стратегией – но ясно осознав что-то принципиально отличное от ненависти фаланг, штандартов, легионов, машин для разрушения стен – и распятий.

Для Иисуса любовь изменяет все. Именно поэтому в его повторах заповедь о любви к соседу переходит в заповедь любить врага. В контексте его проповедей этот обоюдоострый призыв мог выражать и любовь к Риму, заклятому врагу, и любовь к враждебной еврейской секте. «Достоинство человека, которое требует таких проявлений любви, - пишет Коэстер, – не может быть извлечено из членства в определенном социальном классе или религиозной группе (избранной Богом) или из групп людей, связанных общими политическими или другими интересами». Моделью такой любви является любовь к Богу, который создал не только определенную группу, но весь космос. Этот Бог проливает дождь и освещает солнцем каждого человека, не важно, грешного или безгрешного.

Фундаментом христианской клеветы против евреев является то, что для христиан «Бог Старого Завета» - это бессердечный Бог закона, реванша, наказания, в то время, как «Бог Нового Завета» - это Бог любви, милосердия и прощения. Мой акцент на то, что послание Иисуса было посланием любви, несет на себе риск быть не правильно понятым, как будто я пытаюсь повторить клевету предыдущей фразы. Поэтому опять необходимо напомнить об еврействе Иисуса, - он никогда не был более евреем, чем в этом послании. Иисус обновил освобождающий, сотрясающий основы призыв к любви. По формулировке Хорсли и Зильбермана, мы получили от Иисуса скорее “обновленный Завет”, а не новый.

Почти нет сомнений в том, что в деревнях Галилеи и городках Иудеи проповеди Иисуса вызывали ощущение свежести и силы еще и потому, что включали в себя идею о близком конце времени еврейского Бога. Однако надо понимать, что послание любви ощущалось свежим в сравнении с ощущениями и ситуацией разделенных, деморализованных, находящихся в тюрьме на своей земле людей, а не в сравнении с историей еврейского народа. Люди отвечали на проповеди Иисуса потому, что считали его одним из своих.

Фраза “Новый Завет”, которая определяет статус христианства, как вытесняющей религии, фактически пришла из Торы, от пророка Иеремии, но используемое пророком слово на древнееврейском языке совершенно определенно означало обновление, определение не предполагавшее противопоставления нового старому. Для Иеремии, как и для Иисуса, существовал только один Завет. Иисус предложил обновление иудаизма и это обновление основано на идее любви. Послание Иисуса имело корни не только в начальных главах Бытия, но и в поэтике иудаизма, как такового. Я читал Тору как христианин, но для меня ее посыл был ясен: до того, как Бог дал заповеди, Бог дал благословение. До законов было египетское спасение. Для Исайи и других пророков эта тема была важной и многократно повторяемой: если Израиль вел себя подобно неверной жене, иногда провоцируя божью ярость, Бог все равно в конце концов принимал его в свое лоно. Ничего из сделанного Израилем не отменяло его любви.

Если существовала еврейская вера в жизнь после смерти, то она не имела ничего общего с “бессмертием души”, греческой идеей, чуждой библейской традиции. Еврейская надежда была основана на вере в то, что “Бог Авраама, Исаака и Иакова” не разрывает свой завет с евреями даже после их смерти. Сама человеческая смертность не в состоянии отменить любовь Бога. Такой Бог не нуждается в задабривании, как какой-нибудь глиняный идол, у такого Бога не надо добиваться особого уважения. Несмотря на два тысячелетия эксплуатации невежественного стереотипа, еврейский Бог не похож на покупателя, перебирающего вещи на полках дешевого магазина, в ожидании предложения наилучшей цены. Нет. Это христианское прочтение, но еврейская традиция ясна: позиция еврейского Бога – любовь. Точка.

