Элла Грайфер. Пассионарность или праведность?
Дата: Friday, September 09 @ 00:00:00 MSD Тема: Off Topic
Книга Л.Н. Гумилева "Этногенез и биосфера земли" была советской властью не то чтобы вовсе запрещена, но к изданию не допущена - ограничились депонированием рукописи в ВИНИТИ, после чего она стала советским бестселлером, т.е. стремительно ушла в самиздат. Копии расхватывались как горячие пирожки, читались взахлеб и принимались на ура, что вполне объяснимо.
Она доходчиво, красиво и вразумительно излагала иной, немарксистский взгляд на историю человечества. Основной движущей силой оказывалась уже не динамика развития производительных сил и производственных отношений, а рождение и смерть этнических и суперэтнических сообществ. Эту Америку автор сам не открыл, честь открытия себе не приписывал, ссылался, как положено, на самых разных историков, вплоть до древнекитайских, но умение объяснить ее неподготовленному советскому читателю - заслуга, сама по себе, безусловно, немалая.
Если бы Гумилев ограничился чистой популяризацией, т.е. изложением и разъяснением чужих концепций - цены бы книжке не было, но... Ясность кончается там, где начинается его собственный замысел: объяснить, какой, выражаясь словами Л. Толстого, "черт" движет этот "паровоз": как происходит зарождение этноса, в чем заключается процесс его старения и почему он умирает, хотя составляющие его индивиды в немалом количестве продолжают жить и давать вполне здоровое потомство.
Небольшой отряд крестоносцев, всего 20 тыс. человек, явился под стены Константинополя, чтобы посадить на престол сына свергнутого императора. Греки могли выставить 70 тыс. воинов, но не сопротивлялись, оставив без помощи варяжскую дружину и тех храбрецов, которые вышли на стены. Город был взят дважды: 18 июня 1203 г. и 12 апреля 1204 г. В последний раз он был страшно разрушен и разграблен. Крестоносцы потеряли при штурме... одного рыцаря! Что ж, пассионарии были убиты в бою, а прочие - в своих подожженных домах. Трусость не спасает. А ведь силы сопротивления были. Можно было не только уцелеть, но и победить. И когда в войну вступила провинция, то победа была одержана, и Константинополь освобожден, чтобы снова пасть в 1453 г. при таких же обстоятельствах. И снова осталось много людей, спокойно дававших себя убивать победителям. Так что же это за люди?
Когда Гумилев писал эти строки, не было еще очевидно, что точно такими же в большинстве своем людьми населена ныне старушка Европа... Что, впрочем, не делает такое поведение более естественным, и даже трусостью его не объяснить, ибо трусость диктует, по крайней мере, бегство от опасности, а тут - полная апатия. Этим людям явно недостает чего-то абсолютно необходимого для выживания. Вот это самое "что-то" автор сперва интригующе обозначает как "фактор икс", потом приблизительно уточняет как "альтруизм, а вернее - неэгоизм", и, наконец, сочиняет термин "пассионарность".
То есть, вот именно только термин - само понятие оказывается на удивление тождественным известной ницшевской "воле к власти", которая точно также убывает и исчезает по мере того, как общество клонится к своему закату. Не может быть, чтобы Гумилев этого не читал, но в данном случае, с учетом советской цензуры, отсутствие ссылки за грех считать нельзя. Тем более что Ницше дает только описание явления, не делая попытки определить его причины, Гумилев же выдвигает свою теорию.
Образование новой этнической общности (одной или нескольких разом) связано, по Гумилеву, с микромутацией... Может, под воздействием каких-то космических излучений, а может быть и нет... словом, прилетает какой-то невыясненный Жареный Петух, клюет, куда следует население некоторого участка земли, где в результате резко повышается процент пассионарно одаренных людей. Большинством они, правда, не становятся, но меньшинство составляют достаточно влиятельное, чтобы крутануть лишний раз колесо истории.
Сознание молодого этноса, где пассионарии правят бал, характеризуется как ..."пассеизм". Смысл его в том, что каждый активный строитель этнической целостности чувствует себя продолжателем линии предков, к которой он что-то прибавляет: еще одна победа, еще одно здание, еще одна рукопись, еще один выкованный меч. Это "еще" говорит о том, что прошлое не ушло, оно в человеке, и поэтому к нему стоит прибавлять нечто новое, ибо тем самым прошлое, накапливаясь, продвигается вперед. Каждая прожитая минута воспринимается как приращение к существующему прошлому (Passe existente).
