Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад

ОБ УФОЛОГИИ, КОСТЯХ ЛИСТОЗАВРА И ОДНОЙ СТАРОЙ ЛЮБВИ

Я, вообще-то, телевизор смотрю редко. Только новости, и то, если случилась безвыходная ситуация – например, тесть расположился в салоне (он смотрит все передачи подряд), а я только что вернулся домой – тогда, надевая тапочки, воленс-ноленс вынужден слушать об очередном убийстве или сексуальном домогательстве. Сам я люблю смотреть только старые советские ленты, передачи о животных да еще (под настроение) фильмы ужасов с участием космических пришельцев спрутообразного вида. Еще я люблю смотреть документальные фильмы – о советских вождях, о фюрере, о Председателе Мао, об НЛО. В теме уфологии меня привлекает немереная возможность вбудораживания фантазии, хотя в маленьких зеленых человечков я не очень верю.

Кстати, есть такой анекдот. Я всегда вспоминаю его, когда наблюдаю в эфире, как уфологи бьют себя в грудь, утверждая примат Атлантиды и погибшего материка Мю перед скучной недоверчивой наукой, декларативно заявляющей о том, что дважды два – четыре, а Волга впадает в Каспийское море.

Идет по улице маленький зеленый человечек, а навстречу ему – мужик с бодуна. Останавливаются, смотрят друг на друга. Человечек – с выражением восторга от возможности контакта двух разумов, мужик – совершенно незаинтересованно.

Пришелец, радостно и со значением:

-Я – из НЛО!

Мужик, пожимая плечами:

-А я – из ЛТП.

Когда-то я увлекался мистикой, связанной с духовными мирами и, параллельно – с возможностью эти миры идентифицировать в какой-нибудь туманности Андромеды. Меня интересовало общество Туле, германская фирма Аненэрбе, поиски Шамбалы, теория полой Земли и кости листозавра, торчащие из разлома ледника в Земле королевы Мод. В возрасте пятнадцати лет я просиживал за письменным столом целые дни, так и сяк поворачивая карту турецкого адмирала Пири Рейса, на которой изображен берег Антарктиды, еще не покрытый льдами, и ломал голову над тем, на основании каких древних документов турок шестнадцатого века сумел нанести на карту из кожи серны точные очертания берегов не открытого в то время континента, да еще и лишенные ледяных полей, окружающих его в настоящее время со всех сторон. Потом прошли годы, и я стал ломать голову совсем уже над другими, гораздо более животрепещущими вопросами. Как уломать Машку съездить в пятницу вечером со мной на дачу? Как спровадить предков из квартиры хотя бы до десяти вечера, чтобы получше, с подобающим размахом, принять Алену? Как во время обеденного перерыва забежать домой к Вике и успеть, все наскоро сделав, вернуться на работу еще до того, как меня начнут искать? Как, на худой конец, в эпоху всеобщего дефицита пробиться без очереди к прилавку и ухватить положенные по талонам две бутылки "Столичной" без того, чтобы стоявшие сзади проломили мне череп?

Я совсем не верю теперь в летающие тарелки, но вот как-то внезапно вспомнилось, что члены моей семьи встречались с ними дважды [, и на этот счет у меня нет никаких оснований не доверять моему первому тестю и второй жене].

Мой первый тесть ушел на фронт шестнадцатилетним энтузиастом правого дела, обманув военкомат. Их везли на Курскую дугу, и колонна грузовиков растянулась в степи на несколько километров. Внезапно раздался крик: "Воздух!" – и все попрыгали из машин и разбежались, как то и предписывала инструкция. И вот, Мишаня, - рассказывал мне спустя много лет Эмик, - мы не услышали никакого самолетного гула, зато увидели какую-то круглую штуку, которая прошла низко-низко над колонной, прошла медленно и совершенно бесшумно, зависла, мне казалось, прямо над моей головой, повисела, а потом рванулась вбок и исчезла за пять секунд. Мы приходили в себя минут двадцать, говорили друг с другом о технических достижениях немцев, и покурили, и полезли обратно по кузовам. И, между прочим, ни один грузовик не заводился довольно долго.