Вы никогда не осознаете это, если все ваше знание пришло от Церкви – не важно, из проповедей или привычного чтения фундаментальных документов: Евангелий или Посланий Павла. Cандерс пишет: «Дискуссии о теологии Нового Завета часто противопоставляют христианскую теологию, в которой телега запрягается впереди лошади, иудейской, в которой полагают, что на самом деле верен обратный процесс. Когда христианство говорит «Бог любит тебя; поэтому любите друг друга», предполагается, что иудаизм говорит «любите друг друга и таким образом заработайте любовь Бога». Христианство – религия милосердия, иудаизм – религия праведников, отличающая людей по заслугам, религия, в которой люди должны стараться заработать благосклонность Бога, и в которой они всегда обеспокоены недостаточностью своих стараний. Подтверждая такое различие, христиане могут цитировать Иоанна 1:17: «ибо закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа». Это как бы подтверждает, что христианство было первой религией милосердия. Исторически все было не так». Исторически христиане привыкли пользоваться этим определением, чтобы убедить – как Сузанна Хешель говорит: “всегда отчаянно, используя, как последний козырь”, – что с Иисусом что-то новое и беспрецедентное ворвалось в сферу человеческих отношений. Неважно, что для подтверждения этого христиане переопределили иудаизм в самом узком смысле, и - с тяжелейшими последствиями - в самом негативном смысле. Иудаизм был тенью, на фоне которой христианство могло быть светом. Нигде эта динамика не была более насильственной и разрушающей, чем в вопросе о любви. Тем не менее, совершенно невозможно опровергнуть факт, что в вопросе любви Иисус был правоверным евреем. Он провозглашал любовь еврейского Бога.

Движимый такой любовью, Иисус просто не мог согласиться с любым направлением иудаизма, включающим элементы избранности, особенно с направлением, играющим на руку имперской системе «разделяй и властвуй». В то время, как я подчеркиваю мое несогласие с Хорсли и Зильберманном в вопросе о статусе культа Храма, я согласен с их точкой зрения, что: «В течение месяцев, предшествующих последним дням, Иисус положил начало своему движению обновления общины, направленному на восстановление взаимопонимания и сотрудничества в духе восходящего царства Божия. Поэтому его движение возрождения деревенской жизни не могло стать еще одним сепаратистским движением, уходящим от дискуссий и борьбы и ищущим приют незаметности в удаленных долинах и предгорьях Галилеи».

Иисус должен был принести свой призыв в Иерусалим – не против Иерусалима, как обычно говорит христианский пересказ – потому что, как лояльный еврей, он был призван проповедовать, донести свои мысли в религиозной и политической столице страны. Его мотивом не был дутый патриотизм; было бы анахронизмом сравнивать национальные чувства еврея в первом веке с чувством приобщения к современному национальному государству в 20-м веке. Марш Иисуса из Галилеи в Иерусалим совсем не то же самое, что величественный марш Майкла Коллинза из Корка в Дублин. Храм не был еврейской версией Главпочтамта на О’Коннел. Иисус пошел в Иерусалим по причине, родственной той, что привела в Иерусалим меня и в течение многих столетий приводила в бесчисленное количество других - сначала евреев, потом христиан и мусульман. В то время, как город олицетворяет разделение людей, он одновременно возвышает их, позволяет вырваться за пределы обыденного. И это – главное.

Мы не знаем, каких последствий ожидал Иисус от своей миссии в Иерусалиме, но для него не должно было быть неожиданностью, что результатом могло стать страдание. Предположительно, у него уже был опыт конфликта между его стремлением к радикальной открытости и железным кулаком военной империи. Он должен был знать, что случилось с его учителем Иоанном Крестителем и бесчисленными другими из того же поколения, кто так или иначе бросал вызов Риму. Расклеванные птицами останки некоторых из них вполне возможно еще висели вдоль дороги в Иерусалим. Крест, который для нас является очевидным символом определенной религии, для него, как еврея, был очевидным символом определенной политики – беспощадной политики Рима.

Ученые отмечают религиозный, одаренный богатым воображением гений Павла, обративший символ распятия против врагов-римлян. По мнению Хельмута Коэстера, он сделал это, рассматривая распятие в свете еврейского культового понятия искупительного жертвоприношения. Но в христианской памяти об еврейском ответе на проповеди Иисуса тот факт, что Иисус был «повешен на дереве», стал камнем преткновения для евреев. Это суждение основано на одном стихе из Второзакония, в котором говорится, что распятие на дереве означает Божье проклятие. Этот стих, вспомнило относительно небольшое количество евреев, считавших Иисуса мессией, для того, чтобы объяснить непринятие еврейским большинством распятого Иисуса. Крест был превращен в полемический инструмент, с помощью которого христиане очерняли евреев за их дотошную одержимость предписаниям Второзакония. Но буквальное чтение второстепенной фразы из Библии игнорирует тот факт, что для людей, находящихся в это время под давлением римского гнета, смерть на кресте была судьбой многих достойных и храбрых евреев, хотя вряд ли самых благоразумных. В любом случае, ссылка на Второзаконие становится абсолютно лишенной смысла во время продолжающейся войны с Римом. Политическая и социальная обстановка в настоящем – повторим много раз сказанное – гораздо важнее предпосылок далекого прошлого. Страшная, постыдная смерть распятием на кресте от рук римлян могла стать – даже еще до Пилата - предметом гордости евреев. Помните Флавия: « Мы идем на смерть ради наших законов с мужеством, которому нет равных среди других народов».