Но пассионарии - фанатики, драчуны и забияки, они вечно лезут вперед, на линию огня, друг с другом цапаются, посвящают жизнь любимому делу, забывая создать семью, так что постепенно процент их, невзирая на широко распространенные внебрачные связи, все-таки понижается. И тогда: На место пассеизма приходит актуализм. Люди этого склада забывают прошлое и не хотят знать будущего. Они хотят жить сейчас и для себя. Они мужественны, энергичны, талантливы, но то, что они делают, они делают ради себя. Они тоже совершают подвиги, но ради собственной алчности, ищут высокого положения, чтобы насладиться своей властью, ибо для них реально только настоящее, под которым неизбежно понимается свое, личное. Таковы в Риме - Гай Марий и Люций Корнелий Сулла, в Афинах - Алкивиад, во Франции - принц "Великий Конде", Людовик XIV и Наполеон, в России - Иван Грозный, в Китае - Суйский император Ян Ди (605-618). А писателей, художников, профессоров и т.п., совершавших подчас нечто грандиозное только для того, чтобы прославить свое имя, невозможно даже перечислить! Таковы и веселые кутилы, бонвиваны, прожигатели жизни, они тоже живут сегодняшним днем, хотя бы продолжительностью в целую, но свою жизнь.
По окончании и этого этапа в общественном сознании начинает господствовать Третий возможный и реально существующий вариант, относится ко времени и миру - это игнорирование не только прошлого, но и настоящего ради будущего. Прошлое отвергается как исчезнувшее, настоящее - как неприемлемое, реальной признается только мечта. Наиболее яркими примерами этого мировосприятия являются идеализм Платона в Элладе, иудейский хилиазм в Римской империи, сектантские движения манихейского (альбигойство) и маркионитского (богумильство) толка. Не избежал футуристического (так его правильнее всего назвать) воздействия и Арабский халифат, где, начиная с IX в. бедуины Бахрейна приняли идеологическую систему карматства... Персы называли их измалиитами, крестоносцы - асасинами.
...По их учению, мир состоял из двух половин, зеркально отражающих друг друга. В посюстороннем мире им, карматам, было плохо: их угнетали, обижали, грабили. В антимире все должно быть наоборот: они, карматы, будут угнетать, обижать, грабить мусульман и христиан. Перебраться же в антимир можно только с помощью "живого бога" и назначенных им старцев-учителей, которым надо, безусловно, подчиняться и платить деньги.
Знакомая картинка - верно? Читающий - да разумеет... Но мы сейчас - не об этом. Переходим на следующий и последний этап - старость этноса, стадия, так сказать "мумификации", если до того не будет он, по причине слабости, уничтожен более сильными соседями: ...из щелей вылезают неистребимые посредственности, и историческое время останавливается, а земля лежит под паром.
На этой-то стадии полутора крестоносцам без боя сдается Константинополь, Израиль подписывает ослосоглашения, а французская полиция боится сунуть нос в населенные арабами пригороды Парижа.
Динамика процесса, в общем-целом, по-моему, схвачена верно, на ранних этапах этногенеза "воля к власти" или, если угодно, "пассионарность", действительно, куда более выражена, чем на поздних, но при попытке объяснить старение этноса уменьшением процента носителей наследственной пассионарности возникают все же кой-какие нестыковочки.
Возьмем хоть наши палестины: Отцам-основателям сионизма, лихим киббуцникам из третьей алии в пассионарности отказать трудно, но века не прошло, как прямые физические потомки их выродились в миролюбцев и наркоманов. Сегодняшние "пассионарии" - это поселенцы и прочие "вязаные кипы". Так не прикажете ли считать их всех бастардами доблестных воинов ПАЛЬМАХа? Да даже если бы так - почему вся пассионарность ТОЛЬКО бастардам досталась, а законным - и вовсе ничего?