И? – выжидательно спросил я тестя. – Чего "и"? Если ты об инопланетянах, то их нету. – Мой тесть воспитывался в советской школе в сложные времена и был тогда комсомольцем-добровольцем. – А чего же это было, если не инопланетяне? – с вызовом спросил я, потому что, хотя и сам учился в советской школе, но уже совсем в другое время. – Откуда я знаю? – пожал он плечами. – Странно, - сказал я. – Тарелка была, а инопланетян не было? – Не было, подтвердил он. – Так что же тогда это было? – спросил я. – Ну, наверное, происки империалистических разведок, какой-нибудь спутник-шпион, - разве на Западе признаются в их существовании? - ответил он, и я, махнув рукой, отстал от него.

Второй случай произошел с моей второй женой. Это было, когда мы уже жили в Иерусалиме. В девяносто втором году, летом, она возвращалась домой очень поздно. Она сидела на автобусной остановке, было почти двенадцать часов, а автобус всё не шел. Никого не было на улице, а район Тальпиот расположен на склоне лесистого холма, все добрые горожане в это время уже видят седьмой сон. Было очень тихо. Луна светила ярко, было полнолуние.

Софа случайно подняла глаза к небу и оторопела. Смотрю - метрах в трехстах сверху, что ли, рассказывала она мне потом взахлеб, медленно крутятся такие три диска, не очень яркие, от лунного света поблескивают, с разноцветными такими фонариками по бокам. Фонарики, ну, огоньки, на них белого и красного цветов. И медленно перемещаются. А диски тоже перемещаются – то сойдутся, то разойдутся. Я вскочила и открыла рот. И молчу. Они так и висят надо мной, а я, значит, стою и рот то открываю, то закрываю. Тут подъехал автобус, я в него ломанулась, а там, кроме водителя, только человек пять сидело. Я как заору, показываю водителю – смотри, смотри, - и пальцем в окно тычу. Он посмотрел, вскочил, сиганул из кабины. И все выскочили, и сначала молчали, а потом заохали. А религиозный старичок, что сидел сзади и читал томик Талмуда, вдруг осенил себя крестом. Размашисто так. А диски еще повисели минуты две, потом сблизились, запульсировали так, и вдруг – рррраз! – вспыхнули и исчезли. Тут водитель заорал – все в салон! - и взял с места в карьер, и понесся, не тормозя на поворотах. И мы спаслись.

- От чего вы спаслись? – спросил я. – Разве они на вас напали? – Не напали, - говорит, - а так… Неуютно как-то. Как, понимаешь, в глаза бронтозавру заглянули.

Не доверять моей непьющей и трезвомыслящей жене у меня нет оснований, тем более что я хорошо помню, как через два дня об этом случае написали в прессе, и шофер выступил как главный свидетель, и религиозный старичок тоже выступил, и еще какая-то тетка выступила, и купалась в лучах славы, и у нее брали интервью, и по телевизору показали ее физиономию, хотя ее дело было десятое, она вообще в автобусе сидела последней сбоку и ни хрена не видела, - и вот я тогда разозлился, и позвонил на телевидение и сказал, что это моя жена обнаружила пришельцев, а вовсе не эта толстая противная тетка. И к нам домой приходили ученые бородатые дяди из университета, и с ними – безбородые и даже бритые дяди из службы безопасности. Тоже, наверное, как мой первый, к тому моменту уже покойный, тесть, подозревали, что это – происки империалистических разведок. Или не империалистических, а просто арабских. Но это неважно.

А шуму тогда было много.

А вот вчера по телевидению показывали документальный фильм о мистико-технических интересах лидеров Третьего рейха. Не знаю, являются ли пилоты нынешних летающих тарелок наследниками беглых эсэсовцев, нашедших убежище на внутренней стороне Земли, и умер ли Гитлер в 1982-м году во время космического перелета на Альдебаран, но тема всколыхнула во мне старые увлечения и породила массу воспоминаний о юношеских годах. Глядя на экран, на чертежи дисков, своим вращением пронзавших пространство и изменявших характеристики времени, я так возбудился, что стал вспоминать краски и запахи давно ушедшего лета.

Я нервно закурил и неожиданно сам для себя решил позвонить Вике, которую не видел двадцать пять лет. В старой записной книжке советского времени я разыскал ее телефон. На той стороне континента никто не брал трубку, и тогда я позвонил Галке. Галка очень удивилась, и я узнал, что она уже три года как бабушка, сейчас сидит с внучкой и смотрит по телевизору эту же самую программу, которую смотрю я. Внучка у нее тихая, спокойная и очень умненькая, она ковыряет в носу и, глядя на Гитлера в антарктическом бункере, уже дважды описалась. Я понял, что самое время умилиться, и я умилился, вызвав к жизни каскад сюсюканья – маленькая, возьми трубочку, скажи "гу-гу" дедушке, который, между прочим, мог бы быть и твоим дедушкой…