В чем евреи черпали мужество для таких жертв? В случае с Иисусом мы знаем ответ. Его послание любви, основанное на еврейской традиции, открытости жизни – «обильной жизни» по словам Иоанна – было источником его мужества. Жизнь, которая сильнее смерти, потому что жизнь во всей ее полноте это то, что Бог «Авраама, Исаака и Иакова» предлагал в качестве меры своей любви. То, что жизнь народа Израиля продолжается, является доказательством этой любви. Такая любовь далека от абстракции, она не принижена до чувств или ограничена узким смыслом взаимоотношений. Для Иисуса любовь есть основание, опора всей жизни, очевидно ощущаемая вокруг нас, потому что это позиция Бога и, соответственно, наша. Такая трактовка любви - любовь, приносящая жизнь - вдвойне уместна во время безжалостной оккупации, которая использует наказание смертью, как форму контроля. Именно в этом Рим был смертельной противоположностью Израиля. То, что изнуренная, уставшая община не смогла оценить и принять такую любовь Галилеянина, который, тем не менее, сумел выразить и успел создать основу своей веры, ставит его не в оппозицию Израилю, а в самый его центр. С самой первой строчки все библейские тексты свидетельствуют, что в основе еврейской веры лежит вера во власть Бога создавать жизнь. Ничто из совершаемого Римом, ничто из совершаемого человеком не может отобрать эту власть. Жизнь является фундаментальной основой морали, связывающей все заповеди простым вопросом: “Это хорошо для жизни?” И поэтому сама жизнь уже признак веры, и, в наибольшей степени, когда над всем нависает смерть. Каждая смерть это возвращение к первобытному хаосу Бытия: то, что Бог сделал тогда из любви, Бог делает сейчас. Жизнь – синоним слова “надежда”, и любой может услышать это в ежедневном еврейском тосте, L’chaim! – За жизнь!

За все это Иисус из Галилеи пошел на смерть, полностью понимая, чем грозит выступление против системы человеку, такому как он, с посланием, как у него и в таком месте. Все дело в том, что его храбрость была еврейской храбростью, его вера в Бога была еврейской верой. И, возможно, к большому сюрпризу для всех, последний виток в его истории - от жестокой смерти к новой жизни, знак неустанной любви Бога – был еврейским, прежде чем стал всеобщим.

Продолжение следует




http://rndfido.net.ru/pnews/article/ru.internet.www.news/3




Это статья Jewniverse - Yiddish Shteytl
https://www.jewniverse.ru

УРЛ Этой статьи:
https://www.jewniverse.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=906
Jewniverse - Yiddish Shteytl - Доступ запрещён
Наш Самиздат
Евреи всех стран, объединяйтесь!
Добро пожаловать на сайт Jewniverse - Yiddish Shteytl
    Поиск   искать в  

 РегистрацияГлавная | Добавить новость | Ваш профиль | Разделы | Наш Самиздат | Уроки идиш | Старый форум | Новый форум | Кулинария | Jewniverse-Yiddish Shtetl in English | RED  

Help Jewniverse Yiddish Shtetl
Поддержка сайта, к сожалению, требует не только сил и энергии, но и денег. Если у Вас, вдруг, где-то завалялось немного лишних денег - поддержите портал



OZON.ru

OZON.ru

Самая популярная новость
Сегодня новостей пока не было.

Главное меню
· Home
· Sections
· Stories Archive
· Submit News
· Surveys
· Your Account
· Zina

Поиск



Опрос
Что Вы ждете от внешней и внутренней политики России в ближайшие 4 года?

Тишину и покой
Переход к капиталистической системе планирования
Полный возврат к командно-административному плану
Жуткий синтез плана и капитала
Новый российский путь. Свой собственный
Очередную революцию
Никаких катастрофических сценариев не будет



Результаты
Опросы

Голосов 716

Новости Jewish.ru

Наша кнопка












Поиск на сайте Русский стол


Обмен баннерами


Российская газета


Еврейская музыка и песни на идиш

  
Jewniverse - Yiddish Shteytl: Доступ запрещён

Вы пытаетесь получить доступ к защищённой области.

Эта секция только Для подписчиков.

[ Назад ]


jewniverse © 2001 by jewniverse team.


Web site engine code is Copyright © 2003 by PHP-Nuke. All Rights Reserved. PHP-Nuke is Free Software released under the GNU/GPL license.
Время генерации страницы: 0.035 секунд