Или обратимся к уже процитированному выше примеру падения Константинополя: "А ведь силы сопротивления были. Можно было не только уцелеть, но и победить. И когда в войну вступила провинция, то победа была одержана и Константинополь освобожден, чтобы снова пасть в 1453 г. при таких же обстоятельствах". Всем известно, что наиболее пассионарные уроженцы провинции везде и всюду устремлялись в столицу - от неподражаемого гасконца д`Артаньяна, отправившегося покорять Париж, до лимитчиков, штурмующих Москву, которая слезам не верит. В результате в ней просто никак не может не образоваться невиданная концентрация пассионарных генов на душу населения. Так в какую же черную дыру они все проваливаются, если приходится провинцию на помощь звать?..
Одним словом, по мере старения этноса "воля к власти", действительно, все в меньшей мере определяет поведение его членов, но... из этого факта никак еще не следует, что именно на ней и держится этнос, и причина старения есть вымирание ее наследственных носителей. Может быть, убывание пассионарности есть, наоборот тому, следствие старения этноса, а наследственные особенности составляющих его индивидов в иных условиях и проявляются по-иному?
* * *
- Ну хорошо, - сказал он, наконец. - Но смысл?
- Какой смысл?
- Хоть какой-нибудь, - попросил Павлюк.
- Зачем? - поразился ангел.
Павлюк помрачнел.
- Потому что без смысла жить нельзя!
- Вешайся, - сказал ангел. - Смысла ему!
Вешайся и не морочь людям голову!
В. Шендерович
Всякое общество, состоит из индивидов различных - по способностям, характеру, темпераменту. Кому-то важно максимальный комфорт обеспечить себе и своей семье, кому-то важнее самоутвердиться, чтобы все соседи сказали "Ах!", для кого-то жизнь не в жизнь, если она не игра, а кому-то пусто и холодно в отсутствии... Как бы эдак получше выразиться... Общины?.. Референтной группы?.. Включенности в систему отношений?..
Отсутствие коллективного "жизненного пространства" ни одному хомо сапиенсу на пользу не идет, ибо человек, как утверждают биологи, - животное общественное, но есть на свете люди, которые ощущают его недостаток гораздо острее и болезненнее всех прочих. Понятно, что они не эгоисты, ибо для эгоиста все замкнуто на себя, любимого, но не зря колеблется Гумилев, опасаясь назвать их альтруистами, ибо для классического альтруиста самым важным оказывается не "я", а "ты" - другой человек. У нашего же героя верхнюю ступеньку иерархии ценностей прочно занимает слово "мы". Он действительно ставит общественные интересы выше личных (все равно - своих или чужих!). Не из принципа, не по доброте душевной, а потому, что плохо без этого ему жить.
Один мой знакомый со страшными ругательствами трижды возвращал в мастерскую отремонтированный магнитофон, пока, наконец, ко всеобщему изумлению, не выяснилось, что у него абсолютный слух... И ругался он, конечно же, не из принципа, а просто страдание причиняла ему фальшь, которой ремонтники даже не замечали. Также вот и носитель нашего "фактора икс" обладает ярко выраженным чутьем на сообщество, при недостатке коего способен ругаться, кусаться, плеваться, а также принимать меры к отысканию или созиданию недостающего.
Но как же этот фактор нам назвать? "Пассионарность" нам уже не подходит, поскольку выделенная группа с пассионариями перекрывается далеко не полностью. Скупой рыцарь, к примеру, Гумилевскому критерию "необоримого внутреннего стремления к целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзорной или губительной для самого субъекта, представляется ему ценнее даже собственной жизни" соответствует вполне, а к нам - не впишется. Зато впишется герой песни Ю. Визбора:
Рассказ ветерана
Мы это дело разом увидали,
Как роты две поднялись из земли,
И рукава по локоть закатали,
И к нам с Виталий Палычем пошли.
А солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: "Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой".
И тихо в мире, только временами
Травиночка в прицеле задрожит,
Кусочек леса редкого за нами,
А дальше - поле, Родина лежит,
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я шепчу: "Постой, Виталий Палыч,
Постой, подпустим ближе, дорогой".
Окопчик наш - последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном кино.
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: "Давай, Виталий Палыч!
Давай на всю катушку, дорогой!"
...Мои года, как поезда, проходят,
Но прихожу туда хоть раз в году,
Где пахота заботливо обходит
Печальную фанерную звезду,
Где солнце жарит, чтоб оно пропало,
Где не было судьбы у нас другой.