Я побибикал в трубку, пощелкал по ней языком, упомянул маленьких девочек в холёсеньких платьицах, несостоявшаяся внучка зашлась в восторженном вопле и сообщила, что хочет какать. Я немедленно ощутил сильнейший позыв к одиночеству, наскоро попрощался с Галкой, велев передавать приветы всем, всем, всем и собирался уже вешать трубку, как бабушку повело на воспоминания, и она вдруг мечтательно спросила – слушай, а помнишь, как я дважды кончила под "Электрического пса"? Я заморгал глазами, потому что не помнил, и промычал что-то невнятное, что, при желании, можно было принять за согласие, и бабушка стала развивать тему. Я вздыхал. Потом внучка неожиданно реализовала свою угрозу, и Галка стала менять ей памперс, не отходя от трубки, и одновременно рассказывая незабываемое – как в разное время и при разных обстоятельствах ей было хорошо под "Белый треугольник", и под "Время луны", и под "Стоя на белой полосе". Я потирал ладонями уши и кряхтел, потому что нужно было проявлять какую-то реакцию, а Галка всё говорила, и говорила, и я ходил по квартире с трубкой и подумал мимоходом – как она все-таки стала похожа на свою маму, которая тоже говорила по телефону часами, и влез в паузу, и спросил – а помнишь, как твоя мама нас застукала?.. Помню, еще больше оживилась Галка, - я тогда орала в унисон с "Моим поколением", было ужасно здорово… А теперь никакого андерграунда уже давно нету, добавила она, и на магнитофонах все время крутят такую бездарную попсу, что под нее не то что кончить – под нее возбудиться невозможно… Да, были времена, сочувственно покивал я и спросил – а как мама, кстати? Мама умерла шесть лет назад, сказала бабушка и, шлепнув по попе внучку (я услышал шлепок в трубке), положила что-то себе под язык (я услышал нарушение дикции, какое-то пришепетывание). Я промычал сочувствие и спросил, потому что нужно было что-то спросить – чего ты причмокиваешь? Это я валидол под язык положила, я разволновалась, у меня уже предынфарктное состояние несколько лет назад было, во мне сто семь кило, смущенно сказала она. И я вспомнил худую миниатюрную девочку с длинной русой челкой и решительными движениями, лучшую ученицу в классе и гимнастку, победительницу районного конкурса "Юная грация", и как после выступления она на улице брала меня за руку и вела к себе домой, и заглядывала мне в глаза снизу вверх, и очки ее вспомнил, которые она снимала последними и всегда аккуратно складывала и клала на стол рядом с моими ровно за полминуты до того, как мы кидались друг на друга. Все изменилось, и она, и я совсем другие, и только голос у нее остался совсем прежний, девчачий, можно даже и глаза не закрывать, представив ее. А ты правда не помнишь про "Долгая память – хуже, чем сифилис?", когда мне было хорошо три раза подряд, спросила она удрученно. Не-а, грубо сказал я и тут же испугался; тогда, изменив тон, я пожелал ей здоровья до ста двадцати лет, и просил поцеловать внучку в попку, и она обещала, и передала привет моей жене, и попросила поцеловать в попку внука, и я обещал. Ладно, нежно сказала она, я пойду уложу малышку… и, пожалуй, приму еще валидолу, а то что-то совсем нехорошо мне… Пока. Звони как-нибудь.

И тогда, повесив наконец трубку, я поплелся на кухню, по дороге представляя себе Галку - как она, уложив внучку в кроватку, охая и переваливаясь на больных, распухших от вен ногах, плетется сейчас на кухню к холодильнику, где у них всегда хранились лекарства (я помнил это), и, тряся белой челкой, надев очки и шевеля губами, внимательно читает названия, наклеенные на бутылочках и коробочках. И я потер свою тромбофлебитную ногу, и вошел в кухню, и снял очки, открыл холодильник, в котором хранятся у нас лекарства, и достал бутылочку, и залпом выпил рюмку ледяного корвалола. Потом подумал еще, вытряс себе на ладонь желтый шарик валидола, подошел к окну и, причмокивая, стал бездумно смотреть на улицу. За окном портилась погода, налетел ветер, бесшумно закачались, как опахала, ветки пальм, и две бабушки судачили у детской песочницы, придерживая готовые улететь шляпки.

Домой	Самиздат	Индекс	Вперед	Назад