И я шепчу: "Прости, Виталий Палыч,
Прости мне, что я выжил дорогой".
Особого стремления менять окружающую среду в нем не наблюдается, характеру скорее флегматичного, теоретически "другая судьба" быть у него могла бы... хотя бы в случае сдачи в плен. Но "Родина", что за ними лежит - дороже. Ведь драгоценное "мы" существует не только в пространстве, но и во времени, в него зачастую входят не только ныне живущие, но и их предки, и потомки. И никакой это не альтруизм, не добро, что творят другому, это - страх потерять то, без чего самому жить не хочется.
"Фактор икс" - многолик. В зависимости от обстоятельств, дарований и воспитания он может проявляться в виде самоопределения человека (то, что ныне модно звать "идентичностью"): я - еврей, я - интеллигент, я - либерал, мы - пскопские... это ведь все не что иное, как причисление своего "я" к некоторому "мы", которое, конечно, не всегда и не каждому дороже жизни, но... при утрате его психушкой кончают многие. А может сказаться и в общительности, компанейском характере, способностях организатора. Он может выразиться в обширной филантропической деятельности (тогда его легко перепутать с альтруизмом), но может вдохновить и на создание (и применение!) самых драконовских законов, на безжалостное уничтожение врагов.
Если в силу обстоятельств или характера носителю "фактора икс" не удается обрести свое "мы", он может (при наличии фантазии) вообразить его. Процесс построения такой иллюзорной общности принято именовать поиском "смысла жизни" - некоего вселенского "мы", охватывающего все человечество, или личного вклада в "общее дело", который будет с благодарностью принят сообществом и обеспечит мечтателю почетное место в его рядах.
Возьмем, к примеру, немую Катрин - дочь знаменитой брехтовской Мамаши Кураж. Не принадлежит она ни к какой общности - сама никто и зовут ее никак. Мамаша ее - личность, кстати, куда более темпераментная и энергичная - с этой ситуацией справляется, а Катрин пропадает совсем. Символом недоступного ей счастья стать "кем-то" становится, замужество, семья, дети... Но этого ей не дано.
И вот однажды ночью на двор к крестьянам, куда пустили их ночевать, врываются солдаты и силой заставляют хозяйского сына вести их тайной тропой к городу Галле, чтобы напасть на него врасплох. Хозяйка - в слезы: дочь ее с мужем живет в том городе, у них четверо детей... Это слышит Катрин. Судьба города была до той минуты ей безразлична, но упоминание о детях вдруг замыкает цепь - в опасности оказывается символ ее недостижимого, неосуществимого счастья... Взобравшись на крышу, принимается Катрин что есть мочи бить в самый большой барабан, какой нашелся в мамашином фургоне. Выскочившие на шум солдаты уговаривают, угрожают, в конце концов, стреляют... Бессильно падают на барабан палочки... И на этот, на последний удар внезапно со стен города громом отзываются пушки...
Ее услышали!!! Немая Катрин умерла счастливой. Жизнь свою без сожаления отдала... за что? За незнакомых ей детей? Или вернее будет сказать: за абстрактное понятие "дети" - самый, по тем временам, обычный для женщины путь обретения "идентичности", самоопределения, какого-то "мы". И на этом пути действительно удается ей, пусть на мгновенье, создать это общее "мы" с населением дотоле чуждого и безразличного ей города Галле. Но если носителю "фактора икс" жизни не жалко за то, чтоб иллюзию "принадлежности" сделать на миг реальностью, какую же цену не готов будет он заплатить за процветание реально существующей родной общины?
При всем разнообразии характеров и ситуаций всех без исключения носителей "фактора икс" объединяет одна черта: даже если выходит себе дороже, в рамках сообщества, которое считают своим, они ВСЕГДА ИГРАЮТ ЧЕСТНО. Не то чтобы их деятельность всегда была полезна (услужливый дурак - опаснее врага!), безопасна для окружающих (фанатик - не подарок!), или хотя бы приятна (мелочный моралист, ханжа, графоман, зануда... да мало ли еще...), но они - носители безусловной элементарной ПОРЯДОЧНОСТИ, без которой невозможно взаимное доверие, а значит и взаимодействия настоящего между членами общества не получится.
И Фридрих Ницше, и Лев Гумилев - граждане общества, клонящегося к закату, общества, в котором (как объясним мы ниже) описываемый нами фактор в загоне и презрении, так что их поиски в другом направлении психологически вполне объяснимы. В ситуации "смерти Бога" не просматривается уже истина, давным-давно известная всем на свете религиям. Еврейская традиция формулирует ее так: "На праведниках держится мир".
Попробуем-ко проследить динамику этногенеза по этапам и признакам, описанным Гумилевым, но с учетом "фактора праведности", который, по-моему, скорее может претендовать на роль искомого "фактора икс".
Каждая слобода имела в своем владении особенные луга, но границы этих лугов были определены так: "в урочище, "где Петру Долгого секли" - клин, да в двух потому ж". И стрельцы, и пушкари аккуратно каждый год около петровок выходили на место; сначала, как и путные, искали какого-то оврага, какой-то речки, да еще кривой березы, которая в свое время составляла довольно ясный межевой признак, но лет тридцать тому назад была срублена; потом, ничего не сыскав, заводили речь об "воровстве" и кончали тем, что помаленьку пускали в ход косы.
М.Е. Салтыков-Щедрин
Первый этап - этап почитания прошлого. Уточняем: мифологизированного прошлого. Легенда о золотом веке, в котором полная гармония существовала между человеком и Божеством, человеком и природой, человеком и ближним его. Была гармония, а потом вышла вся. Причиной ее гибели во всех без исключения мифах народов мира оказывается СОПЕРНИЧЕСТВО. Между богами, или между людьми, или между человеком и богом - результат всегда один: "Изгнание из рая" и поэтапное ухудшение человеческой жизни и самого человека. Все это хорошо прослеживается, в частности, по книге "Берешит", но надо помнить, что она в этом смысле отнюдь не уникальна.
Практические выводы из таких теоретических представлений - очевидны: По мере удаления от золотого века человек и общество деградируют, значит, очень важно хранить и беречь традицию, перемены - всегда к худшему, если только они - не возврат к старине. Именно верность традиции - самый надежный барьер на пути СОПЕРНИЧЕСТВА - причины и корня всех несчастий, ибо каждому отводит она свой собственный набор прав и обязанностей, и горе тому, кто посягнет на чужое. Это мировоззрение во всей красе представлено "Властелином колец": Только потомок Элендила - законный владыка Гондора. Даже за тысячу лет род Правителей не может стать родом Королей, Денетор и его наследник Боромир жизнью расплачиваются за попытку нарушить этот закон.
Идеал, как видим, вполне продуманный, логичный, обоснованный, подтвержденный, и... как и все идеалы, решительно неосуществимый. Потому что мир непрестанно меняется. Пересохла речка, развалился мост, срублена кривая береза, и приходится жителям соседних слобод, хошь - не хошь, межеваться заново, пуская, как водится, в ход косы, мечи, бомбардировщики и другие тяжелые предметы.
Причем, обе стороны убеждены непоколебимо, что отстаивают свои законные права, а следовательно, в передовых рядах на поле сражения будут не природные забияки, а те, кого мы назвали "праведниками". Еще бы - ведь под угрозой оказались интересы общины, которая им жизни дороже. К "своим" они, безусловно, лояльны, зато "чужих", по их понятиям, не защищают ни закон, ни мораль. Внутри своего сообщества они любое соперничество считают за грех и скорее, по известной рекомендации апостола Павла, "останутся обиженными", чем станут разжигать в доме свару или сор выносить из избы, зато первенство своей общины перед другими будут отстаивать локтями и когтями. Не потому, что лично для себя рассчитывают на какие-то дополнительные от того выгоды, а потому что главная выгода для них, как в песне поется: "Была бы наша РодинаБогатой да счастливою,А выше счастья РодиныНет в мире ничего".
Впрочем, о "Родине" на этом этапе речь заходит не часто. На этом этапе "свои" - общность конкретная и вполне обозримая. Не русские, а "пскопские", не христиане, а антиохийская община, не евреи, а колено (клан) Рубена или Дана. Немирное сосуществование мелкотравчатых этих общинок продолжается до тех пор, покуда стычки на спорном лугу не выявят, наконец, победителя, который поглотит побежденного, подомнет его под себя, и тут уж они единым фронтом выступят против конкурирующего объединения слобод Негодницы и Навозной...
Так вот, постепенно, превращаются самостоятельные прежде социумы в субэтносы единого этноса. Книги Самуила содержат достаточно ясное описание как положительных, так и отрицательных сторон этого процесса: "Итак, послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними. И пересказал Самуил все слова Господа народу, просящему у него царя, и сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет и приставит их к колесницам своим и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его; и поставит их у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его; и дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы; и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет, и отдаст слугам своим; и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим; и рабов ваших и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела; от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами; и восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда. Но народ не согласился послушаться голоса Самуила, и сказал: нет, пусть царь будет над нами, и мы будем как прочие народы: будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши". (1 Самуила, 8,11-20).
Царь необходим, потому что в рамках одной слободы все спорные вопросы могли разрешаться на уровне местного "веча" или "совета старейшин", с объединением же нескольких слобод в единый организм требуется независимая судебная инстанция для разрешения конфликтов между ними. И еще потому, что во всяческие оборонительно-наступательные действия оказываются, вовлечены, с обеих сторон, силы крупные, так что командовать ими должен профессионал.
Однако, будучи сам профессионалом, и помощников себе будет он подбирать соответствующих. Главным критерием при выборе офицеров или чиновников будут, в лучшем случае - деловые качества, в худшем - преданность лично ему, а на самом деле, конечно, нечто среднее между этими двумя экстремами. Причем, предпочтение автоматически будет отдаваться всяческим "варягам", ибо назначение (вполне заслуженное!) на пост главнадзирателя царских курей представителя слободы Навозной незамедлительно повлечет за собой коллективный уход в оппозицию всех выходцев из конкурирующей Пушкарской слободы. Социальное положение "назначенцев" окажется заведомо выше, чем оное же аборигенов (вплоть до права эксплуатации этих последних!), а "праведности" особой не приходится от них ждать: коль скоро родную свою общность они покинули, откуда к чужой лояльности взяться? Понятно, что заботит их раньше и, прежде всего - личная выгода, даже в том случае, если жалование свое отрабатывают честно.
Итак, покуда "своя" общность остается обозримой и мелкой, наиболее уважаемый, образцовый стереотип поведения - поведение "праведника". Не то чтобы так-таки все вот именно так всегда себя и вели, но, по крайней мере, все более или менее одинаково понимают, что такое хорошо и что такое плохо. С укрупнением общности выделяются профессионалы, от которых для достижения высокого социального статуса требуется совсем другое. Возникает конкурирующая система ценностей.
Первым вариантом решения проблемы являются "увязания и согласования" на уровне мифологии. Если единственно легитимным обновлением признается возврат к старине, значит... новое всякий раз рядят в одежды хорошо забытого старого. Объединила, скажем, династия Давида под своей властью несколько самостоятельных доселе племен - так под это подводится правовая база в виде утверждения изначального родства: у них, дескать, у всех родоначальники - братья были, одного отца сыновья! У греков-политеистов в ходе государственного объединения одной семьей оказываются божества всех местных культов, всем им храм общий строится под названием "Пантеон".
Налицо, как видим, тенденция, более крупную общность представлять как естественное продолжение мелкой, чтоб также ее защищал, также дорожил ею праведник. И это действительно удается, покуда мелкие сообщества продолжают существовать в составе крупного. Одни веками успешно сопротивляются всем попыткам растворить их, другие исчезают, но... на месте их незамедлительно возникают новые, потому что...
* * *
...Конечно, сукин сын, но это - наш сукин сын.
Слова, якобы сказанные вроде бы Рузвельтом
(а может, Кеннеди) по адресу Стресснера
(а может, и Сомосы)
Танахические авторы - народ образованный, близкий к трону и алтарю, а байбаки деревенские (т.е. подавляющее большинство населения) об этих проблемах в те поры и слыхом не слыхали. Они, правда, быстро усвоили, что есть на свете профессиональные военные, кои хлеб свой насущный добывают, в основном, грабежом, и что при прочих равных свою армию все же выгоднее кормить, чем чужую, но ближе, чем необходимо для более или менее цивилизованного грабежа, чужаков к себе деревенская община принципиально не подпускала.
Интересно в этом смысле свидетельство Н. Лескова:
"О таких чистых и удобных помещениях и помышлять не могли орловские крестьяне, всегда живущие в беструбных избах. Все дома, приготовленные для крестьян в новой деревне, были одинаковой величины и сложены из хорошего прожженного кирпича, с печами, трубами и полами, под высокими черепичными крышами. Выведен был этот "порядок" в линию на горном берегу быстрого ручья, за которым шел дремучий бор с заповедными и "клейменными" в петровское время "мачтовыми" деревьями изумительной чистоты, прямизны и роста. В этом бору было такое множество дичи и зверья и такое изобилие всякой ягоды и белых грибов, что казалось, будто всего этого век есть и не переесть. Но орловские крестьяне, пришедшие в это раздолье из своей тесноты, где "курицу и так выпустить некуда", как увидали "каменную деревню", так и уперлись, чтобы не жить в ней.
- Это, мол, что за выдумка! И деды наши не жили в камени, и мы не станем.
Забраковали новые дома и тотчас же придумали, как им устроиться в своем вкусе.
Благодаря чрезвычайной дешевизне строевого леса здесь платили тогда за избяной сруб от пяти до десяти рублей. "Переведенцы" сейчас же "из последних" купили себе самые дешевенькие срубцы, приткнули их, где попало, "на задах", за каменными жильями, и стали в них жить без труб, в тесноте и копоти, а свои просторные каменные дома определили "ходить до ветру", что и исполняли.
Не прошло одного месяца, как все домики прекрасной постройки были загажены, и новая деревня воняла так, что по ней нельзя было проехать без крайнего отвращения. Во всех окнах стекла были повыбиты, и оттуда валил смрад.
По учреждении такого порядка на всех подторжьях и ярмарках люди сообщали друг другу с радостью, что "райские мужики своему барину каменную деревню всю запакостили".
Все отвечали:
- Так ему и надо!
- Шут этакой: что выдумал!" ("Загон")
Иными словами, русские крестьяне в XIX веке - после множества веков государственности, не говоря уже о крепостном праве - как личное оскорбление воспринимают попытку барина вмешаться в их культуру и быт. Чужой он, не его это дело! Право барина, право государства есть, в конечном итоге, право на грабеж. Систематический, упорядоченный - что, конечно, не в пример лучше эпизодического иноземного грабежа, ибо свой никогда все не выгребет подчистую, оставит мужику возможность прожития, чтоб было что взять и в следующий раз - но не более чем грабеж. Не терпят крестьяне претензий барина определять, в каких им домах жить, самосожжением отвечают на попытку государства поправлять их религиозную традицию. С царем, правда, сложнее, ибо царь в России и сам - фигура культовая, но из этого положения выходили, противопоставляя его, "батюшку", который, разумеется, "ничего не знает", враждебному госаппарату.
Помещик же или, тем паче, чиновник - однозначно чужой, в отношении которого дозволено то, что, безусловно, осуждается в отношении к своему брату-мужику. Марксистская историография это все, понятное дело, списывала на счет классовой борьбы, забывая, что точно таким же было отношение и к вполне "социально близким" жителям соседней губернии. Чужой - это "не свой", т.е. всякий, кто не входит в состав своей малой и обозримой общности.
Разумеется, мужички степенные прекрасно понимали, что являются гражданами не только села Неелово, Неурожайка тож, но и Империи Российской, и что, как ни крути, заинтересованы они в ее могуществе и процветании. Хоть и менее отчетливо, догадывались наверняка и о том, что для успешного выполнения функций управления и обороны (плавно переходящей в нападение) никак не подходит их, внутридеревенский, стереотип поведения.
В деревне, в повседневной жизни, только помешать могут агрессивность, коварство, эгоцентризм... столкновения на меже-то ведь не каждый день случаются. А вот солдату, дипломату, даже юристу без них не обойтись. Коммерческие операции своей квалификации тоже требуют, не даром сказано: не обманешь - не продашь. Но в патриархальной деревне при натуральном хозяйстве опять-таки своих коммерсантов нет, а на ярмарку, может, в год раза два заглянут... Недеревенские же профессии без соперничества немыслимы. Сперва всех прочих кандидатов на должность обскакать требуется, а после - переиграть вражеского генерала, адвоката противной стороны, партнера в торговой сделке... Значит, представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, разными будут в деревне, на торгу и при дворе.
Продолжение следует
Элла Грайфер
|
|